Чтение 14–й страницы книги ~Из Америки

Неужели премию дадут? Я изобразил на своем лице самый живейший интерес.

- И что же он приказал?

- Он приказал срочно вылететь в Питер, - медленно, с расстановкой произнес Щербаков. - Мне и вам. В час сорок пять с военного аэродрома под Двинском - знаете? - отправляется транспортник. На нем для нас выделены два места.

Тут я и застыл с открытым ртом.

- 3-зачем?

- Не знаю, - честно ответил агент охранки. - И предпочел бы не знать. Но советую собирать чемодан. Времени у нас еще чуть-чуть осталось, двинский дизель отправляется в одиннадцать. А я пока переговорю с вашим Стариком. Наверное, - он тяжело поднялся, - даже лично. Очень уж хочется посмотреть на его физиономию.

В военно-транспортном самолете,

Двинск-Санкт-Петербург,

24 сентября 1979 года, понедельник.

Сергей Щербаков

Моторы ревели так, что разговаривать приходилось на повышенных тонах. Неудивительно - вместе с нами самолет вез около четырех тонн коробок и ящиков с печатями интендантства.

- Ничего не понимаю, - бормотал Анджей, почти срываясь на крик. - Ни черта я не понимаю!

Я тоже ничего не понимал. Нелепый перелет на транспортнике не имел никаких преимуществ перед удобным скорым поездом. Но у Анджея была еще одна причина недоумевать. Если мое возвращение в Питер являлось ожиданным, то зачем вызвали в управление моего товарища? Не в вольнодумстве же его обвинять?

Из-за горы ящиков вынырнул неулыбчивый штабс-капитан. В руках он сжимал планшетку.

- Это, должно быть, вам, - гаркнул он негромко, сорвал с планшета листок и сунул мне.

Поскольку в шапке факсимиле стояло "титулярному советнику Щербакову С. А.", штабе не ошибся.

Письмо было коротким - не в пример шапке из трех устрашающих строк: "Срочно. Секретно. Лично". "Немедленно по прибытии в Санкт-Петербург явиться на прием ко мне вместе с сыщиком Заброцким". И подпись - А. В. фон дер Бакен.

За четыре года службы в управлении я еще ни разу не попадал на прием к фон дер Бакену. Пару раз мне доводилось сталкиваться с ним в коридорах или на официальных торжествах, но тем наше общение и ограничивалось. Так неужели мой банальный отчет оказался неожиданным для всезнающего аналитического отдела? Да еще настолько, что меня спешно вызвали в Питер, на ковер? Или... или меня решили использовать вместо разменной фишки? Может, я влез в дела, о которых мне, по их секретности, и слышать не положено?

Нет. Это объяснение имело бы смысл для Андрея. Беседа третьей степени в подвалах охранки, разжалование в чине и перевод в самую дальнюю Тмутаракань. Но я - то не мальчик, я могу отличить государственную тайну от банального заговора. Да и не стал бы тогда фон дер Бакен вызывать нас на личную беседу.

На посадочном поле военного аэродрома нас встретила серая "катерина" с гражданским нумером.

- Садитесь, - приказал водитель.

Мы с Андреем покорно втиснулись на заднее сиденье.

- А какой он, этот фон дер Бакен? - робко переспросил Заброцкий, когда авто выехало с аэродрома.

Очевидно, моему спутнику мерещилоев нечто в духе романов Дюма и Зощенко кардинал Ришелье, серая тень за троном. Пришлось его разочаровать.

- Обычный чинуша, - ответил я, покосившись на шофера. Правда, от нас его голову отгораживал прозрачный ударопрочный щиток, но все ж слышно. - Если судить по виду, в любом департаменте таких двенадцать на дюжину. А что до характера - судить не берусь, сам я с ним не беседовал. Говорят, большой честности человек.

Говорят. Что воздух доят. На нашей работе честные люди задерживаются ненадолго. Когда лицедейство становится частью повседневного труда, оно незаметно проскальзывает и в быт, в характер человека. Сначала врешь по долгу службы, потом - для блага службы, потом для своего собственного, а потом так изолжешься, что и грана правды в тебе не останется. Глава наш, кстати, из таких. Говоря о честности фон дер Бакена, я имел в виду лишь то, что второй человек в охранке не лгал без нужды и веского основания. Знавал я таких офицеров. Их не любят, но уважают солдаты. Они могут без колебаний послать тебя на смерть, но никогда не станут приукрашивать приказ красивыми словесами и врать, что у тебя есть шанс вернуться.

