Чтение 14–й страницы книги ~Додж по имени Аризона~

- Некоторым, - говорю, - к сожалению, удалось удрать. Но подавляющее большинство, - назад киваю, - здесь. Осталось.

А позади, где мы с ней сквозь них прошли - даже не дорожка, а лужа огромная. Словно кто-то бочку фосфорной краски разбрызгал.

- Что это?

- Все, что от ваших ужасов осталось. От тех, кто разбежаться вовремя не успел.

- Ты их...

- Хозяин, - встрял гоблин, - великий герой. Он прошел сквозь сонм Призраков Ужаса, как... как...

Ох, думаю, ну и придушу же я эту тварь. Вот только сначала до замка доберемся, и как только поп из него все секреты повытрясет...

Кара головой потрясла, лицо потерла и на луну уставилась.

- Надо бежать. Призраки - не единственные в этом лесу.

Хорошая мысль.

Побежали. Гоблин, зараза, сразу отставать начал.

- Пощадите, - скулит. - Я не могу так быстро.

- А жить хочешь? - кричу. - Собьешь темп марша - пристрелю, как... Нет, не пристрелю - брошу.

Проняло. Сразу начал живее копытами перебирать. Сипит, правда, как паровоз.

А я, наоборот, отдыхаю. Кара на плече не висит, винт можно обеими руками держать, видимость - почти как днем, в общем, идеальные, можно сказать, условия для ночного марш-броска.

Я даже было насвистеть что-нибудь на ходу собрался, да вот только все песни почему-то из головы повылетали. Один только "Интернационал" остался. А его-то я даже про себя напеть не решился. Стыдно, конечно, но... Вдруг, думаю, вылезет из-под коряги скелет какой-нибудь, проклятьем заклейменный, да зазвенит обрывками цепей на весь лес. Поди, объясни ему, что он, вообще-то, образ художественный, когда тут такая явь пошла - в пьяном бреду не привидится.

Жалко, что так и не получилось привал устроить. Зря продукты с собой тягал. Лучше бы еще пару гранат сунул. Хотя, с другой стороны, черт его знает, сколько мы тут просидеть могли бы. Так что...

Тут в лесу вой раздался. Хороший такой вой, жуткий. До костей пробирает. Одно неплохо - не поблизости, и даже не там, где следы наши остались, а совсем в стороне. Просто гад какой-то с хорошей глоткой на весь лес сообщает, что он на охоту вышел. Раз, два, три, четыре, пять, кто не спрятался, я не виноват.

- Кто это, - на бегу спрашиваю, - у вас такие арии распевает?

Рыжая поворачивается, лицо опять бледное, как луна.

- Малахов, - шепчет, - думай о чем-нибудь страшном. Только о том, чего не боишься.

Я чуть не остановился.

- Это как же, - спрашиваю, - понимать? Если оно страшное, значит, я его опасаться должен. А если мне на него плевать, как на эти фонарики болотные, так какое же оно страшное?

- Ну придумай что-нибудь, Сергей. Нам еще немного осталось.

- Так кто там выл-то?

- Не знаю. Наверно, оборотни. Но до них далеко. Есть другие, ближе. Они идут на запах мысли, но их можно отпугнуть.

Хорошо рыжая сказанула - запах мыслей. Интересно, а как план наступления пахнет?

И оборотни... Черт, а дальше кто? Бабы-яги с Кощеями? Развели тут всякой нечисти, прямо заповедник какой-то.

- Так...

- Малахов, - рыжая чуть ли не на визг сорвалась, - ты смерти боишься?

- Ну...

- Вот о ней и думай.

Здорово. Бежишь, значит, по ночному лесу с винтовочкой наперевес, в напарниках у тебя девка свихнутая черт знает из какого средневековья, за спиной и вовсе чудо-юдо зеленое лапами перебирает, а вокруг - кошмарики ожившие и недосдохшие. Ну да, самое что ни на есть подходящее время, чтобы о собственной смерти задуматься.

А смерть... чего ее бояться? Она рядом ходит. За три-то года не то что к своей смерти привыкаешь - к тому, что друзей рядом нет, а ты жив остался. А это...

