Чтение 14–й страницы книги ~Римский орел~

- Он - со мной, - бросил Плавт раньше, чем Геннадий успел ответить. - Да повежливее с ним, гастат! Во-первых, он - рикс. Во-вторых, зовут его Геннадий, а прозывают - Череп, потому что сама смерть глядит из его глаз. В-третьих, он изъявил желание послужить Риму, и лично я этому очень рад, потому что - и это в-четвертых - он - мой друг. И если тебе этого недостаточно, гастат...

- Вполне, примипил! - Офицер прижал к груди сжатый кулак. - Рикс! Прошу следовать за мной!

И они двинулись к аккуратным рядам палаток, отступавших от стен шагов на сто, вероятно, для удобства обороны.

Меж ровных рядов палаток вытянулась прямая и широкая улица (иначе не назовешь), весьма оживленная. Причем двигались по ней не только солдаты, но и лица, явно штатские. Например, пришлось объехать телегу, полную каких-то корнеплодов, влекомую бычками. А правил бычками парнишка явно допризывного возраста.

Большая часть народа занималась полезной деятельностью, но немало было и праздношатающихся, в том числе и офицеров, которых Черепанов уже научился опознавать, но скорее интуитивно. Стандартных знаков различия не наблюдалось. По крайней мере Черепанов их пока не заметил. То есть он узнал бы, скажем, кентуриона - по поперечному "гребешку" на шлеме, но большинство солдат были без головных уборов. Недопустимая вещь с точки зрения армии, воспитавшей подполковника Черепанова. С другой стороны, и в его время солдаты в касках просто так не разгуливали, а до фуражек, беретов и пилоток здесь еще не додумались.

Внимание на них обращали многие. Особенно на Черепанова, который в своем наряде "от вандала", верхом, смотрелся здесь примерно как ваххабит в полном вооружении, раскатывающий на джипе по территории военного аэродрома. Но учитывая, что сопровождали "ваххабита" двое офицеров, никто ему претензий не предъявлял. Сами офицеры привлекали меньше внимания, хотя с дежурным многие здоровались, а узнававшие Плавта по большей части вместо приветствия роняли на грудь челюсть. Минут пять спустя Черепанов обернулся и обнаружил, что за ними тянется приличная свита. Должно быть, не один только дежурный офицер желал поглядеть на возвращение старшего кентуриона.

От ворот неспешным (для лошадей) шагом они добирались до резиденции главнокомандующего минут семь. Лагерь был здоровенный. Настоящий город. Впрочем, и численность населения, как потом выяснилось, была под стать городу: два легиона, почти двадцать тысяч человек, считая вспомогательные войска и службы.

А вот резиденция легата оказалась довольно скромной. Обычная палатка. Правда, большая. И огороженная частоколом.

Здесь тоже имелась охрана, но нравы были демократические, поскольку Плавта, как только узнали, немедленно пропустили внутрь. Вместе с Черепановым, дежурным и самообразовавшейся свитой, насчитывавшей минимум сотню зевак. А известить командующего послали еще раньше, поэтому когда спешившиеся Плавт и Черепанов вошли в воротца, великий полководец Гай Юлий Вер Максимин Фракиец в окружении свиты и охраны уже двигался им навстречу.

Он был именно таким, каким его описывал Гонорий. Ожившая статуя бога войны.

Он возвышался над ликторами [Ликтор - официальный сопровождающий власть предержащего, носивший символы этой власти - "оснащение" палача, пучок прутьев с воткнутым в них топориком.], над своими офицерами, над совсем не маленькими телохранителями как спортсмен-баскетболист - над толпой пятиклассников. Живи этот гигант в более позднюю эпоху, у его бодигардов возникли бы серьезные проблемы. Поскольку главная обязанность бодигарда - прикрыть патрона от проворных свинцовых пчелок своим мускулистым телом. Но чтобы прикрыть такое "боди", понадобился бы вставший на задние лапки носорог. Обычно люди подобного "масштаба" (которых, кстати, можно в любую эпоху пересчитать по пальцам) выглядят нескладными переростками. Но этот великан был не таким. Просто природа расщедрилась и отпустила ему одному столько плоти, что хватило бы на двух атлетически сложенных мужчин. И вместо двух крепышей ростом метр восемьдесят получился один. Но на полметра выше. И на полметра шире в плечах. А если эту великолепную голову с лицом грозного бога увенчать высоким золоченым шлемом с длинным красным гребнем, а на метровой ширины плечи надеть золоченый панцырь и накинуть плащ, ткани которого хватило бы на приличную палатку...

