Чтение 14–й страницы книги ~Слепой Орфей~

- Ам! - говорит Сермаль, и дама отшатывается.

- Валерий Борисович! - истошно кричит она.

Дверь за ее спиной тут же распахивается, и оттуда появляется загорелый, очень привлекательный мужчина с длинными пышными волосами цвета воронова крыла. Небольшая остроконечная бородка ему очень идет.

- Здравствуйте, друзья мои, - доброжелательно произносит он... И лицо его гаснет. Скорее всего потому, что где-то над моей головой его взгляд скрестился со взглядом Сермаля.

Я осторожно (от греха подальше) теснюсь в сторонку. Сермаль вплотную подходит к столу. Кира тоже. Теперь я вижу главным образом их спины.

- Значит, дипломированный специалист? - рокочет Кира.

- Да. - Приятный баритон специалиста слегка дрожит.

- А вот мы тебя сейчас - ам! - и скушаем! - ухает Сермаль.

- Вместе с дипломом! - подхватывает Кирилл.

- И с психической неуязвимостью! - добавляет Сермаль.

Становится тихо. Слышно только сдавленное посапывание засушенной дамочки.

Мне жутко интересно. Я протискиваю голову между стеной и локтем Киры и вижу, что элегантный специалист Валерий Борисович ничуть не испуган, а, сдвинув брови, в упор смотрит на закаменевшего лицом Сермаля. Пауза длится почти минуту...

Неожиданно Сермаль быстрым движением цапает Валерия Борисовича за холеную бородку. Тот отшатывается, но недостаточно быстро. Дама визжит. Специалист пытается высвободиться, не роняя достоинства. Но очень трудно оставаться уверенным и элегантным, когда тебя немилосердно дерут за бороду.

- Кайся, негодный! - возглашает Сермаль.

Валерий Борисович пытается дотянуться до обидчика, но его руки в полтора раза короче Сермалевых клешней. Бородка трещит. Кира сатанински хохочет. Сермаль вещает церковным дьяконом. Дама, издав последний сиплый взвизг, оседает на пол. Бумаги со стола осыпают ее шуршащим листопадом.

Наконец Сермаль разжимает пальцы. Несчастный Валерий Борисович судорожно пытается привести себя в порядок, но дух его сломлен. Жаль. Такой интересный мужчина.

- Что вам от меня нужно?

- Не надо врать! - произносит Кира с булгаковскими интонациями.

Я с мистическим трепетом оглядываю Сермаля. Нет, на Воланда он не похож. По крайней мере в моем представлении.

- Вон из города! - гремит Кира.

- Вы пожалеете, - сдавленным голосом говорит Валерий Борисович.

- Срок тебе - три дня! - вещает Сермаль.

- Но...

- Три дня! - Рык Кирилла сотрясает стены и возвращает в беспамятство очухавшуюся было дамочку.

- Не то... - Сермаль с силой проводит ладонью по лицу.

Лично я не вижу на его костистой физиономии никаких перемен, но цыганские глаза Валерия Борисовича округляются почти до невозможности, отвисшая челюсть при этом судорожно подергивается.

На этой немой сцене наш визит завершается.

Поднимаемся наверх. В машине мужики опять начинают ржать. Делают паузу, чтобы отдышаться и опять гогочут.

- И зачем все это? - спрашиваю я минуту спустя.

- Это, Мариночка, демонстрация, - добродушно поясняет Сермаль. - Вам ведь не было скучно, правда?

- Я в демонстрациях не нуждаюсь! - сердито заявляю я.

- А при чем тут ты? - ухмыляется Кира, но Сермаль его иронию не поддерживает.

- Поверьте, Мариночка, все, что мы делаем, - необходимо.

- И без всего можно обойтись, - басит Кирилл сзади.

- Поэтому оно и необходимо, - невозмутимо подхватывает Сермаль.

- Вы надо мной смеетесь! - обиженно говорю я.

- Ни в коем случае! - отказывается Сермаль и смеется.

Я наконец понимаю, чем от него пахнет. Водой. Только не водопроводной, а озерной. Или речной.

- Поехали? - спрашивает Сермаль. И мы едем.

Полчаса колешу наобум по Ваське. Мне нравится. В конце концов, я и машину у Ленки взяла, чтобы покататься. Мужики молчат. Кира - тихо, как мышка. Мышка размером с медведя. Сермаль молчит деятельно: шебурша ногами, вертя головой. Весь он угловатый и голенастый, как паук. Паук в коробке. Пауков я люблю. У меня в ванной их три. Раза два в год я их отлавливаю. Когда морю тараканов. Потом выпускаю.