Я свою смерть хорошо знаю. Ходит она в тяжелых сапогах с подкованными каблуками, и бухают они по земле еще громче твоего сердца. Одета моя смерть в мятый мундир. На лице у нее щетина пегая, трехдневная, а глаза бледные, водянистые и оторопь в тех глазах и растерянность. И ходит моя смерть не с каким-то там сельхозинвентарем, а с автоматом "шмайссер", и вот когда из дула его белый огонь - в упор, в упор, в упор, - а ты все стоишь и никак упасть не можешь, вот это и есть моя смерть. Это когда ее видишь. А еще - мины на тропе, и гранаты, и очередь из засады, и рукопашная, и... А еще - когда все уйдут, а ты достанешь из диска один патрон и в сторону отложишь, потому что граната - это уже роскошь, граната для них, да и пулю-то, вообще-то, тоже жалко, пуля для тебя и у них найдется.

Я один раз уже вот так патрон откладывал. Но тогда повезло. Не понадобился.

А бояться... да нет, не боюсь. Обидно будет - это да. Вот если бы до победы, чтобы знать, что кончилось уже, все. И потом, ведь жизнь-то настоящая после войны только и начнется.

Черт, думаю, а ведь я теперь так и так не узнаю. Может, насчет победы еще и повезет - не в самый последний день, но за неделю-то точно еще стрелять будут, а вот после...

Ладно. Раз уж сюда попал - будем здесь нормальную жизнь строить. Только вот сначала тоже победить нужно. И живым при этом остаться.

И тут наконец лес кончился.

Выбрались мы на первый холм и, не сговариваясь, на землю попадали. Даже я сначала плюхнулся и только потом скомандовал:

- Привал пять минут.

А луна, зараза, вовсю сиять продолжает. Хоть бы на одну секунду облачком каким прикрыло. Так нет же. Облака тут у них, похоже, вроде светомаскировки работают, только наоборот - днем занавесились, а на ночь убрались.

И совсем мне как-то неохота по открытой местности при таком шикарном освещении тащиться. Лопухи они тут, конечно, отборные, один другого развесистей, но и у лопуха может мозгов достать пару кордонов выставить, на наиболее вероятном направлении отхода. Не будешь же по этим холмам крюк давать. И потом, опять же неизвестно, что за нечисть здесь по ночам разгуливает. Что-то слабо мне верится в то, чтобы при таком соседстве тут одни кролики на травке паслись.

Черт, думаю, вот если за следующим холмом, когда перевалим, увижу в этом дурацком призрачном сиянии самый обычный "тигр" при всех крестах - обрадуюсь ему, как родному.

"Тигр" ведь - это штука известная. От калибра пушки до ширины гусениц. И как он горит, тоже знаем, навидались. А всякая местная нечисть, пусть она даже и катка его не стоит, нервы выматывает.

- Отдышались? Вперед!

По холмам, кстати, при луне еще хуже бегать, чем по лесу. Кажется - вроде видно все, да только свет этот очень обманчивый. А чуть ступил не так - и кубарем вниз.

- Далеко еще? - спрашиваю.

- Нет. - Рыжая за эту ночь куда больше меня вымоталась - смотреть на нее жутко.

Надо будет, думаю, когда вернемся, собственноручно ее в постельку уложить - и пускай отсыпается. Денька три.

И вдруг - лай. Ох, до чего знаком мне этот лай. След взяли. Кто? А-а, какая разница. Своих тут нет.

- Это...

- Потом расскажешь, - рычу. - Вперед. Пистолет отдай. Винтовкой с одного выстрела-то можно и не остановить. А пока будешь затвор передергивать - тут-то до горла и доберутся.

- Еще немного, - Кара бормочет. - Боги, ну помогите, еще совсем... здесь!

- Давай!

Рыжая за амулет схватилась, заклятье свое бормотать начала. Я гоблина к ней поближе подтолкнул, прислушался - можем успеть.

И тут первая тварь показалась.

Я-то думал, что это мои черные знакомые из замка пожаловали. Те песики, правда, по-другому брехали.

Даже не знаю, собака это или уже нет. Ростом чуть пониже, чем те, черные, зато длиннее раза в два, так и стелется над землей. И тоже морда белым огнем полыхает, а пасть вытянутая, как у крокодила на картинке, и зубы в ней соответствующие и по качеству, и по количеству. А на боках три полосы продольные светятся, словно кто-то вилами прочертил.

Я даже ошалел маленько от такого зрелища. Она уже на наш склон махнула, когда я первый раз на спуск нажал.