- Ну-ка, ну-ка... - Гигант сделал три шага, и его охрана мгновенно осталась позади, а сам он оказался рядом с Плавтом, чья голова была на уровне подбородка золотой Медузы [Медуза Горгона - мифологический персонаж, красавица титанида Медуза, обращенная Юпитером (Зевсом) в Горгону, чудовище с волосами-змеями. Прямой взгляд Медузы Горгоны обращал в камень, поэтому герой Персей, чтобы убить ее, вынужден был использовать "зеркало" - отполированный щит.], украшавшей кирасу легата.

- Неужели это ты, Аптус, проклятье на всех, кто болтал о твоей смерти!

Голос громадного воина был под стать его росту. Этому человеку не нужно было напрягать связки, чтобы быть услышанным за пару сотен метров.

- Ах ты старый платановый пень! А я-то думал: эти вшивые германцы намотали твои кишки на священное дерево!

- Они хотели, Величайший! Но я был против! - заявил Плавт, задирая голову, чтобы видеть лицо своего бывшего трибуна.

- К Орку "величайшего"! - рыкнул "оживший бог". - Ах ты старый кобель Аптус! - Громадный легат наклонился и, как ребенка, сгреб в охапку мускулистого кентуриона. Черепанов услышал, как жалобно скрипнул нагрудник Гонория. - Мы с тобой перебили столько врагов, Аптус! Мы с тобой перепортили столько девок, ты, буйный угодник Приапа! Марс Победитель! Ты имеешь полное право звать меня по имени до тех пор, пока один из нас не сдохнет. И клянусь тестикулами Геркулеса, это буду не я, потому что боги не сотворили бы меня таким, каков я есть, чтобы мое мясо стало жратвой для червей! - И, понизив голос: - Рад, что ты вернулся, лев...

- Он хранил меня, бегущий по солнцу... - совсем тихо произнес Плавт.

Но Черепанов услышал - у него, как уже сказано, был очень острый слух.

Вперед, небрежно отодвинув ликтора, выдвинулся воин в шлеме с белым гребнем, в стальном тораксе [Торакс - панцырь кавалерийского офицера.] с искусной золоченой чеканкой и со шпорами на сапогах.

- Эй, Децим! - приветствовал его Максимин. - Децим Флор! Ты глянь, кто прибыл!

Рядом с великаном Максимином этот офицер смотрелся скромно, но вообще-то был здоровенным бугаем с ручищами чемпиона реслинга. Физиономию кавалериста украшала седая бородка типа "шкиперской", но Черепанов не сомневался, что этот "дедушка" способен без особого напряга оторвать пару-тройку голов у ребят помоложе.

- Аптус! - воскликнул он. - А мы думали: ты давно в провинции Плутона! [Плутон - бог подземного царства.]

И сгреб ручищами Плавта, только-только высвободившегося из объятий Максимина.

- Сервий! - рявкнул великан-легат. - Эй, бенефикарий [Бенефикарий - здесь: адъютант.], живо приведи сюда старшего кентуриона Сервия Феррата! А кто это с тобой, Аптус? - Толстый, с грязным ногтем палец Максимина указал на Черепанова. - Варвар?

- Варвар, - кивнул Плавт. - Его зовут Череп.

- Варвар... - проворчал Максимин, с высоты своего башенного роста взирая на Черепанова. - Твой раб? Взгляд у него строптивый. Я бы такого раба для начала хорошенько отодрал плетьми.