- Здесь, - говорит Сермаль, и я послушно торможу.

Парадный подъезд. Темные тяжелые двери, мозаичные полы. На лестнице - огромные, от пола до потолка, окна. Кое-где - остатки витражей. Взбираемся по пологим ступенькам на шестой этаж. На низком широком подоконнике - консервная банка с окурками. За окном - ржавая крыша. За крышей - Нева.

Пока я гляжу в окно, Сермаль и Кирилл топчутся у единственной двери, о чем-то спорят вполголоса. По обе стороны двери - разноцветная россыпь звонков. Половина - безымянные. Сермаль смеется и трижды нажимает на одну из кнопок. Без подписи. Несколько минут - ничего. Затем - шаркающие шаги. Дверь открывается, на пороге - ветхая петербургская бабулька. Удивлена. Изучающе оглядывает нас. Мужчины ей нравятся, я - не очень.

- Прошу прощения, - вежливо произносит Сермаль. - Дома ли Виктор? Нам бы хотелось его увидеть.

- Дома, - отвечает бабулька, хотя в голосе - некоторая неуверенность.

- В таком случае, если вас не затруднит, не проводите ли вы нас к нему?

- Отчего же, - отвечает бабулька, - провожу. Она улыбается Сермалю - я вдруг вижу, какой она была в молодости. И немножко завидую.

Сермаль церемонно кланяется, и мы следуем просторным многоколенчатым коридором между медных и цинковых тазов, велосипедов и лыж. Двери, двери, двери...

Старушка останавливается у той, на которой висит краденый автобусный номер "7".

Артритный пальчик негромко стучит по жестяной пластинке.

Никакого результата.

- У Вити вчера друзья были, - будто извиняясь, говорит бабулька. - Выпивали. Не знаю, впустит ли...

- Впустит, - уверенно произносит Сермаль. - Огромнейшее вам спасибо.

Бабулька удаляется, Сермаль стучит. Энергично. На сей раз с той стороны - ворошение. Затем хриплый женский голос популярно объясняет, куда нам следует идти и каким извращениям предаться.

Сермаль задумывается ненадолго, затем делает знак Кире. Кира кладет ладони на дверь, совершает некое волнообразное движение, и дверь, издав металлический хруст, распахивается.

Перед нами - просторная комната. Метров сорок, не меньше. Засранная донельзя. Окурки, битое стекло, шматье на полу. Мебели - минимум. Окна - настежь. Под окнами - матрац. Без белья, кое-как прикрытый какими-то тряпками. Ощутимо пахнет травой.

На матраце сидит голая деваха, взлохмаченная и мутноглазая. Рядом, почему-то не на матраце, а около него, завернувшись с головой в зимнее пальто, спит мужчина. Что мужчина, я определяю по грязным, торчащим наружу пяткам. Пока я осматриваюсь, женщина грозно встает во весь рост. Фигура у нее отличная и на фоне солнечного окна смотрится замечательно. Я бы ее сфотографировала, пожалуй. При других обстоятельствах. Деваха медленно набирает в грудь воздух... но прежде, чем успевает что-то сказать, Сермаль делает шаг вперед и выбрасывает руку:

- Уголовный розыск, - произносит он негромко и веско.

Деваха выпускает воздух, как надувная игрушка, и опускается на матрац. С поправкой на образ жизни дурочке чуть больше шестнадцати.

Сермаль бесшумно движется по комнате, подхватывает с пола детали ее туалета, бросает на матрац. Соплюшка одевается. Слышно, как стучат ее зубы.

Стульев в комнате нет. Стираю платком пыль со стола, сажусь.

- Документы у вас есть? - вкрадчиво спрашивает Сермаль.

Девка мотает головой. Судорожно дергает молнию на джинсах. Молния ломается, девка матерится.

- Да вы не волнуйтесь, - голосом киношного доброго следователя изрекает Сермаль. - Скажите мне адрес, я кого-нибудь пошлю.

Полная безмолвная паника.

- Ладно, - сжалившись, говорит Сермаль. - Отправляйтесь домой, приведите себя в порядок и позвоните мне. Триста одиннадцать, сорок семь, шестнадцать. Жду вас с паспортом. Запомнили номер? Триста одиннадцать, сорок семь, шестнадцать.

Девка кивает, как автомат. Ни хрена она не запомнила.

- Проводите, - говорит Сермаль.

Кира берет бедолагу за локоток и влачит в коридор.

- На знала, - говорю, - что вы из уголовки.

- Я и сам не знал. - Сермаль смущенно улыбается. - Но здесь написано.

