Чтение 14–й страницы книги ~Сыщик~

* * *

Марк отыскал сестрицу на террасе. Лери сидела на скамье с пентаценовой книгой в руках.

- Ну, как ты? Пришел в себя? - спросила насмешливо. - Да, признаюсь, чтобы ходить по рынку, надо иметь крепкие нервы. Я в детстве ужасно боялась этих рекламных воплей. Пряталась под бабушкино платье. Смешно, правда? - Она помолчала. - Вообще-то, прежде чем войти на рынок, надо вставить в ухо инфокапсулу, настроенную на нужный товар. Тогда ты будешь слышать лишь вопли о тогах, если тебе нужна тога, или о скафандрах, если явился за скафандром. Неужели ты этого не помнишь?

- Нет, - покачал головой Марк.

- Неудивительно. Отец принципиально не ходил на рынок. Но я помню, как обожала такие походы бабушка. Она настраивала фильтры капсул сразу на десятки товаров и умудрялась не запутаться. Ты не помнишь этого?

Марк почувствовал в словах сестрицы подвох. Но он решил не кривить душой и отвечать на все вопросы искренне.

- Нет, не помню.

- Конечно, и не можешь! Потому что это моя бабушка, а не твоя! - расхохоталась Лери. - Это, во-первых. А во-вторых, я ходила вместе с ней. А молодые женщины, которые заботятся о том, что передать своим детям, а чего передавать не стоит, жуют мнемосинки. - Лери потрясла перед носом Марка пакетиком с конфетками. - Перегружать генетическую память историями покупок, примерок платьев и передачей женских сплетен не стоит, мой друг.

Марк мучительно сдвинул брови: про мнемосинки он тоже ничего не знал.

- Значит, если пожевать эту конфетку, происходящее со мной останется тайной для грядущих поколений? - Марк протянул руку к пакетику.

Но Лери спрятала конфеты в карман платья.

- Конечно. Пока жуешь, ты ничего не запоминаешь. - Лери рассмеялась. - Многие годам к тридцати от этого здорово толстеют.

- Но ты постоянно их жуешь.

- Я не хочу, чтобы за мной подглядывали мои будущие детки.

"Она хочет сохранить в тайне свой роман с Друзом", - догадался Марк.

- Ты знаешь, что завтра в сенате решается вопрос о твоем признании? - спросила Лери.

- Да, дед сказал. - Марк сел рядом с нею. - А ты? Ты все помнишь так же, как я?

- Не совсем, как ты... В тебе только память отца, во мне слились две линии - нашего отца и моей мамы. Память наследуется патрициями по отцовской и по материнской линии неравномерно. Поэтому обычно патрицианка, выйдя замуж, на несколько лет откладывает рождение первого ребенка, чтобы получить больше знаний в той же области, в какой работает ее муж. В будущем это очень облегчает жизнь детям. Мы учимся за наших детишек. Но многие патриции отправляют жен рожать девочек на другие планеты, и тем самым лишают дочерей генетической памяти. Твоя мать не обладала генетической памятью. Это не мешает браку. Напротив, многие считают, что брак патриция и патрицианки приводит к полной каше в головах потомства.

- А бабушка? То есть мать отца...

- По происхождению - из патрицианского рода. По положению - плебейка. Она была из рода Эмилиев. Они все виноделы.

- Почему бы патрициям ни жениться на плебейках по крови? Какая разница?

- Родня невесты - вот в чем проблема. Плебеев в наш круг пускают с трудом. Впрочем, формальных препятствий для таких союзов нет. Но знаешь, кто яростнее всего восстает против неравных браков? - спросила Лери и сама ответила: - Женщины из патрицианских родов, лишенные ноши патрициев.

- А если плебей женится на дочери патриция, что тогда?

Она поняла, почему он задал этот вопрос, но не подала виду. Разве что румянец сделался ярче.

