Чтение 14–й страницы книги ~72 метра~

глазах появляется какой-то нехороший блеск.

Первое, что он сделал, - это схватил за корму проплывающую мимо
кобылистую тетку. Сжал в своей землечерпалке всю ее попочку и тупо
наблюдал, как она верещит.

Пришлось нам срочно линять. Ведем его втроем, за руки за ноги, а он
орет, дерется и показывает нам приемы кун-фу. И тащили мы его
задами-огородами. На темной улочке попадаем на мужика с кобелем.
Огромная такая овчарка.

При виде кобеля док возликовал, в один миг раскидал нас всех,
бросился к псу, схватил его одной рукой за хвост, другой - за холку и
посредине - укусил.

Пес вырвался, завыл, спрятался за хозяина. Он, видимо, всего ожидал
от наших Вооруженных Сил, но только не этого.

Док все рвался его еще раз укусить, но пес дикими скачками умчал
своего хозяина в темноту. Вслед ему выл и скреб задними лапами землю наш
одичавший док.

Мы потом приволокли его на корабль, забросили в каюту и выставили
вахтенного. Он до утра раскачивал нашу жалкую посудину.

- Сложный зуб. Рвать надо, - сказал док Паше, и наш Паша сильно
засомневался относительно необходимости своего появления на свет Божий.

Но было поздно. Док впечатал свою левую руку в Пашин затылок, а
правой начал методично вкручивать ему в зуб какой-то штопор.

- Не ори! - бил он Пашу по рукам. - Чего орешь! Где ж я тебе
новокаин-то достану, родной! Не ори, хуже будет!

Паша дрался до потери пульсации; дрался, плевался, мотал головой,
задрав губу, из которой, как клык кабана, торчал этот испанский
буравчик.

Доку надоело сражаться. Он крикнул двух матросов, и те заломали Пашу
в момент.

У Паши текло изо всех дыр под треск, хруст, скрежет. Наконец его
доломали, бросили на пол и отлили двумя ведрами воды.

- Все! - сказал ему Табурет. - Получите, - и подарил Паше его личный
осколок.

На следующий день в кают-компании Паша сиял счастьем. Щека его,
синюшного цвета, излучала благодушие, совершенно затмевая левый погон.

Паша ничего и никого не слышал, не видел, не замечал. Он вздыхал,
улыбался и радовался жизни и отсутствию в ней всякого насилия.

ОРДЕН ХРЕНА ЛЫСОГО

Нашего комдива - контр-адмирала Артамонова - звали или Артемоном, или
"генералом Кешей". И все из-за того, что при приеме задач от экипажей он
вел себя в центральном посту по-генеральски, то есть как вахлак, то есть
- лез во все дыры.

Он обожал отдавать команды, брать управление кораблем на себя и
вмешиваться в дела штурманов, радистов, гидроакустиков, рулевых и
трюмных.

Причем энергии у него было столько, что он успевал навредить всем
одновременно.

А как данная ситуация трактуется нашим любимым Корабельным Уставом?
Она трактуется так: "Не в свое - не лезь!"

Но тактично напомнить об этом адмиралу, то есть сказать во
всеуслышанье: "Куды ж вы лезете!" - ни у кого язык не поворачивался.

Вышли мы однажды в море на сдачу задачи с нашим "генералом", и была у
нас не жизнь, а дикий ужас. Когда Кеша в очередной раз полез к нашему
боцману, у нас произошла заклинка вертикального руля, и наш обалдевший
от всех этих издевательств подводный атомоход, пребывавший в надводном
положении, принялся выписывать по воде концентрические окружности,
немало удивляя уворачивавшиеся от него рыбацкие сейнеры и наблюдавшую за
нашим безобразием разведшхуну "Марианна".

Потом Кеша что-то гаркнул трюмным, и они тут же обнулили штурману
лаг.

И вот, когда на виду у всего мирового сообщества у нас обнулился лаг,
в центральном появился наш штурман, милейший Кудинов Александр
Александрович, лучший специалист, с отобранным за строптивость званием -
"последователь лучшего специалиста военных лет".

У Александра Александровича была кличка "Давным-давно". Знаете
гусарскую песню "Давным-давно, давным-давно, давнны-ым... давно"? Так
вот, наш Александр Александрович, кратко - Ал Алыч, был трижды
"давным-давно": давным-давно - капитаном третьего ранга, давным-давно -
лысым и давным-давно - командиром штурманской боевой части, а с гусарами
его роднила привычка в состоянии "вне себя" хватать что попало и кидать
в кого попало, но так как подчиненные не могли его вывести из себя, а
начальство могло, то кидался он исключительно в начальство.