Он протягивает мне использованный авиационный билет, прямо у меня на глазах превращающийся в бурую книжечку. Я шалею. Сермаль прячет книжечку, приближается к спящему мужчине и внимательно его разглядывает. Спящий, видимо, что-то ощущает, потому что урчит и втягивает под пальто одну ногу.

Возвращается Кирилл. Хрупая битым стеклом, решительно подходит к спящему, вытряхивает его из пальто и рывком ставит на ноги. Я деликатно отворачиваюсь.

- Ах ты соколик! - ласково говорит Сермаль. Недовольное мычание. Похлопывание ладонью по голому.

- Пусти! Пусти, твою мать! Не надо, я сказал! Ой! Ах ты...

- Надо, надо, - нежно приговаривает Сермаль.

- Любишь кататься, люби и саночки! - басит Кира.

Звук, будто щеткой чистят одежду. Суставный хруст, жалобное повизгивание.

- Окунуть его надо, - деловито заявляет Кирилл. - Давай я сделаю. Заодно и помоется.

Кирина манера бороться с синдромом абстиненции мне, уиы, знакома. Натерпелась. Проникаюсь к бедолаге сочувствием, но зря.

- Нет, болярин, я сам, - говорит Сермаль. - Тут, кроме водки, еще черта в ступе. Чему учил вас, засранцев! Надень на него что-нибудь и поди вскипяти водички. Мариночка! Вы покуда спускайтесь вниз, посидите в машине, пока мы управимся.

Послушно иду к двери. Открываю и сталкиваюсь с толстой испуганной теткой в бигудях.

- Извините, - говорю машинально. Тетка отшатывается.

- Да вы входите, любезная! - добродушный баритон Сермаля из-за моей спины.

Теткино лицо багровеет, и она, как сомнамбула, входит внутрь. Я же странствую но коленчатому коридору и неожиданно оказываюсь на кухне, прерывая оживленную беседу ее обитательниц.

- Простите, - говорю в пространство, - как мне выйти?

- Я провожу, - подскакивает ко мне рыжая, пахнущая корицей женщина. Увлекает меня в коридор и семенит впереди, покачивай круглой попкой. Уже у дверей спрашивает, округлив глаза:

- А он - кто? - Он?

- Начальник ваш, такой высокий...

Я прикладываю палец к губам и тоже округляю глаза.

Рыжая понимающе кивает.

- И охранник у него симпатичный, - добавляет с уважением. - Борода такая интеллигентная.

Вот так тебя, Кирочка!

Через час троица уже сидит у меня в машине. Любитель малолеток после Сермалевой обработки выглядит почти прилично. И наружность у него вполне. Только очень поношенная. Однако костюмчик у него фирменный и явно не с чужого плеча.

- Дал соседке четверной, - говорит Кира. - Божилась, через час все засверкает.

- ...! - комментирует любитель малолеток. Сермаль всем туловищем поворачивается назад, берет его за припухшую щеку:

- Ну, сын земли, что ж ты при даме, а?

Любитель тупо глядит на меня через зеркало заднего вида. Постепенно глаза его оживляются.

- Пардон, - извиняется он хорошо поставленным голосом. - Близорук. Сермаль, будь любезен, отпусти мое лицо и представь меня.

Но представляет его не Сермаль, а Кира.

- Это, - басит он, - знаменитый музыкант Виктор Афанасьевич Рыбин.

- Очень приятно познакомиться, - говорю. (Не вру: действительно приятно.) - Слушала вас. Простите, что не узнала.

- Ничего-ничего, - вальяжно произносит Рыбин, берет мою руку, тянет к губам. - Я нынче...

- А это, - перебивает его Кирилл, - Марина. - После небольшой паузы, со значением: - Моя подруга.

- Хм... да. - Виктор Афанасьевич вяло пожимает мои пальцы, которые только что собирался поцеловать, отваливается на сиденье и смолкает.

- Ну вот, болярин Кирша, - удовлетворенно произносит Сермаль. - А ты говорил: не найдем.

Кира трясет бородищей, а до меня вдруг доходит, что эти двое специально приехали за Рыбиным. Все бы ничего, да только, черт меня возьми, привезла-то их я! Вот тебе и покаталась.