- Это, - Андрей нервно потер руки, - хорошо.

Кабинет начальника отдела предотвращения подрывной деятельности,

заместителя главы Управления политической благонадежности

Александра фон дер Бакена, Санкт-Петербург,

24 сентября 1979 года, понедельник.

Анджей Заброцкий

Давненько меня не ставили в угол. Почти неделю.

Я расхаживал по коридору от двери до двери, как отвес невидимых ходиков - туда-сюда, тик-так! Жизнь протекала за закрытыми дверями, совсем рядом, в кабинете загадочного фон дер Бакена.

Так все хорошо начиналось! Пока нас везли, я уже разнадеялся, что мне дозволят-таки увидать сильных мира сего. И даже не через бронестекло. И удостоят рукопожатия. Но секретарша, больше похожая на снайпера, недвусмысленно Дала понять, что, кроме Щербакова, господин начальник никого не ждет. А вы, юноша, подождите за дверью - нет, не в приемной, а за дверью! А то еще будете заглядывать в секретные бумаги.

Все странче и странче, как сказала Алиса, падая в компостную кучу. Если я такой несекретный, зачем было меня вызывать? Ну, переживал бы я свое похмелье не в самолете, а на рабочем месте - что бы от этого изменилось? Меньше стало бы головной боли. И в переносном смысле, и в прямом. Да и вообще надоело. Как работать, так Заброцкий. А как к начальству, так подождите за дверью. Обидно.

Двери приоткрылись - ровно настолько, чтобы секретарша смогла высунуть свой остренький носик.

- Анджей Войцехович Заброцкий? - зачем-то переспросила она (по крайней мере хоть не переврала) и, когда я кивнул, продолжила: - Александр Вольфович вас к себе требуют.

Ура! Услышаны мои молитвы! Я бодро отодвинул не в меру ревностную старушку и, небрежно постучавшись, вступил в кабинет фон дер Бакена победительным шагом.

Поступь моя, правда, тут же перешла в совсем непристойное семенение, потому что кабинет оказался меньше приемной. Намного меньше. Щербаков так едва не сидел на столе у сухощавого немолодого человека, напомнившего мне классический типаж пруссака - лицо топором, глаза сверлами. Не хватало только каски.

- Вот, Александр Вольфович, это и есть мой молодой коллега, - с несвойственным ему предупредительным подхалимством откомментировал мое появление Щербаков. - Андрей Заброцкий.

"Пруссак" кивнул дважды - сначала ему, потом мне.

- Тогда позвольте поздравить вас, Андрей, с новым назначением, - проговорил фон дер Бакен совершенно нейтральным тоном. Не поймешь, то ли издевается, то ли меня и правда есть с чем поздравить. - Суть его вам разъяснит Сергей Александрович по дороге в воздушный порт. Со своей стороны могу только добавить, что в случае успешного выполнения задания в вашем послужном списке появится запись, открывающая если не всякие двери, то большинство.

- В... воздушный порт? - глупо переспросил я, когда обрел голос.

- Да, - тем же бесцветным тоном ответил фон дер Бакен. - И поторопитесь. Времени до вашингтонского рейса у вас в обрез. Екатерина Прокофьевна, - он не повысил голоса но секретарша появилась в кабинете, едва не пройдя через закрытую дверь, - распорядитесь насчет служебного авто для господ Щербакова и Заброцкого.

- Слушаюсь! - Секретарша улетучилась.

- Я вас более не задерживаю, господа. - Фон дер Бакен сделал еле уловимое движение плечами, из чего я заключил, что аудиенция завершена.

- Благодарю за доверие, ваше превосходительство, - проговорил Щербаков все так же предупредительно.

- Рано благодарить, Сергей Александрович. - Фон дер Бакен нетерпеливо дернул головой. - Идите.

Мы поспешно вытолкались из кабинета, прежде чем я успел прокаркать "вашингтонского?", и уставились друг на друга. Затем Щербаков ухватил меня за рукав, выволок из приемной в коридор и там расхохотался, да так, что его согнуло пополам и так оставило.

- Ну сволочь! - выдавил он в промежутках между приступами смеха. - Ну какая сволочь!

- Объясните, - попросил я. - А то я что-то ничего не понимаю.

- Объясню непременно, - пообещал Щербаков. - Только пойдемте, а то и правда опоздаем на вашингтонский рейс.

- