телефонной трубки начальник погранзаставы. - Загублю вертолет, людей
загублю! Ай, Петрович..." "Куда? - сипел бульдозерист Мельник, тыча
пальцем в черное окно. - Мы ж эту гантелю на гусеницах до весны из снега
не вызволим, Николай Петрович!" "В сопки! По старой дороге, ядрена шишка!"
- отвечал Панюшкин и грохал костяшками пальцев о стол.
ушедшего вместе с Горецким. - Это по какому праву, товарищ начальник? -
обезумевший от горя старик угрожающе поводил в воздухе указательным
пальцем. - Не-е! Я этого так не оставлю! Не те времена!
рыло, да? Суконное?" Старик продолжал кричать, пока Жмакин, обхватив его
поперек, не вынес в другую комнату. "Сиди! - крикнул он. - И не смей!
Раньше надо было за мальчишкой смотреть! Схаменувся, дурень старый! - в
волнении Жмакин переходил на украинский язык, находя в нем дополнительную
возможность выразить то, что хотел. - БачГ Схаменувся!" Старик, не понимая
его, ошарашенно затих. А тут еще у всех под ногами путался маленький и
пьяный механик Ягунов, что-то советовал, доказывал, но его попросту
отодвигали в сторону, когда он кричал слишком уж громко. Ягунов выбегал во
двор, мгновенно возвращался. "Жмет! Ну дает, а?"-визжал он восторженно и
требовал подтверждения у каждого, кто оказывался рядом. А потом,
спрятавшись где-нибудь в темном углу, воровато оглядываясь, вынимал из
кармана чекушку, молниеносно прикладывался к ней, тут же прятал бутылку и
снова выбегал к людям. "То-то, я смотрю, что и зима - не зима!
Теперь-зима! А что будетЬ-ужасался Ягунов, словно уже видел будущие беды.
Он продолжал орать, когда Званцев, потеряв терпение, взял его за шиворот,
отволок в кладовку и вбросил туда на тряпки, фуфайки, папки с бумагами,
Ягунов послушно затих, подложил что-то под голову и сразу уснул, не забнв,
однако, вытащить из кармана бутылочку, еще раз приложиться к ней и
аккуратно поставить в уголок, чтобы не увидел утром случайный человек.
быстрыми движениями. Четко переставляя ноги, он подошел к столу, являя
полную готовность выполнить все, что будет угодно начальству. Его брови
замерли наизготовке в крайнем верхнем положении.
поморгал, словно прочистил глаза перед тем, как увидеть нечто важное.
продолжить. - Да вы садитесь, чего стоять навытяжку... Садитесь.
стоявший поодаль, приставил сбоку да еще и сел боком - получилось скромно
и уважительно.
столовой, вы хозяин.
все-таки, знаете, когда тебе предлагают сесть, это всегда настраивает на
хороший лад...
далеко не всегда услышишь приглашение сесть, тем более от человека вашего
масштаба.
сторону кухни, откуда донесся непочтительный женский смех. - Знаете, не
могу не рассказать... Как-то был в Южном, кажется, в прошлом году... Хотя
нет, в позапрошлом... Нет, все-таки в прошлом.
расскажу... Что любопытно, за время пребывания в этой, так называемой
столице островного края, Николай Петрович, вы не поверите, мне, человеку
не первой молодости, а если между нами-то и не второй, ха-ха! мне ни разу
не предложили сесть, представляете? Не пришлось встретиться с человеком, я
имею в виду человека руководящего круга, который бы вот так
непосредственно и в то же время, как бы это сказать... Ну, вы меня
понимаете...
безостановочном потоке слов. - Подождите. Я о другом хочу сказать.
губы, будто перед этим жевал что-то жирное. - Я как тот пионер, ведь здесь
все мы в какой-то мере пионеры, первооткрыватели, первопроходцы! Так вот,
я тоже, как говорится, всегда готов! Но пусть моя шутка, мой каламбур не
покажется вам...
осведомился Панюшкин.
замолчал, повторил уже тише, - возможно, мне следовало вам сказать раньше
об этой неприятности в столовой.
тому месту, где, по его представлениям, должно находиться сердце. - Не
один раз я заходил к вам, но, к сожалению, вы были заняты. Эта Комиссия...
Я просто не решился, полагая, что...
нехорошо, - Панюшкин некоторое время говорил одновременно с Кнышем и
только последние слова произнес в тишине.
время, когда нам с вами приходится каждый день...
начал развивать мысль о том, как тяжело жить в таких вот невыносимых
условиях. Только беспокойный блеск в глазах да мечущиеся ладошки говорили
о том, что Кныш по-настоящему встревожен и торопится, торопится произнести
как можно больше слов, чтобы подальше уйти от неприятного разговора.
казалось, двигались не сверху вниз, а, наоборот, снизу-это делало его
похожим на петуха. - Если не ошибаюсь, Николай Петрович, мы с вами здесь
самые старые, если позволите употребить это слово, поскольку я имею в виду
не возраст, а стаж.
кряду. Ох-хо-хо! Сколько за это время сменилось народу! Каких только не
было... представителей рода человеческого! Да что говорить, вы и сами
знаете. Жизнь-то-она что мочалка, она хоть кого... Было бы желание... А
ведь некоторые думают, что это все так...
говорят, что в лоб, что по лбу... Я знаю людей, готовых хоть на что, а вот
нет же...
Похоже, тот выдыхался, испуская последние слова, уже не в силах увязать их
в какой-то порядок.
говорите. Тут и климат, и возраст, и зарплата... Иногда задумаешься-как
все-таки на свете бывает... А ведь не всем дано! Ох, не всем!
под его ногами. - О чем разговор!
он жестко поговорить с человеком, которого собирался наказать. Да и
Кныш-уж больно человечишко-то в его глазах был никудышный.
убеждался, что ошибки нет, проводил прием бестрепетно, как борец,
укладывающий противника на лопатки, чтобы поскорее закончить схватку.
исполнил долг перед Кнышем. - Сегодня я подписал приказ о снятии вас с
занимаемой должности. В приказе указана причина-злоупотребление служебным
положением.
злоупотребление? - Кныш вдруг сморщил лицо в улыбке, которой Панюшкин
никогда не видел раньше. Улыбка оказалась маленькая, словно сжавшаяся,
были видны только два передних зуба, длинные и узкие, которые делали Кныша
похожим на крысу.
законодательства?
мне не изменяет память, это первое замечание или, скажем, порицание,
которое вы мне делаете?
воскликнул Кныш и опять вытер рот.
Иногда я так не думаю. - Он сбросил с себя непонятное оцепенение, которое
вызывал Кныш своим подобострастием. - Передадите дела Анне.
добавил Панюшкин, - можете, если хотите, перейти на ее место.
вам?