резкий.
слышал звонок.
подождать, как обычно бывает в таких случаях. Должно быть, телефону не
понравилось, что говорит лично он. Пока он дожидался ответа, редкие клочки и
обрывки сцены в гостинице "Белый Олень" все еще мелькали в его сознании. И
Дженни, конечно. Но сейчас не было времени думать о ней.
заглянул снова:
рукой по глазам жестом измученного и недоумевающего человека. Убрав руку, он
увидел, что Отли подошел ближе и с любопытством смотрит на него.
высшей степени волнующую беседу с молодой женщиной, умершей сто лет назад".
Но он сказал только:
Времени, Бессмертия, Души, Снов, Галлюцинаций и Видений, Творческого Разума,
Личного и Коллективного Бессознательного. Но он просто ответил:
чем-нибудь может помочь.
это тут рядом.
сейчас, по крайней мере.
Джордж Гэвин.
перемену настроения. Он опять был почти таким же, как прежде. Он снова стоял
на земле. Думать ему не хотелось, но он был готов к разговору с Джорджем,
несмотря на то, что теперь, пожалуй, сам не знал, какое он примет решение.
Джордж Гэвин был богатый бизнесмен из Сити, плотный пожилой холостяк,
непокладистый в делах, но навсегда околдованный Театром, перед которым он
робел и о котором был удивительно хорошо осведомлен, не в пример большинству
состоятельных англичан: те смотрят на Театр свысока, ровно ничего о нем не
зная. Для Джорджа Гэвина Театр стал и любимым детищем, и способом помещения
капитала, и, хотя по профессии Джордж не имел никакого отношения к Театру,
он всегда занимался им самозабвенно и был надежным коллегой, в чем Чиверелу
не однажды приходилось убеждаться. Их давно уже связывала крепкая дружба.
что-нибудь?
какой-то странный, не его голос*
что Чиверел сделан из более тонкого и чувствительного материала, чем он сам.
- Говорят, ты немножко расклеился. Так с этим можно и подождать пару дней.
старик.
сразу позвонить, хоть ты там и занят. Потому что театры - вот они, и мое
предложение остается в силе.
страшно за него благодарен. - Он остановился.
совсем еще недавно, я склонен был отказаться от твоего в высшей степени
великодушного предложения, Джордж, просто потому, что чувствовал: с Театром
у меня все кончено. Я сказал об этом Полине Фрэзер и совершенно взбесил ее.
решение. Я просто не сумел еще ухватить за хвост свое решение, чтобы
изменить его.
просьба была исполнена, он спросил, не пьян ли Чиверел.
я, видно, принял больше, чем следовало, а потом лег и задремал здесь, в
Зеленой Комнате. И... - И что? Мысль его отчаянно металась в поисках
объяснения, которое не было бы бессовестной ложью и все же могло произвести
по телефону впечатление на Джорджа Гэвина. - И... должно быть, мне что-то
пригрезилось. Хотя не думаю, что я спал по-настоящему...
после ленча.
это было слишком живо. Но что-то вроде сновидения - да, должно быть. - И
едва он произнес это, как на него огромной серой глыбой обрушилось
томительное ощущение пустоты и бесполезности, которое он испытывал во время
разговора с Полиной. Но теперь где-то внутри этого ощущения, как смутная
боль, таилось горькое чувство утраты и раскаяния. И ему расхотелось говорить
с Джорджем, и уже не имело значения, будут или не будут они вместе управлять
театрами.
Джордж сочувственно. - Не волнуйся из-за наших дел. У тебя и с пьесой хватит
забот. Как она, кстати?
Джордж, там, рядом с тобой, никто не плачет?
тебя.
заплачем. Но ты позвони мне насчет этого предложения, когда сможешь.
успокойся, не воображай, что за тобой гонятся привидения из этого старого
сарая.
положить на рычаг, подержал в руке, словно взвешивая.
идиотом, сказал он себе.
по-настоящему отдохнуть перед репетицией. Он закрыл глаза. Он был один на
темном материке страдания. Он не мог заснуть и не мог заставить себя открыть
глаза и окончательно проснуться. Он возмутился бы, если б его потревожили, и
в то же время ему было тошно сидеть одному. Уж лучше умереть и покончить со
всем этим.
вначале он не мог разглядеть ее - легкую тень среди мрака. Не было ни
столетнего света, ни густого янтарного сияния, не имевшего источника. Ее
сдавленные всхлипывания слышались достаточно ясно" но сама она в этой
темноте была всего лишь слабо фосфоресцирующей прозрачностью, смутной игрой
теней.
он вглядывался до боли в глазах, ему стало казаться, что лицо ее выражает
недоумение. Он больше ничего не говорил, чувствуя, что если он произнесет
хоть слово, она может исчезнуть совсем.
Дженни была все в том же простом коричневом платье, которое он уже видел, и
вид у нее был такой же несчастный, как и голос. Это не была сияющая Дженни
на ужине в гостинице "Белый Олень". Пока он говорил с Джорджем Гэвином,
несколько страниц было перевернуто, и теперь начиналась последняя глава.
Времени оставалось немного - это было написано на ее исхудавшем лице; и
сердце его рванулось к ней.
всегда; он голодным взглядом впился в Дженни и тут же повернулся, чтобы
уйти. Его поношенная черная одежда, казалось, была покрыта могильной
плесенью. Словно сама смерть подкралась взглянуть на Дженни.
Прозоров Александр
Лондон Джек
Круз Андрей
Ильин Андрей
Роллинс Джеймс
Роллинс Джеймс