Чтение 14–й страницы книги ~Норвежский лес~

Когда я проходил мимо ее столика, она помахала мне рукой. Остальные трое
глянули на меня лишь мельком.
В среду, хотя было уже условленных двенадцать часов, Мидори в ресторане
видно не было. Я хотел попить пива, пока она не придет, но в ресторане
стало людно, и мне пришлось сделать заказ и поесть.
Я закончил есть в 12:35, но Мидори все не было.
Я заплатил за обед, вышел наружу, сел на каменных ступенях небольшого
синтоистского храма напротив ресторана и до часа дня прождал ее, пока
выветривались остатки пива, но и тогда она не пришла. Я махнул рукой и
пошел в библиотеку. Затем к двум часам пошел на лекцию по немецкому языку.
После лекции я пошел в студотдел, взял журнал посещаемости и в группе
"Истории драмы II" поискал ее имя. К счастью, с именем Мидори был только
один человек - Кобаяси Мидори. Затем я порылся в картотеке со списками
студентов, нашел среди поступивших в 1969 году Кобаяси Мидори и записал ее
адрес и телефон. Адрес принадлежал частному дому в районе То"сима. Я зашел
в будку телефона-автомата и медленно набрал ее номер.
- Алло, книжный магазин Кобаяси слушает, - ответил мужской голос. Я
смутился, услышав слово "книжный магазин".
- Извините пожалуйста, я Мидори ищу...
- А Мидори сейчас нет.
- Она на занятиях?
- В больницу, вроде, пошла... А ваше имя как?
Я не стал представляться, просто поблагодарил и повесил трубку. В
больницу? Травму получила или заболела и в больницу пошла? Но в голосе у
мужчины не чувствовалось беспокойства такого рода. "В больницу, вроде,
пошла..." Это было сказано так, точно больница была частью ее жизни. Таким
тоном можно было сказать, что она пошла в магазин рыбы купить.
Я попробовал разобраться в своих мыслях на этот счет, но мне это
наскучило, и я бросил думать, вернулся в общежитие и дочитал, лежа на
кровати, книгу джозефа Конрада "Lord Jim", одолженную у Нагасавы. Затем
отнес ему книгу.
Нагасава как раз собирался пойти поесть, и мы вместе пошли ужинать.
- Как экзамены в министерство? - спросил я. Второй этап высших экзаменов
Министерства иностранных дел был в августе.
Нагасава равнодушно ответил :
- Нормально. Тут-то и со средними результатами проходишь. Что дискуссия,
что собеседование, везде так. Это то же самое, что баб снимать.
- Короче, просто было, значит. А результаты когда?
- В начале октября. Если пройду, с меня крутой банкет.
- А какие он вообще, этот второй тур мидовских высших экзаменов? Их только
такие, как ты, ходят сдавать?
- Какое там! В основном лохи всякие. Если не лохи, то извращенцы.
Процентов девяносто пять из тех, кто лезет в чиновники, это отбросы. Это я
тебе честно говорю. Они даже читать нормально не могут.
- А ты тогда почему хочешь в МИд?
- Есть причины, - сказал он, - типа, за границей, там, поработать. Но
самая главная причина, хочу свои способности проверить. Представь
государство. докуда я в этой громадной чиновничьей структуре смогу
подняться, насколько сил хватит, вот что хочу испытать, понял?
- Прямо как игра какая-то.
- Ну да, что-то вроде игры. Я к власти, к деньгам не стремлюсь. Вот
честно, я может, и настырный, но к таким вещам у меня, что удивительно,
стремления нет. Такой я человек, ни аппетитов, ни страстей, что
называется. Одно лишь любопытство. да еще хочется просто испытать свои
силы в большом могучем мире.
- Ну а идеалы, ничего такого, выходит, нет?
- Нет, конечно, - продолжал он говорить, - в жизни они не нужны. Все, что
нужно, это размах, вот и все.
- Но ведь сколько угодно людей без этого в жизни обходятся.
- Тебя не устраивает, как я живу?
- Да при чем тут это?.. Какие могут быть "устраивает" или "не устраивает"?
Ну ты сам прикинь. Я в Токийский университет поступить не могу, каждую
день спать с любой, кто мне нравится, не могу, и языкастым меня не
назовешь. Уважать меня некому, подруги у меня нет, выпущусь со своей
гуманитарной кафедры второразрядного частного универа, и все равно никаких
перспектив, о чем я могу говорить?
- Так ты что, завидуешь мне, что ли?
- Нет, не завидую... Я к себе такому привык. да и честно сказать, что
Токийский университет, что МИд мне до лампочки. Единственное, чему
завидую, что подруга у тебя такая есть, как Хацуми.
Он некоторое время ел молча.
- Знаешь, Ватанабэ, - сказал он, закончив есть, - у меня такое чувство,
что закончишь ты свой универ, и лет через десять или через двадцать мы с
тобой обязательно встретимся. И что-то нас будет связывать.