- Он не раб, Максимин. - Гонорий положил руку на плечо Черепанова. - Он - рикс и мой друг. Кабы не он, проклятые германцы точно выпустили бы из меня кишки! Он, конечно, варвар, но его зовут Геннадий, он знает латынь и дерется как бешеный. И вываляет в пыли любого из твоих гвардейцев. Ставлю сотню динариев!

Великан оживился.

- Идет! - быстро сказал он. - Твоя сотня против... - Он запнулся. - Если он победит, я дам тебе первую когорту. А его сделаю кентурионом.

Плавт расхохотался.

- Когорту ты мне и так вернешь! - заявил он. - И я вижу, ты остался таким же жадным, Максимин. Ничего не изменилось, пока я отсутствовал!

- Не жадным, - великан ухмыльнулся, - практичным. Но с друзьями я щедр. Верно, Флор?

- Жалованье платишь в срок, - отозвался седой кавалерист. - Сколько я тебя знаю...

Геннадий огляделся. Вокруг теснились римские воины. В разнообразной одежде, в таких же разнообразных доспехах... Но тем не менее сразу было ясно, что они принадлежат к одной армии. И большинство - не последние в этой армии люди. Пока все они - чужие, незнакомые. Но пройдет какое-то время - и подполковник станет одним из них. Потому что не было случая, чтобы Геннадий Черепанов решил чего-то добиться - и не добился.

- Партокл! - Максимин хлопнул по плечу одного из своих телохранителей. - Скидывай железо. Будешь бороться с этим варваром. И смотри не опозорься!

- Не беспокойся, мой легат, - уверенно проговорил гвардеец, окинув взглядом Черепанова. - Я еще не забыл, как пахнет песок аквилейского цирка.

- Эй вы, ну-ка дайте им место! - бросил гигант, и плотно сгрудившаяся толпа каким-то чудесным образом раздалась в стороны. Оставшись, впрочем, такой же плотной.

- Давай, Череп, - вполголоса проговорил Гонорий, помогая другу разоблачаться, - вывози в пыли этого грека - и великий Максимин полюбит тебя от всей души. Но будь осторожен: этот муж семь лет назад был победителем на Играх в Сирмии.

- Понял, - тоже вполголоса ответил Геннадий. - Ничего, управлюсь.

Освобождаясь от доспехов, он без стеснения разглядывал будущего противника. Крепкий парень, без сомнения. И здоровенный: сантиметров на десять выше Черепанова и килограммов на семь-восемь тяжелее. Но Геннадий ни на секунду не усомнился, что сделает его в рукопашной. Вот если бы пришлось биться на мечах, тогда результат проблематичен...

Гвардеец Партокл скинул с себя тунику, оставшись в одной набедренной повязке. Мускулистый, подвижный, опасный...

Черепанов тоже стянул рубаху. Ага! Мускулатура летчика-космонавта тоже произвела на грека впечатление. Ну давай, братец...

В окружившей их компании воинов произошло некое движение: появился еще один старший, судя по форме, офицер.

- Аптус!

- Привет, Железный! [Феррат - по-латыни означает "железный".]

- Успеете поговорить, - недовольно рыкнул Максимин, который пять минут назад сам посылал за кентурионом. - Эй вы, начинайте!

Мускулистый грек слегка пригнулся и мягко двинулся по кругу, присматриваясь, прикидывая, на что способен противник. Геннадий ничего не предпринимал, предоставив сопернику инициативу. Тем более что стиль боя, который он оттачивал последние пять лет, был построен именно на контратаках.

- Молнии Юпитера! И долго будете топтаться, как овцы в загоне? - недовольно прорычал Максимин.

Черепанов приказ проигнорировал: в конце концов, гигант командующий пока еще не был его начальником.

А вот грек бросился вперед... И, перелетев через спину Черепанова, приземлился на четыре точки.

Зрители одобрительно взревели. Грек подскочил, словно подброшенный пружиной. Профи. Сразу сообразил, что падение - не досадная случайность, а хитрый прием, примененный варваром.

- Эй, Партокл! Раз - и на четырех! - крикнул кто-то. - Что с тобой? Репетируешь роль лягушки?

