Чтение 14–й страницы книги ~Дело Локвудов~

- В каком-нибудь банке, конечно?

- Чего ты добиваешься? Так и норовишь ударить ниже пояса. Нет, не в
банке. Отец одного моего товарища по общежитию оказался добрее, чем родной
отец. Он берет меня к себе на ранчо. На следующей неделе поеду. Могу
уехать и завтра, если уж на то пошло.

- Почему же не уехать? Я не держу тебя.

- Ты и не можешь держать. Надеюсь, мы видимся в последний раз. Прощай,
отец!

- Подожди минутку, пока ты не совершил еще свой драматический выход.
Тебя мать там ждет. Что ты ей скажешь?

- Скажу, что получил место в Калифорнии и что завтра должен ехать.

- Я спросил лишь для того, чтоб в наших ответах не было разнобоя. Это
все, что меня волнует. Когда придешь наверх, имей в виду, что это, может
быть, твоя последняя встреча с нею. Если ты долго пробудешь в Калифорнии.

- Как долго?

- Если пробудешь там год. Не расстраивай ее, иначе тебе придется
отложить свой отъезд на несколько дней. Так что трагедий с ней не
разыгрывай.

- И почему не может быть наоборот?

- Будь ты проклят! Не думай, что я это забуду.

- Ладно, - буркнул Бинг.

Увидев сына, мать сняла с головы чепец. Она сидела в кресле с высокой
спинкой. На ней был халат, надетый прямо на ночную рубашку; ноги ее в
домашних шелковых туфлях покоились на круглой ковровой скамеечке для ног.
Быстрым движением пальцев она поправила волосы и протянула к нему руки.

- Иди сюда, Джорджи, дай я отшлепаю тебя как следует. Ну, поцелуй меня.

Он поцеловал ее и сел в такое же кресло, стоявшее по другую сторону
камина.

- Кури, не стесняйся. Дай и мне немного дымка.

- Когда ты начала курить?

- Когда я начала курить? Ровно тридцать лет тому назад. Сигареты с
яванским перцем курила, когда мне было четырнадцать лет.

- Разве тогда уже курили яванский перец?

- О, не знаю. Я пошутила. Никогда я не курила, а вот ты, я знаю, курил
такие сигареты. Когда тебе было четырнадцать и даже меньше.

- Уже тогда знала?

- Могла ли я не знать? От тебя за целую милю разило. Ты ужинал?

- Нет.

- Голоден, значит.

- Не очень. В Рединге на вокзале поел устриц.

- Ты уже разговаривал с отцом, я знаю. Я слышала ваши голоса, только
разобрать ничего не могла. Конечно, он очень расстроен. Но он отойдет. Ты
ведь помнишь Чарли Ларриби? Впрочем, может, и не помнишь. Это мой
троюродный брат. Он как-то приезжал сюда читать проповеди в баптистской
церкви и ночевал у нас. Тебе тогда было три или четыре года - не больше.
Так вот: он изрядно преуспел как пастор, пастор-баптист, и я где-то
прочла, что он стал одним из попечителей Бакнелла. Тогда я посоветовала
отцу написать дяде Чарли и изложить все обстоятельства, ничего не скрывая,
и попросить его как христианина и священника...

- Знаю, мама. Отец говорил.

- Да? Я была уверена, что он скажет. Тебя зачислили на будущий год или,
вернее, зачислят. Одним словом, возьмут. И ты получишь диплом. Всего один
год, сынок.

- Не так уж важен мне этот диплом, мама. Довольно с меня колледжей.

- Я боялась, что ты так именно и скажешь. Но не торопись с решением. Я
знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что тебя берут в Бакнелл по протекции.
Но куда бы ты ни поступил, тебе придется гораздо труднее, чем любому
другому студенту. За тобой будут следить во все глаза, и первый же
неверный шаг... одним словом, ты понимаешь. Но именно поэтому ты должен
пойти учиться. Это - лучший способ загладить то, что произошло в
Принстоне. Смой с себя это пятно. Бакнелл готов предоставить тебе такую
возможность, и я надеюсь, что ты поедешь, получишь диплом и докажешь
Принстону, что ты извлек урок из своих ошибок.

- Да, мама, я постараюсь смыть это пятно. Но не с помощью Бакнелла. Я
уверен, что они предоставляют мне эту возможность с самыми благородными
намерениями, по колледжей с меня хватит. Взгляни на мои отметки за годы
учебы: я еле-еле вытягивал, и то не всегда. В прошлом году я ведь тоже
жульничал. И вообще мне не следовало поступать в университет, зря только
тратили время и деньги. Может, это и хорошо, что меня поймали, хотя жаль,
что так получилось почти перед самым окончанием. Еще бы четыре месяца...

- Но, возможно, это и к лучшему. Если бы ты закончил нечестным путем,
то неизвестно, как бы это повлияло на твою дальнейшую жизнь. Ну, так
каковы твои планы?

