пьяную свою душу. Николай знал его лично, строго осуждал за беспробудное
пьянство, но и почтительно удивлялся его таланту. И вот, сапоги Романовой
работы кончились.
старости намечались раньше, и не один раз. Три пары каблуков и две подошвы
переменил на них Николай. Были на обеих ногах и заплаты в том месте, где на
добром кривом мизинце человека полагается быть мозоли. Одна заплата - от
пореза сапога топором; Николай едва не отхватил тогда полпальца, да спасла
крепкая кожа. Другая заплата на месте, протершемся от времени. И каблуки и
подошвы менял еще сам Роман. В последний раз он поставил Николаю на новый
каблук такую здоровенную подкову, что обеспечил целость каблука на многие
годы вперед. И в подошвы набил по десятку кованых гвоздей с толстыми
шляпками, а сбоку приспособил по чугунной планке. Стали сапоги пудовыми,
тяжелыми, громкими,- но с тех пор о сносе их Николай забыл думать.
оттепели сменить валенки на сапоги. Николай достал их из ящика близ печки,
где они лежали, аккуратно с осени намазанные деревянным маслом, чтобы не
треснула кожа. Достал - и увидал, что подошва на обеих ногах отстала, на
одной совсем, на другой поменьше, а среди гвоздяных зубьев была одна труха,
и была дыра сквозная. Николай погнул подошву - и дыра пошла дальше, без
скрипу. И тут он увидал впервые, что и голенище так износилось, что
просвечивает, а тыкнешь покрепче пальцем - получается горбик, и не
выправляется.
не таланта. Тот, как увидал, поднеся к свету, сразу сказал, что больше
чинить нечего, кожа не выдержит. Николай и сам видел это и никакой особенной
надежды не питал.
загрустил, а крепко задумался.
сносилась - что же вечно? Издали посмотрел - как будто прежние сапоги, и на
ногу зайдут привычно и деловито. Ан нет - это уж не сапоги, а так, труха, не
годная и на заплаты, не то что на дворницкую работу. А ведь будто и подкова
не совсем стерлась, и гвоздь цел; внутри же и он ржавый.
Ставя последнюю заплату, сапожник головой не качал, гибели не предсказывая,
просто показал пальцем, что вот отсель и досель наложит, пришьет, края
сгладит. Это была обычная починка, а не борьба с гибелью. Была бы борьба - и
утрата была бы проще. А так - полная гибель пришла внезапно.
аккуратно. И, главное дело, работа не простая, а Романова, знаменитая. Ныне
так не сошьют.
нужно новые шить, сколько о бренности земного. Кажется - ничем не сокрушишь,
и снаружи все ладно. А пришел день, ветром дунуло, дождем промочило,- внутри
труха, вот тебе и сапоги. И все так! И дом стоит, стоит - и упасть может. И
с самим человеком то же самое.
Рассказал ему Николай о сапогах. Посмотрели их, поковыряли:
товару и в заводе нет.
тебе всякий непорядок. Нынче постовой докладывал: и что только делается!
Завтрашний день, говорит, может, нас уберут. И на пост, говорит, никто не
выйдем, будем дома сидеть, чай пить.
уберут. А как это без царя? Непонятное дело.
на сапоги,- не нами ставлен.
дворницкой, Федор еще раз ковырнул пальцем самый плохой сапог, покачал
головой:
подкова о дерево. Хорошо еще, что валенки были обшиты кожей. В сенях взял
скребок и вышел на вечернюю работу.
"ПЛИ"
Сивцевом Вражке. Отворила Дуняша с подоткнутым подолом и сказала:
мою.
Мрозовским. И даже "Русские Ведомости" - это уж прямо позор! В Петербурге же
переворот, власть в руках Думы, образовалось временное правительство,
говорят даже, что царь отрекся от престола.
окончательно.
не сиделось. Несмотря на еще ранний для Москвы час, на улицах народу было
много, и видно - не занятого делами.
думы. На площади стояла толпа, кучками, не мешая проезду; в толпе немало
офицеров. В думе что-то происходило. Оказалось, что пройти туда было
свободно.
От входящих требовали пропуск, но так как пропусков не было, то процеживали
публику по простым словесным заявлениям. Вася сказал, что он "представитель
прессы", а про Танюшу буркнул: "секретарь". Было ясно, что и за столом
подбор лиц довольно случаен. Однако на вопрос: "Кто заседает?" - отвечали:
"Совет рабочих депутатов". Совещание было не очень оживленным; какая-то
растерянность сдерживала речи. Смелее
"делегатом". Солдат сердито кричал:
все. Увидите, что наши примкнут. Чего еще ждать! Привыкли вы в тылу зря
разговаривать.
забравшись повыше, говорил речь к публике, но слова доносились плохо.
Чувствовалась обычная обывательская работа. Ободряло только присутствие
нескольких солдат и офицера с пустым рукавом шинели. Небольшая группочка
двинулась в направлении Театральной площади, за ней толпа. Сначала озирались
по сторонам, не появятся ли конные, но не было видно даже ни одного
городового. Толпа разрослась, и с Лубянской площади, по Лубянке и Сретенке,
шло уже несколько тысяч человек. В отдельных группах затягивали "Марсельезу"
и "Вы жертвою пали", но выходило нестройно; своего гимна у революции не
было. Пришли к Сухаревке, но в виду Спасских казарм толпа опять поредела;
говорили, что из казарм будут стрелять.
революция победила.
нерешительность, а может быть, был отдан приказ - не раздражать толпы.
Поговорили с часовым. К удивлению передних, часовые пропустили, и часть
толпы, человек в двести, вошла во двор казарм. Остальные благоразумно
остались за воротами.
солдаты, в шинелях, с возбужденно любопытствующими лицами. Солдаты были
заперты.
офицеров для разговора. И, посылая солдатам дружеские и бодрые улыбки, сами
не знали, с кем говорят: с врагами или с новыми друзьями. Боязливо порхало
недоверие из окон и в окна.
отпрянула, увидав офицера в походной форме и целый взвод солдат, со штыками,
занявший лестницу. Лица солдат были бледны; офицер стоял как каменный, не
отвечая на вопросы, не произнося ни одного слова.
и кричать слова страшные, новые, бунтовские, соблазняющие - но солдаты не
выходят. Из некоторых окон кричат:
Корнев Павел
Белов Вольф
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Бажанов Олег
Орловский Гай Юлий