Грек не отреагировал. Он и впрямь был профи и игнорировал заводящие реплики. Опять соперники закружили по импровизированной арене, присматриваясь и выжидая. Убедившись, что варвар - не деревенский увалень, ставленник Максимина поменял тактику. Попытался пнуть его ногой в живот. Ловко, но примитивно. Геннадий сблокировал и попытался произвести захват... Но теперь уже он недооценил соперника.

Грек вывернулся, ударил локтем, перехватил руку Геннадия, зажал ее под мышкой, одновременно зацепил ногу подполковнику и надавил, пытаясь опрокинуть летчика на спину, почувствовал, что его противник падает, испытал мгновенное ликование...

В следующий момент нога "варвара" уперлась ему в пах, Партокл испытал весьма неприятное ощущение, а в следующий миг, описав короткую дугу, приложился о землю... Но несмотря ни на что, успел все-таки прижать подбородок к груди и не дать захватить шею.

Черепанов мужество и мастерство противника оценил. И отдал ему должное, что, впрочем, не помешало Геннадию вдавить большой палец в болевую точку на шее грека. И осуществить захват секундой позже. В партере у его противника было даже меньше шансов, чем в стойке.

Никто не пытался вмешаться и разнять их, но когда грек перестал трепыхаться, Черепанов сам отпустил его и даже помог подняться, а потом поглядел на Максимина: насколько тот огорчен проигрышем своего ставленника?

Нисколько не огорчен.

- Отлично, варвар! Как там тебя зовут?

- Геннадий, - ответил подполковник. И добавил, помедлив: - Череп.

Собственное прозвище ему не нравилось. Старые воспоминания. Его еще в школе пытались дразнить Черепом. С первого класса. Но в школе не прижилось. Хотя Генка Черепанов неизменно отзывался на эту кличку. Кулаком по носу. А вот здешняя публика считала такое прозвище крутым...

- Череп! - подхватил Гонорий. - Ему это подходит, верно, Максимин?

- Прямо в цель! - согласился гигант легат. - Но не думаю, чтобы ты, Череп, мог так же бросить меня?

- Пожалуй, - согласился Черепанов, глядя снизу вверх на великана и не испытывая никакого желания бороться еще и с ним. Конечно, тот уже далеко не молод, но состязаться с этакой громадиной... Примерно как бороться с Медным Всадником.

Максимин расхохотался. Он был доволен. И тут где-то рядом хрипло взревела труба.

- Обед! - сказал кто-то рядом.

- Пир! - возразил Максимин. - В честь возвращения моего старого товарища Гонория Плавта Аптуса. И в честь нашего нового друга кентуриона Геннадия Черепа! Феррат, найди кого-нибудь из моих трибунов и распорядись от моего имени! И позаботься о квартете арфисток персонально для приапа старины Аптуса. Ты ведь не изменил своим склонностям, Гонорий?

- Ничуть! - Плавт улыбнулся. - Это только ты, Максимин, сердишься, когда тебе предлагают много женщин!

Тут все окружающие, кроме Черепанова, жизнерадостно захохотали. Вероятно, это была какая-то старинная и всем известная шутка ["... Гелиогабал (римский император Элагабал, 218 - 222 гг. по Р.X.), шутя с ним самым непристойным образом, спросил его: "Говорят, Максимин, что в былое время ты одолевал и шестнадцать, и двадцать, и тридцать воинов. А можешь ли ты тридцать раз закончить с женщиной? " (8) Тогда тот, увидев, что беспутный император начинает вести такие речи, оставил военную службу. (9) Однако друзья Гелиогабала удержали Максимина, боясь, чтобы к бесславию Гелиогабала не добавилось еще и то, что он удалил из своего войска храбрейшего человека своего времени..." (Юлий Капитолий "Двое Максиминов").].

Глава девятая

КОМАНДУЮЩИЙ ГАЙ ЮЛИЙ ВЕР МАКСИМИН В КРУГУ ДРУЗЕЙ

Обедали - вернее, пировали - не в шатре Максимина, а на свежем воздухе. Черепанова командующий особо отметил: предоставил место на собственном ложе, по правую руку от Плавта. А самого Плавта легат "уложил" справа от себя.