- В этом случае они подают в сенат прошение о том, чтобы плебейский род перевели в патрицианский. Если разрешение получено, их дети, рожденные на Лации, наследуют память лишь по материнской линии. Но в дальнейшем сами они уже будут передавать свою генетическую память. То есть сын патрицианки и плебея будет помнить все тайны рода матери и к тому же передаст свою собственную память своим детям. Такое разрешение очень трудно получить. Если откажут, дети такой пары должны появиться на свет вне Лация. Обычно их вообще стараются держать всю жизнь в колониях.

Марку чудилось, что Лери рассказывает ему про обычаи лацийской знати с некоторой долей злорадства.

- Получается, что плебеям жить куда легче патрициев.

- У плебеев немало преимуществ, и, прежде всего, их мозг не отягчен избытком стереотипов. Мы помним, они же выдумывают новое, - отвечала Лери с кратким смешком. - Идем. - Она поднялась. - Нас ждут шесть перемен блюд и шутки Друза.

- Ты же его любишь, - заметил Марк. - Тогда зачем насмешничаешь?

- Я стараюсь скрыть, что он мне нравится.

- У тебя не получается.

- Может быть. Но дед делает вид, что верит. Это наша маленькая игра. Я делаю вид, что равнодушна к Друзу, а дед не предпринимает попыток выдать меня замуж за другого.

- Дед против этого брака?

Лери сделала неопределенный жест:

- Не знаю. Иногда мне кажется, что против... А иногда, что согласен. У меня такое впечатление, что он ждет чего-то. Может быть, твоего усыновления? Тогда и моя судьба решится.

* * *

Марк распахнул дверь в свою спальню и увидел что на кровати кто-то сидит. Светильник горел на террасе прямо напротив окна. В его желтоватом свете без труда можно было различить обнаженное женское тело. В первый миг Марку показалось, что это Лери. Ее коротко остриженные волосы, ее длинная шея и узкие плечи. Потом понял, что ошибся. Девушка была ниже ростом. И куда более хрупкая. А вот груди куда тяжелее.

- Я Мета, - услышал он хриплый голос, совсем не похожий на голос Лери. - По-моему, ты не прочь предаться Венериным удовольствиям.

- Ты - рабыня?

- Нет. Я служанка.

- Рабыня. Ты - рабыня. Иначе ты бы не пришла.

Марк уселся рядом с ней на кровать. Так Эбби приходила по зову барона Фейра на Колеснице. Забудь Колесницу! Не могу! Когда Эбби возвращалась от хозяина, Жерар подкарауливал ее у выхода из дома и затаскивал к себе. Эбби жаловалась хозяину, а тот хохотал, находя такую очередность забавной. Однажды Эбби, прежде чем идти к хозяину, пригласила Марка в спаленку...

Мета ласкала его весьма искусно.

Он помнил, как его отец ласкал на этом ложе другую женщину. Тоже юную, стройную, темноволосую. О боги! Он же вспоминает, как отец обнимал на этой кровати его мать. Марк сейчас покрывает поцелуями тело Меты, как его отец целовал его мать. Он помнил все... До мгновения собственного зачатия.

Марк отстранился.

- Что с тобой? - шепнула Мета обиженно. - Куда же ты...

- А дети... У нас с тобой не может их быть?

- Вот дурачок! У меня прививка от беременности. Ни один патриций не возьмет служанку в дом без такой прививки. Ну, иди же сюда...

Она привлекла его к себе. Дальше действие пошло уже по оригинальному сценарию.

Глава V

Сенат Лация

Утром Марка разбудила Лери.

- К тебе можно? - раздался звонкий голосок сестрицы. - Долго же ты спишь, наследничек!

Юноша поднял голову. Сестричка стояла в дверях в том легком белом платьице, в котором он увидел ее впервые.

- У меня для тебя новость, братец! - Она хитро прищурилась.

- Какая?

- Угадай.

- Решение сената? - Марк почувствовал, как холодеет спина. Неужели отказали? Нет, не может быть. Но почему тогда Лери так ехидно улыбается?

