было столько рационального, трезвого, взвешенного и так мало огня и
задора, которые так отличали Сашку от всех других.
ужасна, поверь мне. Миллионеров пруд пруди? Верно. И балетоманы среди них
есть. Но Дягилевых нет. Нет у них ни Мамонтовых, ни Морозовых, есть
дельцы. И от балета тоже. Да на кой хрен ему твоя "Шинель", которую он
никогда и не читал, Гоголя с Гегелем путает, когда его устраивают мои
антраша в любом проверенном дерьме. И на это он дает деньги и находит
режиссера, сколачивает труппу, а на то, буду ли я танцевать Фавна или папу
римского, ему глубоко наплевать. Был бы я! А я еще котируюсь. Все же
как-никак Кировский, они считают его лучше Большого, и бежал, и
относительно молод, и морда не самая отвратная, и сердце пока не подводит,
верчусь, прыгаю, что еще надо? И не надо им никаких Дягилевых, Нижинских,
Павловых...
через мост, пошли вдоль набережной, в сторону Сен-Мишель. Потом уже Ашот с
недоумением и горечью спрашивал сам себя, почему не выпалил он Сашке -
Дягилев не Дягилев, но я-то рядом... Я друг, наставник, Песталоцци,
знающий каждую твою черточку, каждое движение, всего тебя с головы до
ног... Не выпалил. Почему? Постеснялся? Сашки? Бред. Но вот, поди ж ты,
промолчал. А тому в голову не пришло. Чепуха! Пришло! Не захотел. Влип.
Аме-ри-канизировался.
там есть.
электричка. У тебя когда самолет?
кожи. ("Шикуешь, брат?" - "Шикую. Есть и другой, из кожи бегемота, а
фулиж...") Бутылка оказалась коньяком, ее-то они и раздавили у ног
Вольтера.
проводив Сашку в аэропорт, Ашот не пошел ни на работу (туда позвонил и
впервые в жизни сказал, что болен), ни домой, а продолжил прерванное турне
по кафе. Деньги взял у Сашки, сказав просто - дай триста франков. Тот
сейчас же дал, но - и это кольнуло, как и в прошлый раз - не предложил
больше и вообще материальным благосостоянием не поинтересовался ни разу за
всю ночь.
тут, то там в кафе, встретились, поговорили, расцеловались, на прощание
Сашка дал ему роскошную, с золотым обрезом визитную карточку, но чего не
произошло, так это того, что так ждалось и так нужно было. И, казалось
Ашоту, им обоим. Разговора по душам не получилось.
некую общую для всех (за очень малым исключением) черту - тары-бары о том
о сем, как будто виделись совсем недавно, как будто не разделяет их
никакой железный занавес, никакая берлинская стена, минимум вопросов - как
ты, что ты, с чего живешь? В каждом слове осторожность, боязнь коснуться
чего-то серьезного. Один Роман ничего не боялся да на все плевавший
Тюлька, рвавшийся на порнофильмы.
соседнем номере родной стукач, - но вот и Сашка оказался таким же. Или
почти таким же. Ему, правда, нечего было бояться, он не озирался и никакой
занавес или стена их не разделяли, но он тоже избегал главного. Встреча
друзей, которые давно не виделись, вот и все...
интересовался и работой Ашота, и сколько ему платят, и можно ли на это
прожить, одним словом, ему небезразлична была жизнь друга, и его жены, и
его матери - ну, как наша старушка, не скучает по своей коммуналке? А
Сашка? Сашка все больше об Америке, американцах, которые вроде и хорошие
ребята, простые, приветливые, но все у них вокруг денег, собственного
бизнеса. А в коллективе - одно время он чем-то там руководил - с ними
просто трудно, каждый только о себе думает. Не прочь был Сашка вставить и
имена. Это, мол, когда мы с Фрэнком Синатрой на одном приеме встретились,
а это после того, как с Ричардом Бартоном выпивали, вкалывает старик дай
Бог, а вот Брандо, Марлон Брандо совсем не пьет, завязал. К слову
вставлялось и про прием в Белом доме, и про уик-энд на вилле у Лиз Тейлор,
располнела старуха, килограммов сто, не меньше. С русскими почти не
встречался, так, два-три наиболее известных, газет их тоже не читал,
Брайтон Бич, Одессу на море, как прозвали то скопище одесситов,
старательно обходил.
