ею так, что она жалобно запела, потрогала пальцами зубцы и поставила в
угол.
рюмку и сидел потный, довольный, с блестящими глазами. Валерьян Сергеевич
оседлал Муню. Поминутно всовывая в лампу бумажку и зажигая от нее
гаснувшую трубку, ничего не слушая, он доказывал Муне, что к Новому году
война обязательно должна кончиться. Муня соглашался.
Пантелеймоновна несколько раз на нее взглядывала, потом спросила, не
случилось ли у нее что-нибудь на службе. Валя, сказав, что ничего, вдруг
оживилась, налила себе и пытавшейся сопротивляться Бэлочке по полной рюмке
наливки и стала громко и возбужденно о чем-то ей рассказывать. Бэлочка
сонно кивала головой и отодвигала рюмку.
никак нельзя! Даже наливки нельзя!
минут. Передаем беседу..." Валя встала, выключила радио и, сказавши: "Фу,
как жарко!" - вышла на балкон.
Матвеевич.
есть в сундучке.
перелистывая книгу, потом тоже вышел на балкон.
виноградом балкон. Днем с него открывался прекрасный вид на Новое
Строение, Сталинку и Голосеево. Сейчас же ничего этого не было видно -
город маскировался, и только изредка, справа, проносились по
Красноармейской автомашины с синими фарами. Где-то очень далеко, очевидно
над Каневом или Трипольем, беззвучно вспыхивали зарницы. Недавно прошел
дождик, и в воздухе пахло свежей землей и отцветающим уже табаком.
сквозь маскировку, светлой полоской лежал на ее волосах и спине.
"Николай Иванович" или "товарищ капитан".
знаете? Никогда. Я знала, например, что не увижу отца, и знала, что увижу
мать... Дайте мне потянуть, пока мать не глядит. - Она сделала несколько
затяжек и закашлялась. - Отвыкла, голова уже кружится... А вам хочется на
фронт?
иногда мне кажется... Ведь вам здесь, у нас, в тылу, очень скучно, правда?
матерью... В общем, не очень сладкое детство.
хриплый и недовольный. - Глаза, что ль, повылазили?
Горького и скрылась.
пятиэтажный дом, а перед ним вяз..."
закрывши ладонями щеки, и смотрела на изредка вспыхивающие зарницы.
темноте, увидел, что глаза у нее светятся, как у кошки, - маленькими
красными огоньками...
12
английским языком. Как он ни мялся, как ни убеждал, что к языкам он не
способен и что если уж заниматься, то потом, после фронта, ничего у него
не получилось: пришлось-таки сесть за учебник.
языкам. Он никак не мог привыкнуть к тому, что в английском "а" читается
как "э", а "е" - как "и", перочинный ножик упорно называл "кнайф", а
артикль "the" произносил "тхе" или "зи", чем приводил в неистовство
нетерпеливую, горячую Валю.
брала себя в руки и начинала сначала: - надо кончиком языка упираться не в
небо, а в зубы, пусть он даже немножко высовывается. Вот так, видишь? Ну,
теперь скажи.
в верхние! Ну, еще раз.
меня дразнит.
удовольствию обоих, истекал, Валя, энергично захлопывая учебник
английского языка для восьмых, девятых и десятых классов, говорила:
куча тетрадок, в портфель не влезают.
Валя опаздывала на свои лекции, поэтому приходилось бежать сломя голову, и
прогулки эти напоминали скорее скачки с препятствиями. Чтоб не попадаться
на глаза патрулям и вовремя поспеть в институт, они шли не по улицам, а
напрямик, через проходные дворы и развалины.
беспокоиться:
пустырь побежит. Солдат солдатом, а все-таки...
провалилась в какую-то яму. Николай обнаружил ее сидящей на груде битого
кирпича и растирающей коленку.
себе перевязку.
институт и провожал до самого дома.
госпитале.
вечерние часы, приходил опять.
звезды, луна. Потому, что приятно идти вот так, по узкой тропинке среди
полуразрушенных стен, напоминающих при лунном свете руины средневековых
замков. Николаю они, правда, напоминали скорее Сталинград - средневековых
замков он никогда не видел, но Валя говорила, что они похожи, и, чтоб не
спорить, Николай соглашался. Полюбил он эти прогулки потому, что с Валей
было легко и просто. С ней не надо было как-то по-особенному держаться,
выдумывать темы для разговоров. Они сами находились. У них был общий язык
- немного грубоватый фронтовой язык. Вале частенько за него доставалось от
матери, но что поделаешь, обоим он был близок.