- Отец Стива Кинга, с которым мы вместе жили, говорит, что у него есть
для меня работа.

- В Калифорнии? Такая даль! Туда целую неделю поездом добираться,
сынок.

- Я ведь даже в Китай готов был уехать, а уж сколько туда добираться, я
даже и не представляю себе.

- Чем же ты будешь заниматься в Калифорнии?

- Буду работать на ранчо мистера Кинга.

- Ковбоем?

- Нет, он не занимается скотоводством. Фрукты выращивает. Апельсины и
прочее.

- Тебе это по душе?

- Не знаю. Сначала надо попробовать.

- Что ты будешь делать? Собирать апельсины?

- Наверно, да. Первое время. Он сказал, что я начну с самого низа.
Чернорабочим. На тяжелых работах. Но если я хочу стать человеком, говорит
он, то это возможно лишь таким путем.

- А с самим мистером Кингом ты разговаривал?

- Я получил от него письмо. Он ничего толком не говорит о моей будущей
работе, только то, что работа будет тяжелой. А от Стива я знаю, что если
он говорит "тяжелая", значит, так оно и будет. Гребля для Стива - пустяки
после лета, проведенного на ранчо.

Рука матери безжизненно повисла на подлокотнике кресла.

- Когда ты уезжаешь?

- Завтра.

- Я так и знала. Так и знала. Знала, что ты едешь сюда прощаться.
Встань, Джорджи. Дай мне посмотреть на тебя. Повернись. Ох, мой сын! Милый
мой! - Она протянула руки, и он, став на колени, дал ей обнять себя.

- Не плачь, мама. Все-таки это ближе Китая.

- Не ближе. Для меня не ближе. Но хотя бы это не война. Четыре года
назад я ужасно боялась за тебя. Но сейчас войны нет. Для тебя начинается
новая жизнь, и это замечательно. Ты ведь тоже так считаешь, да?

- Да.

- Быть может, встретишь там хорошую девушку.

- Рано еще об этом говорить, мама.

- Не рано. Ты взрослее, чем тебе кажется. Жил ты весело, беззаботно,
были приятные развлечения, теннис, товарищи... Но теперь, я думаю, все это
кончилось.

- Верно, кончилось.

- А теперь сядь, я расскажу тебе об отце. Обо мне ты уже знаешь, я
вижу, что знаешь. Вижу по тому, как ты бережно со мной обращаешься. Тебе
отец сказал, да? Но это совсем не то, я должна сама тебе рассказать. Плохо
у меня с сердцем. Наверное, я уже никогда не спущусь больше вниз. Но не
можешь же ты оставаться здесь и ждать, пока со мной случится последний
приступ. В таком состоянии я могу прожить годы. Так вот, о твоем отце.

- Ты хочешь сообщить, что он мне не отец?

Она засмеялась.

- В том, что он тебе отец, нет ни малейшего сомнения. Подумай о другом;
как переменились времена, если ты задаешь мне такой вопрос. Что было бы,
если б дядя Пен задал такой вопрос твоей бабушке!

- Времена не переменились. Это мы с тобой переменились.

- О, может быть. Кажется, что-то в этом роде сказал Шекспир. Во всяком
случае, для того чтобы ты понял своего отца, Джорджи, я должна рассказать
тебе кое-что о нем. В том, что я скажу, нет ничего ужасного или
скандального. Это лишь черта его характера. Он слишком много думает.

- Слишком много думает?

- Да. Ты похож больше на меня, я это поняла, когда ты был еще
маленьким. А отец целиком ушел в себя и все думает, думает. Ничего не
предпримет, пока не обдумает. И ему приятнее планировать, чем осуществлять
свои планы. Не успеет подготовить себя к какому-нибудь делу, как уже
теряет к нему интерес. Большое ли, маленькое ли дело - он его изучает. Ты
обрати внимание, как он заказывает себе в ресторане еду. На это у него
уходит уйма времени, сама же еда, кажется, не доставляет ему никакого
удовольствия. Или как шьет себе новый костюм. Шесть раз примерит, а когда
костюм готов, то месяцами висит в шкафу ненадеванным.

- Это я знаю.

- Есть и другое, чего ты, возможно, не знаешь. Теперь, поскольку ты
выходишь в большой мир, я могу рассказать тебе это. Хоть тут и нет ничего
из ряда вон выходящего, но твой отец не всегда был мне верен.

- Ты хочешь сказать, что он вступал в связь с другими женщинами?

- Да. Не так часто, но и не редко. Правда, ненадолго, потому что после
года обдумывания и планирования он в конце концов терял к ним интерес.

- Что это за женщины?

- Разные. Я не всегда знала их в лицо или по имени, но, когда они были,
я это чувствовала.

- И ты ни разу не подала вида?

- Только в первый раз. Ту женщину я знала. Моя подруга. Тогда мне