- Разговор у нас, прямо как по Диккенсу, - засмеялся я.
- В натуре... Но меня предчувствия не подводят, - сказал он и тоже
засмеялся.
После ужина мы пошли в закусочную по соседству выпить чего-нибудь. И пили
там до девяти часов.
- И все-таки, в этой своей вот такой жизни чем ты руководствуешься в своих
поступках?
- Да ты смеяться будешь.
- Да чего бы я смеялся?
- Тем, что джентльменом надо быть, вот чем!
Я не засмеялся, но со стула чуть не упал.
- В смысле, джентльменом? Типа леди и джентльмены, ты про это?
- Да, вот таким джентльменом.
- А что значит, быть джентльменом? Если определение есть какое-то, может,
объяснишь?
- Быть джентльменом - значит делать не то, что хочется, а то, что нужно.
- Из всех людей, кого я встречал, ты самый особенный.
- А ты из всех людей, кого я встречал, самый настоящий человек, - сказал
он.
За выпивку заплатил я.
( И в следующий понедельник на лекции по "Истории драмы II" Кобаяси Мидори
не появилась. Я убедился, что она не явилась, осмотрев аудиторию, сел, как
всегда, в переднем ряду и стал писать письмо Наоко, пока не пришел
преподаватель. Я написал о походе, в который ходил летом. Куда ходил,
сколько прошел, кого встретил.
"Я по ночам думаю о тебе. Потеряв возможность встречаться с тобой, я
осознал, как ты мне нужна. Занятия в университете раздражают своей
бестолковостью, но я прилежно посещаю их и занимаюсь в целях
самовоспитания. С тех пор, как ты исчезла, все кажется пустым. Хочу разок
встретиться с тобой и спокойно поговорить. Если можно, хотел бы съездить в
лечебницу, в которую ты поехала, и хоть пару часов с тобой повидаться,
возможно ли это? Хочу погулять, шагая рядом с тобой, как раньше. Понимаю,
что это, наверное, тяжело, но очень прошу черкнуть хоть пару строк в
ответ."
Закончив писать, я аккуратно сложил четыре листа письма, сунул их в
приготовленный конверт и написал на нем адрес Наоко.
Вскоре вошел низкорослый преподаватель с беспокойным лицом, проверил
посещаемость и вытер лоб платком.
Он опирался на стариковскую клюку, словно у него были слабые ноги. Лекции
по "Истории драмы II" были не сказать чтобы интересными, но по-своему
содержательными, и слушать их было можно.
"Все так же жарко", - сказал он и начал рассказывать о роли "бога из
машины" (Deus ex machina) в драмах Эврипида. Еще он рассказывал, как
отличаются боги у Эврипида от богов Эсхилла или Софокла.
Минут пятнадцать спустя дверь аудитории отворилась, и вошла Мидори. На ней
были темно-синяя куртка от спортивного костюма и кремовые джинсы, и она
была в тех же противосолнечных очках.
Она улыбнулась преподавателю, как бы извиняясь за опоздание, и села рядом
со мной. Она вынула из спортивной сумки мой конспект и протянула мне. В
него была вложена записка со словами : "Извини, что в среду так
получилось. Ты обиделся?"
Где-то в середине лекции, когда преподаватель чертил на доске устройство
сцены в древнегреческом театре, дверь опять открылась, и вошли два
студента в широкополых летних шляпах набекрень. Были они в точности как
парочка из комедийной программы. Один был высокий и бледнолицый, второй
низкого роста с круглым черным усатым лицом, и усы ему совсем не шли.
Тот, что повыше, нес пачку агитационных листовок. Тот, что пониже, подошел
к преподавателю и сказал, что вторую половину лекции они просят уступить
им, так как намерены посвятить ее дискуссии, и что мир сейчас охвачен
более важными проблемами, чем греческие трагедии.
Это была не просьба, а простое оповещение. Преподаватель сказал, что он не
считает, что в мире на данный момент есть проблемы серьезнее греческих
трагедий, но поскольку говорить им что-то бесполезно, то пусть поступают,
как им хочется. Затем спустился вниз, взявшись за угол кафедры, и ушел из
аудитории, подволакивая ногу, опираясь на клюку.
Пока высокий раздавал листовки, круглолицый залез на кафедру и произнес
речь. В листовках специфическим упрощенным стилем, использовавшимся для
краткого изложения сути идеологических учений, было написано : "Стереть в
порошок очковтирательские выборы ректора", "Объединить все силы в новой
общеуниверситетской студенческой забастовке", "Повернуть вспять курс
Японская империя = союз производства и науки".
Идеи выдвигались блестящие, особых возражений к содержанию тоже не было,
но текст был неубедительным. Ни доверия он не внушал, ни увлечь ничем не
мог. Речь круглолицего тоже была слеплена откуда-то. Все та же старая
песня. Та же мелодия, слова чуть другие. Мне подумалось, что истинным их
врагом, похоже, было не правительство страны, а нехватка воображения.