Торжественный обед, участники которого пребывают в горизонтальном положении... М-да. Где-нибудь на загородной даче, после баньки - еще ладно. Это еще Черепанов мог воспринять. Но официальный обед. Черепанов считал, что русские многое переняли от римлян. Наследники, как-никак. "Два Рима падеши, третий стоит, четвертому не быть". Правда, в двадцатом веке и Третий Рим приказал долго жить. Один орел двуглавый только и остался от великой империи. Но черепановские предки в этом самом Третьем Риме жили. Однако, располагаясь за пиршественными столами строго по старшинству, сидели, а не лежали.

Было в этом "возлежании" что-то излишне интимное.

"Ничего, - подумал Геннадий. - Привыкну".

Тем более что кушанья на столе - отменные. Правда, соусы незнакомые и чертовски не хватало родимой сорокаградусной.

Опрокинуть бы сейчас стопочку водочки! Да под огурчик или грибок солененький. Да под хороший тост...

С тостами дело обстояло так себе. Застольные речи поражали однообразием, поскольку представляли собой исключительно здравицы хозяину. Иногда стихотворные. Иногда чередовавшиеся с похвалами хозяйскому хлебосольству. И пожеланиями, чтобы сын легата унаследовал славу отца.

Одним словом, грубая лесть чередовалась с очень грубой. В стихах или прозе - невелика разница. Но Максимин проглатывал похвалы легко и охотно. Привычно. И ораторствовал за столом тоже в основном он. И в основном о себе. О собственной доблести. О славных эпизодах своей биографии. Присутствующие же внимали, хотя наверняка знали эти истории наизусть. Причем Черепанов сразу понял: все эти хвалы и почтительное внимание - не лицемерие: все эти люди, высшие офицеры, настоящие боевые офицеры, не штабная шушера, слушали своего командующего с настоящим вниманием. И не потому, что тот был неплохим рассказчиком - хотя он действительно был неплохим рассказчиком. Во всем, что говорил и что делал этот великолепный гигант, чувствовалась харизма победителя. Так талант великого актера наполняет бездарные стихи, заставляя видеть в них нечто большее, чем банальный набор слов. И так же как у великого актера, у Максимина был свой набор лучших историй, а то, что истории эти рассказывались уже в сотый раз, только придавало им вкуса. Соратники сами провоцировали легата на исполнение любимых "номеров". Это был "театр одного великого актера". Ну, может, не совсем актера, но, несомненно, великого. Но хозяин не забыл и о новом знакомце.

- Я сам когда-то тоже с борьбы начал, - вальяжно пророкотал он, обращаясь к Черепанову. - Правда, я тогда был совсем сопляк и поборол не одного преторианца, а больше дюжины...

- Ну, сначала-то тебя до преторианцев не допустили! - фамильярно перебил командующего старший кентурион Феррат. - Сначала тебе достались обозники. Септимий, да живет вечно его слава, сразу увидел, что ты - нужный ему человек. И побоялся, что тебя могут попортить...

- Совсем не так, - перебил Максимин не без самодовольства. - Во-первых, император поставил против меня обозников не потому, что беспокоился, как бы его преторианцы не попортили такого парня, как я. Август Септимий был мудр. Он боялся, как бы я не поотрывал им головы. Потому-то и выставил против меня самых толстых возчиков и вместо нормальной борьбы потребовал, чтобы мы как детишки топтались в обнимку. Ха-ха! - Легат запрокинул голову, и вино из чаши широкой струей вылилось ему в глотку. И там исчезло. Вмиг - только булькнуло.

- Я просил его научить меня этому фокусу, - прошептал Геннадию восхищенный Плавт. - Не хочет.

Максимин сцапал с блюда сразу пару жареных голубей и отправил следом за вином.