* * *

Старому Валерию Корвину очень не понравилась атмосфера, царящая в здании сената. В этом храме власти каждому вопросу соответствует определенное настроение. Когда речь идет о внешней политике или о бюджете Лация, атмосфера всегда сугубо деловая, никто не позволяет себе не то что пошутить - заговорить о чем-то постороннем. Другое дело, если обсуждают очередной нелепый запрос Колесницы или бредовые ноты Неронии, - тут шутки уместны, они сыплются, как из рога козы Амальтеи.

А вот когда обсуждаются постановления комиссии по патрицианским родам, тогда отцы-сенаторы принимают таинственный вид. В разговорах перед началом заседания полно недомолвок, и во время обсуждения уместен лишь патетический тон.

Этим утром ставился на обсуждение и голосование проект комиссии Фабия. То есть решалась судьба юного Марка. Но где торжественное настроение, где значительность на лицах? Первое, что услышал сенатор Корвин, войдя в сумрачное здание курии, была неприличная шутка Марция, которую тот рассказывал сенатору Корнелию Лентулу:

- Тогда матрона сказала: на моей дочери женится любой патриций. Потому что все мои познания в искусстве любви она унаследует вместе с генетической памятью.

Сенатор Корнелий Лентул нарочито громко захохотал. Он всем видом старался показать, что вопрос о признании внука сенатора Корвина совершенно его не интересует.

Трибун Флакк, вызванный в сенат как свидетель, явился не в военной форме, а в белой тоге гражданина. Прервав разговор со своим дядей-сенатором, Флакк спешно направился к Корвину.

- Все будет зависеть от позиции Фабиев, - шепнул трибун. - Во всяком случае, вердикт комиссии положительный. Но речь идет о признании патрицием бывшего раба. Такого еще не бывало! Корнелии будут доказывать, что усыновление юного Марка недопустимо. Их главный аргумент: нельзя создавать прецедент. Горации, как всегда, нейтральны. Тебя поддержат мой дядя, Манлий Торкват, и все Эмилии.

Валерий кивнул, давая понять, что ему ясна позиция Корнелиев и причина колебания Фабиев, и прошел на свое место. Когда-то в сенате Валериям принадлежало двенадцать мест. Но почти все ветви рода с тех пор угасли. Остались лишь Валерий Флакк и Валерий Корвин. Пока.

- Пожалуй, даже неплохо, что бывший раб вскоре займет твое место в сенате, - сказал сенатор Корнелий Лентул, останавливаясь подле Валерия. - Ему только скажешь: "Молчать", он тут же захлопнет пасть.

- Он выдержал все пытки, которые придумал для него наварх, твой брат, - отвечал Корвин, с ненавистью глядя на дородное смуглое лицо своего извечного врага. - В тебе нет даже сотой доли его доблести.

- О да, раб привык к тому, что его бьют.

Корнелий спешно отошел, чтобы старый сенатор не успел ему ответить.

"Фабии на моей стороне, - удовлетворенно подумал Корвин. - Иначе бы этот мерзавец не стал устраивать дурацкую демонстрацию. А так он заранее знает, что проиграл".

Тут он увидел, что сенатор Фабий шествует к Нему. Неспешно, с достоинством, как положено патрицию. Он уселся на скамью подле Корвина, расправил складки тоги на груди, приветствовал сенатора Торквата, который в этот миг вошел в зал заседаний, и затем, придвинувшись к сенатору Валерию, проговорил шепотом, но очень отчетливо:

- Я готов поддержать признание твоего внука, Марк. Но взамен ты должен отдать свою внучку за моего сына. Я слышал, ее не лишили ноши патрициев. Так ведь? Очень хорошо. Именно такая невеста подойдет моему сыну.

Слова Фабия походили на ультиматум. Род Фабиев хотел приобщиться к тайнам сенатора Корвина. К тайнам, которые так заботливо оберегались веками.