Виктор Рыбин. Музыкант

Какая девочка! Какие глазищи, какие, хм... ладно. Где он только их подбирает, медведь этакий? Черт! Что за мысли в голову лезут! Это ж Сермаль! А я, блин, о бабах! Болезнь прямо! Обложили молодца, ламца-дрица... Стоп! Кто у меня вчера был? Рахим, Клепа, Рахим ганджи принес. Еще Серега с гитарой. Песню новую пел. "Город закован в камень. Город владеет нами. Властью индейских пирамид. Прахом во рвах-могилах. Взмахом звериной силы. Верных..." Как там, не помню. В общем, клевая телега. Крутая. Еще гитару он у меня оставил...

- Кирилл, у меня в комнате гитара была? В черном таком чехле? Не заметил?

- Заметил, - басит Игоев. - Успокойся.

Я успокаиваюсь. Откидываюсь на сиденье. Хорошо. Всегда бы так. Ничего не болит, никуда не надо. Едешь и едешь. Да, вечером, что у меня вечером?

- Вечером у тебя концерт, - говорит Сермаль, не оборачиваясь. - Но его не будет.

- То есть как? - удивляюсь я.

- А вот так. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Передохни маленько.

С минуту я перевариваю. Потом взвиваюсь!

- Сермаль! Кончай! Мне башли нужны! Я же в долгах, как...

- Суета это, сын земли, - поворачиваясь, перебивает Сермаль. - Суета сует и всяческая суета. Он сует руку за пазуху и вынимает зеленую пачечку. Раздвигает веером. Серьезные Франклины смотрят на меня. Кирина девочка потрясена. Чуть не врезается в притормозившую перед светофором машину, тормозит с визгом. Меня бросает вперед, невозмутимый Кирилл удерживает.

- Прах жизни, - изрекает Сермаль. Складывает баксы пачечкой и не спеша, с усилием разрывает пополам.

Шокированная Кирина очаровашка пропускает зажегшийся зеленый свет. Сзади сигналят. Сермаль рвет доллары.

- А крепкая бумага, - изрекает одобрительно. Снимает с моей головы кожаную итальянскую шляпу, ссыпает в нее обрывки, продолжает мельчить их до размера конфетти. Потом высовывает шляпу за окно. Обрывки улетают зеленым вихрем, шляпа возвращается ко мне на голову.

- Лучше бы мне отдал! - сердито говорю я.

- Господи, - вздыхает Сермаль. - Как дети. На! - протягивает мне еще одну пачечку и отворачивается.

Я украдкой щупаю фактуру. Настоящие, мать их!

- И долго они проживут? - флегматично интересуется Кирилл.

Вот я дурак! Как же забыл!..

- На его век хватит, - хмыкает наш учитель. - Не отнимай, болярин, радость у человека!

Марина Листвянская

Вот и попробуй вести машину в таких условиях!

- Сермаль, - говорю, - а мне?

Он хохочет. Так заразительно, что и мне не удержаться. Кира тоже ухает сиплым филином.

Рыбин, алкаш и бабник, подхихикивает. А Сермаль обрывает смех и говорит серьезно:

- То, что вам нужно, Мариночка, за деньги не купишь. И не за деньги не купишь. Но у вас - будет. Верьте мне!

И я ему верю. От кого еще в наше паскудное время родниковой водой пахнет?

Кирилл Игоев. Восемь лет до...

Несмотря на заверения Сермаля, что жить он у меня не будет, после Рыбина мы поехали ко мне. Витька болтал без умолку, стрелял глазами в сторону Маринки, то и дело щупал баксы в кармане - не растворились ли? В общем, прикидывался дурачком. Впрочем, он и раньше числился в нашей команде кем-то вроде взрослого ребенка. Но при этом чутье на фальшь у него было потрясающее. И не только на фальшь. Не зря же он уберегся от участи остальных Сермалевых птенцов. А я? Почему уберегся я? Не самый умный и не самый талантливый. Притом никаких сверхчувственных способностей, вроде телекинеза или телепатии. Разве что внушение. Но на самом зачаточном уровне. Зато Сермаля понимал не то что с полуслова... Вообще без слов. Чувствовал. Вот и сейчас прекрасно знал, что он доволен. Все идет, как он, Сермаль, хочет. А вот чего он хочет, неведомо никому.

Марина возилась на кухне. Готовила ужин. Надо сказать, готовила она неплохо и с удовольствием. Но только под настроение. Витек ей помогал. И охмурял потихоньку. Я не против. Пусть развлечется. Только сегодня ничего у него не выйдет. Я Маринку знаю. Сегодня она запала на Сермаля. Неудивительно.

- Поздравляю, - говорю, - с новой ученицей.

Сермаль качает головой.

- Нет, болярин, Марина - не ученица.

"А кто?" - собираюсь спросить я. Но не спрашиваю. Я уже знаю, кто она.

* * *