Черт. В упор стреляю - а она лезет. И хоть бы взвыла. А то, может, ее пули и вовсе не берут, насквозь пролетают, как через туман?

Шесть патронов расстрелял, прежде чем свалилась.

- Скоро ты там? - ору.

- Еще... Очень трудно открыть портал... Сейчас... Черт.

На вторую я последние три пули истратил. И то - повезло. Задел ей, наверно, орган какой-то важный. Скатилась вниз со склона, скулит, бьется.

Эти два вперед вырвались. А остальная вся свора тоже на подходе. И морд этих в ней, судя по лаю...

- Готово.

Оглянулся - лужа черная прямо в воздухе переливается.

- Пошла.

- А ты?

- Вперед!

И тут остальные показались.

Рыжая прыгнула. Я гранату с пояса сорвал, гоблина за шиворот схватил - он опять чего-то скулить начал - толкнул его в лужу, кольцо зубами рванул, бросил "лимонку" прямо в пасти оскаленные - метров двадцать до них уже было, не больше - и спиной вперед в черноту.

Черт, думаю, как бы осколки следом не влетели. Или тварь какая-нибудь шибко резвая.

На этот раз снова все по-другому было. Не тяжесть и жара, а холод. Жуткий холод со всех сторон. Не то что до костей - до костных мозгов пробирает.

А потом - словно вырубился на секунду.

Открываю глаза - капитан. Мой капитан стоит передо мной в этой черноте, непонятно как видно его, и смотрит так еще грустно, понимающе, как на проштрафившегося. А я гляжу - гимнастерка на нем вся рваная, в пятнах каких-то, в ожогах.

Черт, думаю, да что ж это, да ведь у него всегда каждая ниточка всегда по стойке "смирно" выглажена была. Даже в самом тяжелом... когда на остальных грязи столько, что на болотных кикимор похожи, он один всегда умудрялся как-то чистым оставаться, таким, что снял шинель - и хоть в ресторан заходи. А тут...

- Что ж это ты натворил, а, Малахов?

- Товарищ капитан, - говорю, - разрешите доложить, ..

- Да что тут докладывать, Сергей. И так все с тобой ясно. Как ты только мог?

- Так ведь... товарищ капитан. Я ведь сюда не по своей...

Я-то решил, что он на меня злится из-за того, что я вроде как товарищей бросил.

- Да я не об этом, Сергей. Как ты мог, ты, разведчик, эту девочку с собой потащить?

- Товарищ капитан, - говорю, - она...

- Она еще ребенок, Малахов, ребенок. А здесь война. И детям на войне не место. А ты ее с собой потащил, в самое пекло.

- Да не тащил я ее, - оправдываюсь. - И потом, некого ведь больше было. У нас, в партизанских отрядах, и младше ее...

А капитан только головой качает.

- Как ты мог это сделать, Сергей?

И тут снова все вырубилось. Выпал я из темноты в белый свет, в холод, пролетел метра два и в сугроб угодил. Черт.

Поднимаюсь - ничего не видно. Метель жуткая, глаза нельзя открыть - сразу на ресницах по полтонны снега насыпается.

Еле-еле два темных пятна поблизости разглядел.

- Кара!

- Сергей!

То пятно, что повыше, мне навстречу рванулось. Я ее подхватил, обнял, к гимнастерке прижал.

Не волнуйтесь, товарищ капитан. Я ее, если надо, на руках притащу. Только потом заберите ее куда-нибудь от меня, подальше, а?

- Я... - всхлипывает рыжая. - Я думала...

Ну точно. Ваша правда, товарищ капитан, как всегда. Девчонка.

- Х-хозяин. З-забери нас отсюда.

И этот здесь.

- Потом плакать будешь! - рыжей кричу. - Куда идти?

- Не знаю. Скалы недалеко, но... Я не знала. Не хотела идти прежним путем, думала, тут безопаснее.

Да уж. И что теперь делать? Ждать, пока буран кончится? Да мы тут через пять минут в сугробы превратимся.

- Слу... тьфу, - открыл рот и сразу в него полгорсти снега получил. - Ты ведь эти проходы как-то чувствуешь, да? Можешь направление указать?

- П-примерно.

- Сойдет! - кричу. - Цепляй на себя мешок, а сама за шею хватайся. За мою. И говори, куда прокапываться. А ты, тварь зеленая, за лямку цепляйся.