анекдотов. Какие, кстати, Ромка из Москвы привез? Теперь все про чукчей,
Василия Ивановича вовсе забыли. О самом Ромке тоже расспрашивал - говорят,
режиссером стал, интересно, интересно, - но ответы слушал рассеянно и все
порывался то к "Максиму", то в "Распутин". "Ну, что мы все по
забегаловкам? Давай покажем им, парижанам, наши русские загибоны.
Деньги-то есть". Крайне был удивлен, что ни в одном из них Ашот никогда не
был.
Ашот. Не сели они в первом же кабачке за столик, не посмотрели друг другу
в глаза и не произнесли: "Ну как, Сашка? Ну как, Ашотик? Вот и драпанули
мы с тобой, ты на свой манер, я на свой. И живем в чужой стране, ты в той,
я в этой. И дом, в котором прожили всю жизнь, для нас теперь закрыт..." И
стали бы вспоминать прошлое - а помнишь, а помнишь? Это, впрочем, было для
Ашота с болью оторванное - эх, молодость, беззаботность! Для Сашки же
что-то, может, и уютное, но такое далекое, полузабытое. Тут же с невских
набережных перескакивал на "знаешь ли, недавно праздновали столетний
юбилей Бруклинского моста, выдали невиданный фейерверк, почище вашего,
версальского...".
такого естественного, такого само собою напрашивающегося вопроса - не
нужны ли тебе деньги, Ашотик, хватает ли на жизнь?
навернулись слезы на глаза, но, когда вернулся домой, почему-то
протрезвевший, молча плюхнулся на диван.
звонят друг другу... Почему? Бог его знает, почему. То ли текучка заела -
есть у нас такое выражение, то ли...
был все же раскритикован. Тем самым главным из Союза киношников, которого
Роман считал "неплохим парнем". Впрочем, он таким и был, отнюдь не
злобным, и перед своим выступлением взял Романа под локоток и сказал:
потолок). Мне же фильм нравится, без дураков, и народу тоже, а на высокую
трибуну, на которую я сейчас поднимусь, плюй. Признания ошибок от тебя
сейчас никто не требует. Это главное. Давай заявку на новую картину.
Поддержим.
плевать, он, как всегда, устало, даже сонно сказал, что зритель не принял
картины Романа Крымова и талантливому режиссеру надо крепко об этом
подумать. Этим и занялся Роман после выступления Кулиджанова, соображая,
куда лучше пойти с друзьями, оператором и вторым режиссером - в ВТО или
Дом литератора? Заявку на новую картину пока не подал, ищет сценариста.
в гостиницу "Москва" на некое собеседование. Два типа с каменными лицами
интересовались, почему он на два дня раньше уехал с фестиваля? Не
встречался ли с диссидентами, с отщепенцами? Кто такой этот Никогосян, с
которым он общался? Угрожать не угрожали, но дали понять, что вел он себя
за рубежом не совсем так, как положено советскому гражданину. Господи, как
портит кровь вся эта мура. Сидишь, как идиот, в этом специальном, для
собеседований гостиничном номере, все время куришь, пальцы дрожат, они это
видят... Тьфу! Хорошо Ашотику, никаких у него встреч в гостиницах, никаких
мурлов, таможенников на границе, проверяющих каждый тюбик с зубной пастой.
У двоих из их группы отобрали джинсы, даже футбольный журнал про чемпионат
Европы.
- и того нет, и того нет, и за глотку душат, - но вот пробил же он
картину. В этом, может быть, главное. Силы будто и неравные, а победил,
обхитрил, обвел вокруг пальца. И кого? Комитет, самого Ермаша. Ну, как тут
не ликовать? А у него, Ашота? Все будто и спокойно, работа не
утомительная, и на чтение остается время, но... Нет той остроты жизни, что
у Ромки, борьбы, побед...