- Я тогда был молод, - сказал Фракиец, рыгнув. - Но не глуп. Я могу сдавить человека так, что у того кишки изо рта полезут! (Глядя на мускулатуру Максимина, нетрудно было в это поверить.) Но я знал, что понравится императору, а что нет. Поэтому я просто повалял с дюжину обозников в пыли, вот и все. А потом, когда я раза три поймал за хвост его коня, то улучил момент и шепнул Августу: "Дай мне шанс! Я, Гай Юлий Вер Максимин, не стану калечить твоих гвардейцев. Я только покажу, что они есть в сравнении со мной!"

И великий Август Септимий дал мне мой шанс! Ха-ха!

Еще одна чаша опрокинулась на ладони легата, низвергнув содержимое в пропасть глотки. Максимин широко улыбнулся.

- Когда я покончил с ними, мои руки были сплошь покрыты серебряными запястьями [Серебряные запястья - малые военные награды в римской армии. Также как золоченые удила или упомянутая ниже витая золотая цепь. Часто перед битвой эти награды поднимали на специальных шестах, чтобы пробудить в легионерах доблесть. Или алчность.]. И богоравный Септимий подарил мне вот это! - Максимин подцепил пальцем витую цепь минимум в полкило весом. - Не за то, что я победил. Одного взгляда на меня достаточно, чтобы понять, кто победит. Нет, император почтил меня как человека, умеющего держать слово. Ни один из его преторианцев даже зуба не потерял. Вот так! А теперь я даю шанс тебе! - Командующий повернулся к Черепанову. - Я дам тебе кентурию! А это получше, чем серебро! Но чтобы не говорили, что я жаден - на! - он содрал с ручищи серебряный браслет и протянул Геннадию, - ну-ка примерь!

Подполковник примерил. В браслете легко поместились бы оба его запястья.

- Ха-ха! - гоготнул Максимин. Все прочие тоже изрядно развеселились. Черепанов поднатужился и согнул украшение. Теперь оно пришлось почти впору.

- Молодец! - одобрил Максимин.

Но он явно чего-то ждал от Черепанова.

Аптус пихнул Геннадия в бок.

- Благодари! - прошипел он.

Ну, это можно!

Геннадий взял со стола чашу.

- Я не предлагаю выпить за тот дуб... - Тут он спохватился и сделал поправку на специфику местных обрядов. - Нет, за тот кедр, из которого нарубят дров для погребального костра, в котором сгорит бренное тело великого Максимина Фракийца!

Наступила гробовая тишина. Даже слуги, наполнявшие чаши, замерли. И в этой мертвой тишине Черепанов спокойно продолжил:

- И я предлагаю выпить за другой кедр. На котором сейчас зреет орешек, из которого вырастет то дерево, из которого когда-нибудь нарубят гору дров для огромного костра, подобающего столь великому воину!

Соль тоста до большинства пирующих дошла не сразу. Но в конце концов дошла.

И была отмечена одобрительными возгласами.

А когда вопли стихли и чаши опустели, Максимин, приподнявшись, перегнулся через Плавта, ухватил Черепанова за плечо, подтянул его к себе и прошептал прямо в ухо:

- Плохой тост. Но я тебя прощаю, варвар. В последний раз. А сейчас слушай и запомни накрепко: моего погребального костра не будет! Никогда! Потому что я бессмертен!

Глава десятая,

В КОТОРОЙ ГОНОРИЙ ПЛАВТ СТАНОВИТСЯ СТАРШИМ КЕНТУРИОНОМ ОДИННАДЦАТОГО ЛЕГИОНА, А ГЕННАДИЙ ЧЕРЕПАНОВ - САМЫМ МЛАДШИМ КЕНТУРИОНОМ ПЕРВОГО ФРАКИЙСКОГО

Ночевали Плавт с Черепановым в палатке, любезно предоставленной кем-то из младших офицеров. Разбудила их труба.

В этот день Черепанов убедился, что этот протяжный гнусавый звук возвещает обо всех главных событиях лагеря: побудке, завтраке, смене стражи, обеде и так далее. Он убедился, что в этой армии тоже существует понятие "личного времени" [Время, когда военнослужащий может заниматься личными делами, например бриться.] и дневного распорядка. Кстати, первое, что сделал Плавт, продрав глаза, - отправился к орлу, аквиле легиона, хранившейся в отдельной палатке, и провел там минут пятнадцать. Потом проследовал к казначею и выколотил у того невыплаченное жалованье - с "полевыми" и "специальными" надбавками. Выколотил в прямом смысле. Черепанов, который ждал снаружи, не мог разобрать всего, о чем говорили Плавт и казначей, но звук плюхи услышал очень отчетливо. Легионер, который нес стражу снаружи, подмигнул Черепанову и ухмыльнулся.