Черт. Ну вот что стоило шинель в скатку взять? Сейчас бы накрылись вдвоем. И полушубки в машине были. Эх-х, знал бы где упасть - чего бы только не подстелил.

А у рыжей-то между сапогами и кожанкой ноги голые.

- Руки под гимнастерку засунь! - кричу. - Спрячь руки, а то отморозишь к чертовой бабушке!

Если уже не отморозила. Не ладошки, а ледышки.

Черт, куда бы мне руки спрятать? А то правая еще болит, а левая, покусанная, уже и не чувствуется.

И ветер, зараза, словно со всех сторон сразу дует. Куда голову ни повернешь - все в лицо.

А под ногами - лед. Может, на полюс закинуло? Мечтал ты, Малахов, в шестом классе полярником стать, вот и получай исполнение всех и всяческих желаний. Надо было тебе, олуху, белым медведем мечтать заделаться. У него и шкура, и жир под шкурой. И в буран он в берлоге спит. Тьфу, в сугробе.

Нет, точно - лед. А это, справа, никакие не скалы, а торосы. Так они, по-моему, называются. Эх, фотокора бы сюда! Такой кадр пропадает. "Старший сержант Малахов среди айсбергов". Тройка отважных полярников героически преодолевает... тьфу.

Хорошо хоть, лед цельный. А не то крошево, что в прошлом году. Тоже - метель, и в эту метель, по пояс в воде, одной рукой ящик со снарядами на плече придерживаешь, а второй лед перед собой раздвигаешь. Ледокол "Сергей Малахов". Звучит.

- З-здесь.

У рыжей уже не лицо, а форменная голова снеговика.

- Заклинание свое п-п-п... тьфу, произнести сможешь? - молчит. Я горсть снега в-взял - черт, уже и мысли в голове замерзать начали - размазал ей по лицу - вроде ожила.

- С-сейчас.

Попробовал на левой пальцы согнуть - с трудом, еле-еле, но сгибаются. Значит, не все еще отмерзло, глядишь, еще и поживем.

- Готово.

В белом снегу - белый свет. Я одной рукой гоблина подхватил - живучий же гад, дополз-таки, второй - рыжую, а то она уже оседать намылилась, и упал в него.

И носом об скалу.

Приподнял голову, оглянулся - есть. Выпали мы в ту самую расщелину между скалами, откуда отправлялись. Вернулись.

- Ну, рыжая, - говорю, - ну... Yo te quiero.

А на ней снегу, больше, чем на елке. Еле-еле улыбнулась.

- Что?

- Как-нибудь в другой раз объясню. Это не по-немецки, а по-испански... интербригадовочка.

Кое-как поднялся, снег с себя стряхнул, смотрю - а рыжая, как упала, так и лежит чурбаном.

Черт, а до замка еще идти. Сколько? Не помню. Чуть меньше километра. Не дотащу.

- Эй.

Вырубилась.

Ладно. Спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Сорвал с нее кожанку, нагреб снега - он даже растаять еще не успел - и начал растирать.

Эх, думаю, еще б наркомовских сюда. Мигом бы ожила. Зеленого, что ли, за помощью послать? Так ведь пристрелят его с перепугу.

- А-апчхи.

Вроде очухалась.

- Идти сможешь?

- Попробую.

- Ясно. Закутайся поплотнее.

Подхватил ее на руки, шагнул - и чуть не выронил. Хорошо хоть, она опять за шею уцепиться успела.

Черт. Не донесу.

И какой же ты после этого разведчик, Малахов? Нашел от чего сдыхать.

Так ведь - сам перед собой оправдываюсь - пока тащу. Но вот когда доволоку - плюхнусь в кровать и никакой гаубицей меня оттуда не выковыряешь. Три дня отсыпаться буду.

Вышел из расщелины, смотрю - а на дороге костер. А возле костра Арчет сидит, носом клюет. Увидел нашу компанию промерзшую - чуть в этот костер не свалился.

- Кара! Сергей! Живы?

- Да нет, - шучу, - они геройски погибли. А мы - так, пара призраков.

Шагнул к нему и чуть не грохнулся оземь. Хорошо, успел он навстречу броситься и рыжую подхватить. Сбыл я ее наконец с рук.

- Что с Карой? Ранена?

- Заколдована.