"Твой придурковатый сынок и Лери? Нет, это невозможно!" - хотелось выкрикнуть Корвину. Но он стиснул зубы и промолчал.

* * *

- И ты согласился? - вскричал Марк.

- Иного выхода не было. Я не мог рисковать. В случае отказа сената я бы потерял тебя навсегда...

- А Лери? Ты же продал ее! Продал, как рабыню! - Марк был в ярости.

Неужели счастьем Лери будет заплачено за то, что он станет наследником дома Валериев Корвинов? Нет, невозможно... готов ли Марк сделать Лери несчастной, чтобы самому получить это поместье, богатство и опасное право расследовать особо важные дела...

- Нет, я не согласен. Ни за что, - подвел он итог.

- Нет? - Сенатор усмехнулся. - Лери уже дала согласие и пригласила молодого Фабия завтра утром к себе.

Марк выскочил из кабинета деда и кинулся искать сестру. Нашел на террасе. Она сидела в плетеном кресле, облокотившись на мраморную балюстраду, и курила "трубочку памяти". Слабая улыбка таилась в уголках ее рта, глаза были полузакрыты. Что она видела в этом сне наяву?.. В какую тайну желала проникнуть?

Марк выхватил тлеющую трубочку и загасил о мраморную балюстраду.

Лери смерила его снисходительным взглядом:

- Слушай, братец, научись хотя бы пользоваться пепельницей! Я пришлю тебе сотню разовых на первое время...

- Я откажусь от имени Валерия Корвина. Мне не нужно это признание. Слышишь? Я уже знаю...

- Что за чушь? - она откинулась на спинку кресла. Ее дерзкая, скорее даже наглая улыбка очень не понравилась Марку. - Не вздумай выкинуть какую-нибудь глупость.

- Я заставлю Фабия отказаться от брака с тобой!

- Нет... - Лери покачала головой. - Нет, Марк, не надо. Мне нравится эта затея.

- Что ты мелешь? Кто этот Фабий? Что он из себя представляет? Он хоть нравится тебе?

- Как и все Фабии, руководит службой вигилов. Или делает вид, что руководит. Но этот ничем не блистал, и его пристроили на теплое местечко в министерство внутренних дел.

- Ты готова выйти за него?

- Он просто создан, чтобы стать моим мужем, - рассмеялась Лери.

* * *

Назвать наследника сенатора Фабия молодым можно было лишь с большой натяжкой. Ему уже перевалило за сорок, тело основательно заплыло жирком, на лице и шее образовались солидные складки. Лицо его, и в юности не блиставшее красотой, теперь сделалось мясистым, под глазами образовались мешки, влажные губы всегда брезгливо оттопыривались. Дважды женатый, от обеих жен он имел лишь дочерей: сыновья не выживали. А вынашивание в искусственной матке или зачатие в пробирке и рождение суррогатной матерью означало одно: ребенок появится на свет плебеем. Потому "молодой" Фабий развелся в очередной раз, чтобы в третьем браке, наконец, произвести наследника. Он несколько раз видел Лери в театре и в Большом Цирке во время скачек. Они сидели рядом, и в тот день его мало занимали лошади, колесницы и возничии-андроиды. Фабий думал лишь о том, что эта смуглая красавица с высокой грудью и стройными бедрами непременно родит ему наследника. Видимо, она мечтала о том же дни и ночи напролет с той самой встречи, потому что после заседания сената он получил от будущей невесты письмо с приглашением посетить Итаку на следующее утро.

"Молодой" Фабий оделся для этой неофициальной встречи довольно игриво: пестрая короткая рубашка, обтягивающая живот, брючки до колен, пестрые матерчатые сандалии. Он полагал, что вряд ли Лери станет сидеть с ним в доме. Скорее всего, состоится прогулка по огромному саду. И там, возможно...

Лери встретила его у защитной стены. Она была сама любезность и действительно пригласила жениха пройтись по саду. Поначалу они молча шли по петляющим меж кипарисами дорожкам. Изредка Лери наклонялась, чтобы сорвать какой-то цветок. Тогда Фабий видел, что под полупрозрачной туникой его невесты ничего не надето.