Очень довольный, кентурион вылез из палатки.

- Пойдем, - сказал он Геннадию, похлопав по туго набитому кошельку. - Приведем тебя в цивилизованный вид. Я плачу!

Спустя полчаса Черепанов убедился, что в лагере есть специалисты любого профиля: скорняки, парикмахеры, портные... Даже зубной протезист, который, изучив содержимое Плавтова рта, тут же взялся изготовить "мост". Из материала заказчика. Поглядев на "арсенал" местного зубодера, Черепанов искренне порадовался, что зубы у него в порядке. Зато бритье, вопреки ожиданию, доставило Геннадию только удовольствие. Местный парикмахер хоть и носил форму легионера (как, впрочем, и зубодер-протезист), дело свое знал: подстриг Геннадия и избавил от растительности на физиономии - быстро, безболезненно и при этом с невероятной скоростью выкладывая Плавту лагерные новости.

Закончив работу, парикмахер в калигах [Калиги - обувь римского легионера-пехотинца - полусапоги-полусандалии (в зависимости от климата, местности и времени года), на прочной подошве, подбитой гвоздями.] продемонстрировал Черепанову серебряное зеркало, в котором отразилась загорелая физиономия подполковника, не только не осунувшаяся от перенесенных испытаний, но даже чуток раздобревшая. Впрочем, кушали они с Плавтом в последнее время - дай Бог всякому!

- Ну вот, - удовлетворенно произнес Гонорий. - Теперь тебя не стыдно и людям показать.

В красной шерстяной рубахе, называемой туникой, коротких штанах со знакомым наименованием "браки" (брюки с браком, надо полагать), с шарфом на шее и калигами на ногах, бритый и стриженый Черепанов уже ничем не выделялся среди обитателей лагеря. Правда, его чисто славянский профиль мало походил на римский, но то же можно было сказать о большей части здешних солдатиков. Те, кто с презрением называл варварами всех, обитавших по ту сторону Дуная, по крови были отнюдь не римлянами-италийцами, а натуральными варварами: галлами, германцами, аланами...

Централизованного питания в римской армии не было. Солдаты кормились контуберниями, то есть группами, состоявшими из восьми человек, живших в одной палатке. Могли готовить сами, а могли покупать готовое. Начальство рангом от кентуриона и выше кушало отдельно. Или с друзьями. Или с начальством, если начальство пригласит. Плавт с Черепановым были приглашены. Самим командующим.

Геннадий ожидал, что завтрак будет похож на вчерашний обед (плавно перетекший в ужин), но ошибся. Никаких изысков не было - миска с кашей, вроде той, которой Черепанова кормил Плавт во время их путешествия. Зерно, жирное мясо, бобы, немного овощей, изрядная добавка оливкового масла и много чеснока. Нет, вампирам в римской армии точно ловить нечего!

Запивали это варево разбавленным вином, коего Черепанов выпил кувшинчика полтора, промывая организм после вчерашнего пира. За едой подполковник развлекался, наблюдая, как завтракает Максимин.

Командующий римской армией размерами не уступал бурому мишке. И кушал примерно как этот мишка, которого неделю продержали без пайка. Вышеупомянутой каши легат заглотил вчетверо против съеденного Черепановым и Плавтом (на пару), а запил эту гигантскую порцию минимум пятью литрами жидкости. После чего погладил себя по животу, заявил, что нет ничего полезней для здоровья, чем добрая солдатская еда на завтрак. И предложил Плавту с Геннадием сопровождать себя в утренней верховой прогулке.

Предложение главнокомандующего - это приказ. Поэтому оба быстренько отправились на конюшню за своими лошадьми.