Это было настолько уникально, что начальство сразу как-то даже не
соображало, что в него запустили, допустим, в торец предметом, а
соображало только через несколько суток, когда Ал Алыч был уже далеко.

На этот раз он не нашел чем запустить, но зато он нашел что сказать:

- Какой... (и далее он сказал ровно двадцать семь слов, которые
заканчиваются на "ак". Какие это слова? Ну, например: лошак, колпак,
конак...)

- Какой.. - Ал Алыч позволил себе повториться, - мудак обнулил мне
лаг?!

У всего центрального на лицах сделалось выражение "проглотила Маша
мячик", после чего все в центральном стали вспоминать, что они еще не
сделали по суточному плану.

Генерал Кеша побагровел, вскочил и заорал:

- Штурман! Вы что, рехнулись, что ли? Что вы себе позволяете? Да я
вас...

Не в силах выразить теснивших грудь чувств, комдив влетел в
штурманскую, увлекая за собой штурмана.

Дверь штурманской с треском закрылась, и из-за нее тут же послышался
визг, писк, топот ног, вой крокодила и звон разбиваемой посуды.

Пока в штурманской крушили благородный хрусталь и жрали человечину, в
центральном чутко прислушивались - кто кого.

Корабль в это время плыл куда-то сам.

Наконец дверь штурманской распахнулась настежь. Из нее с глазами
надетого на кол филина выпорхнул комдив. Пока он летел до командирского
кресла, у него с головы слетел редкий начес, образованный мученически
уложенной прядью метровых волос, которые росли у комдива только в одном
месте на голове - у левого уха

Начес развалился, и волосы полетели вслед за комдивом по воздуху, как
хвост дикой кобылицы.

Комдив домчался и в одно касание рухнул в кресло, обиженно скрипнув.
Волосы, успокоившись, свисли от левого уха до пола.

Штурман высунулся в дверь и заорал ему напоследок:

- Лы-ссс-ы-й Хрен!

На что комдив отреагировал тут же и так же лапидарно:

- От лысого слышу!

Кеша-генерал долго переживал этот случай. Но надо сказать, что,
несмотря на внешность охамевшего крестьянина-середняка, он не был лишен
благородства. Когда Кудинова представили к ордену и документы оказались
на столе у комдива, то сначала он завозился, закряхтел, сделал вид,
будто тужится вспомнить, кто это такой - Кудинов, потом будто вспомнил:

- Да, да... неплохой специалист... неплохой... - и подписал,
старательно выводя свою загогулину.

Но орден штурману так и не дали. Этот орден даже до флота не дошел,
его где-то наверху свистнули. Так и остался наш штурман без ордена. И
вот тогда-то в утешение, вместо ордена, комдив и снял с него ранее
наложенное взыскание, то самое - "за хамское поведение со старшим по
званию", а вся эта история получила у нас название: "награждение орденом
Хрена Лысого".

ПО ПЕРСИДСКОМУ ЗАЛИВУ

Тихо. По Персидскому заливу крадется плавбаза подводных лодок "Иван
Кожемякин". На мостике - командир. Любимые выражения командира - "серпом
по яйцам" и "перестаньте идиотничать!". Ночь непроглядная. В темноте,
справа по борту, угадывается какая-то фелюга береговой охраны. Она
сопровождает нашу плавбазу, чтоб мы "не туда не заехали".

- Ракету! - говорит командир. - А то в эту темень мы его еще и
придавим невзначай, извиняйся потом по-английски, а я в школе, если все
собрать, английский учил только полчаса.

С английским у командира, действительно... запор мысли, зато уж
по-русски - бурные, клокочущие потоки. В Суэцком канале плавбаза
головной шла, и поэтому ей полагался лоцман. Когда этот темный брат
оказался на борту, он сказал командиру:

- Монинг, кэптан!

- Угу, - ответил командир.

- Хау ду ю ду?

- Ага.

А жара градусов сорок. Наших на мостике навалом: зам, пом, старпом и
прочая шушера. Все в галстуках, в фуражках и в трусах - в тропической
форме одежды. Из-под каркаса протекают головы. Это кэп всех вырядил:
неудобно, вдруг "хау ду ю ду" спросят.

- Ду ю спик инглиш?

- Ноу.

- О, кэптан!

Кэп отвернулся в сторону своих и процедил:

- Я ж тебя не спрашиваю, макака-резус, чего это ты по-русски не