- Так, значит, ты непременно хочешь жениться на мне? - спросила она наконец.

- Да, богоравная... - Он в эту минуту пожирал взглядом ее грудь под тончайшей тканью.

"А ты похотливая козочка, - думал Фабий. - Иначе не надела бы эти тряпки, которые больше подходят для шлюхи... губы ярко накрашены. И глаза подведены?..

В этот момент они как раз подошли к ротонде, что возвышалась на зеленом холме. У подножия рукотворной горушки пробегал говорливый ручей. Они перебрались через него по узкому горбатому мостику. Полукруглая скамья окружала мраморную постройку. Здесь в живописном беспорядке были разбросаны подушки и ткани, на столике стояла ваза с фруктами, кувшин с вином и два бокала. А сама ротонда внутри завешена тканью, чтобы снаружи ничего нельзя было разглядеть. Казалось, все нарочно приготовлено для свидания.

- А если я скажу, что не люблю тебя? - Лери резко повернулась к жениху. При этом она по-прежнему улыбалась.

- Теперь уже ничего не изменишь. Дело сделано. Ты будешь принадлежать мне.

- Да? И все же... Я попробую кое-что изменить! - Она хлопнула в ладоши.

Тогда из ротонды вышел Друз.

"Молодой" Фабий попятился. Но сумел сделать лишь шаг. Лери ловко подставила ему ножку. Фабий опрокинулся на траву. Друз налетел на него коршуном, одной рукой сдавил горло, другой защелкнул на запястьях наручники. Фабий попытался крикнуть, но тут же получил по зубам. В следующий миг рот его был заклеен пленкой, а сам он привязан между колоннами ротонды.

- Сюда никто не придет до завтрашнего утра, - сказала Лери, усаживаясь на скамью и закидывая ногу на ногу.

Друз присел рядом и наполнил бокалы вином. Один взял себе, другой протянул Лери. Она сделала большой глоток. Поставила бокал на столик и ленивым жестом скинула тунику. Фабий замычал.

- Видишь ли, женишок, - проворковала Лери, ее пальчики тем временем скользнули по волосам Друза, потом по его щеке и замерли на полуоткрытых губах. Она улыбнулась, будто обнаружила нечто замечательное, медленно повернула голову, окинула красивое лицо Друза оценивающим взглядом и жадно приникла к его губам. Поцелуй длился долго. Руки Друза ласкали обнаженную грудь Лери. При всей дикости этой сцены вместе с бешеной ревностью Фабий испытывал возбуждение. - Если мы поженимся, - продолжила, наконец, Лери, нехотя оторвавшись от губ Друза, - то наши дети запомнят эту сцену. Во всех деталях. Потому что об этом будешь помнить не только ты, но и я.

Она стала помогать Друзу снимать рубашку. Потом помогла избавиться от брюк и белья. Наконец, раскинулась на скамье, бесстыдно раздвинув колени и лаская пальцами холмик Венеры.

- Что ты скажешь нашему сыну, когда он спросит: папа, а что произошло там, в саду?.. - ее дыхание участилось, голова запрокинулась.

- Шлюха! Шлюха! - пытался выкрикнуть Фабий, но лишь беспомощно мычал. В ответ слышался смех Лери.

А Друз уже склонился над ней. Лери извернулась и из-за спины Друза глянула на привязанного к колоннам ротонды Фабия.

- Ты зря закрываешь глаза, дорогой жених: я-то все равно все вижу. Неужели ты не хочешь поглядеть... как мы с Друзом... предаемся Венериным утехам, милый?

Она сплела ноги за спиной Друза.

"Я убью... Я убью вас обоих..." - мысленно пообещал Фабий.

- Смотри! Смотри! Смотри! - повторяла Лери, как заклинание.