Генеральская прогулка отличается от прогулки обычной примерно как плавание на байдарке по Ладожскому озеру от рейда авианосца по Тихому океану. Во-первых - свита. Две сотни личной охраны, еще две сотни легкой кавалерии - для контроля местности. Дюжина старших офицеров, шушера помельче... На вчерашнем пиру Черепанов видел не больше половины этого "штаба". И запомнил только старшего кентуриона Сервия Феррата и префекта лагеря Децима Флора. Потому что эти двое были старыми корешами Плавта.

Прогулка длилась часа полтора. И по сути была инспекцией полевых занятий Максиминовой армии.

Черепанов, который по прямому указанию легата, не отставал от него и на полкорпуса, мог убедиться, что гоняют легионеров по полной программе. Аж пар идет. Но Максимин остался недоволен. Наорал на троих офицеров, которые, по его мнению, измывались над подчиненными недостаточно интенсивно, а четвертого, кентуриона, который осмелился возражать, съездил по морде и посулил, что разжалует в пастухи, если еще раз увидит, что тот обращается с подчиненными как с молочными коровами.

Воодушевленный таким образом кентурион тут же перепаял дубинкой по хребту ближайшего легионера и завопил так, что остальные парни застучали друг по другу деревянными мечами раза в три интенсивнее.

- Храбрец, - сообщил Черепанову Максимин, когда они отъехали на сотню шагов. - Но авторитета маловато. И опыта. А ты, рикс, командовать умеешь? Или только драться?

- Проверь, - сказал Черепанов. - Увидишь.

- Пехота?

- Вроде того.

"Летчик-космонавт" вряд ли стало бы подходящим ответом.

Легат кивнул:

- Ладно, в лагере поговорим.

- Я дам тебе первую когорту в Одиннадцатом Клавдиевом, - сказал Максимин.

Плавт скривился.

- А почему не в Первом Фракийском? Я говорил с Железным, он готов уступить мне прежнее место...

- Ах он готов... - процедил Максимин. - Значит, он готов... Значит, теперь у нас новые правила. Значит, теперь не я командую легионами, а какой-то там обнаглевший толсторепый примипил на пару со своим репомордым приятелем, так?

- Ну нет, Фракиец, я ничего такого...

- Значит, если легат, командующий Данубийской армией, говорит какому-то хреноголовому кентуриону, где тот будет служить, а этот хреноголовый...

- Максимин! Я не...

- Молчать! - рявкнул гигант. - Ты будешь служить там, где я скажу, Аптус! А я говорю, что ты будешь служить в Одиннадцатом легионе! Может, тебе объяснить, почему я так говорю, а?

- Да нет, Фракиец... - пробормотал Гонорий, стараясь незаметно отодвинуться подальше от Максимина. - Это совсем не обязательно...

- Нет, я тебе объясню, Аптус! - Ручища гиганта легла на бычий загривок Плавта и накрыла этот немаленький загривок целиком. - Я говорю - в Одиннадцатый, потому что у меня здесь шесть легионов, ты, ослиный фаллос! Не один. И не двадцать, как мне хотелось бы. Шесть легионов! И я хочу быть уверенным, что в каждом, каждом найдется пара недоделанных хреноголовых ублюдков, в которых я уверен! Которые не обосрутся и сделают то, чего я жду от своих командиров! И заставят, испепели их Юпитер, своих солдат сделать то, что требуется! Ты меня понял, дерьмовый репоголовый собачий кал?!

- Да понял я, понял, - поспешно ответит Гонорий.

"Черт меня подери! - подумал Черепанов. - Да он, кажется, испугался! Вот это новость!"

До этого Геннадий был абсолютно уверен, что испугать его друга не легче, чем железобетонную балку. Хотя и Аптуса можно было понять, поглядев на разгневанного Фракийца. Припомнилось слышанное мельком - о крайней жестокости Максимина Сердитого.

- У меня только шесть легионов, умник! - прорычал гигант. - Первый Фракийский, Первый и Второй Италийские, Четвертый Флавиев, Седьмой и Одиннадцатый Клавдиевы. Только шесть легионов! Ты понял?