Фабий смотрел. Смотрел, как на полукруглой скамье перед ротондой плебей Ливий Друз трахает его невесту-патрицианку. Движения Друза все ускорялись, Лери выгибалась, стонала, царапалась. Все это длилось невыносимо долго. Целую вечность. И Фабий испытал Венерин спазм прежде любовников, что сплелись перед ним на полукруглой скамье.

* * *

Друз дотащил Фабия до защитной стены, только здесь сорвал пленку с губ и снял наручники.

- Приходи завтра, мы продолжим спектакль, - пообещал центурион.

- Ты заплатишь мне за это, Друз. Ты и твоя шлюшка...

Что Фабий еще хотел сказать, какие еще угрозы выпалить, Друз не узнал, потому как наградил жениха ударом кулака в живот. Тот согнулся пополам, дыхание его прервалось.

Друз склонился над ним и прошептал на ухо сопернику:

- Ты никогда не получишь ее, Фабий. Уж лучше она родит мне десяток плебеев в какой-нибудь колонии. Например, на Психее.

Фабий не ответил. Скрючившись от боли, он пытался оглядеться. Где же хоть один вигил из тех, что должны охранять усадьбу! Но вигилы наверняка торчали у главных ворот, а здесь, у боковой калитки, никого не было. Друз открыл портал в стене с помощью своего комбраслета и выпроводил "жениха" за ограду. Получалось, что Друза пускают в усадьбу в любое время дня и ночи.

Фабию в невесты досталась развратная дрянь!

Опозоренный патриций не помнил, как добрался домой, как вошел в свою комнату, захлопнул дверь и упал в кресло. Ему казалось, если он очутится здесь, в четырех стенах, спрячется, ему станет легче. Но не стало. Он съежился, обхватил себя руками, закрыл глаза... и тут ясно, отчетливо, будто наяву, увидел смуглую спину Друза с рельефной мускулатурой, более светлые ягодицы, ножки Лери, что обхватили спину плебея...

Фабий зарычал. Видение не исчезало. Он вскочил, заметался по комнате. Но скамья возле ротонды по-прежнему маячила у него перед глазами, и томительный стон Лери звучал в ушах.

Убить любовников, задушить... Это ничего не изменит. Теперь он не может жениться на Лери Разумеется, не может. Даже если другая женщина родит ему сына-патриция, все равно эта сцена останется в памяти наследника. Фабий только сейчас понял, что дерзкая девчонка не только опозорила его, но и нанесла смертельную рану. Она убила его память. Фабий затрясся, и слезы сами собой потекли по щекам. Подлая тварь... Она лишила его права иметь наследника. Фабий осознал это так явственно, будто кто-то всадил ему нож под ребра. Краткая боль. Она почти сразу прошла. Ну, хорошо... пускай. Пускай во главе рода Фабиев встанет его племянник. Зато сам он теперь абсолютно свободен. Ни в чьей памяти уже не всплывет эта мерзкая сцена. И то, что он задумал, не узнает никто. Он отомстит. Заставит этих мерзавцев, оскорбивших его, умыться кровью. Заплатить сполна. За все.

Они чувствуют себя в безопасности за своей прозрачной стеной. Как бы не так! Лери, кажется, забыла, что племянник Фабия командует всеми вигилами. Ему под силу снять любую защиту, проткнуть сквозь любое, самое надежное, поле. Он сам - воплощенная охрана. Сам - стена. И в эту ночь, ночь смерти, все стены рухнут...

Фабий не знал, что может выражаться так высокопарно. Но месть требует такого языка, потому что нуждается в оправдании.

Кому поручить нападение на усадьбу? Ответ пришел сам собой: петрийским наемникам. Они способны на любое дело. Сейчас как раз четверо ребят с Петры сидят в карцере, дожидаясь решения суда. Вот кто исполнит все, как надо. Что сделать с этой дрянью? Убить? Или притащить сюда и оттрахать на глазах у Друза. Тогда ее дети будут помнить, как их мать насиловал Фабий. А потом отдать ее на потеху петрийским наемникам.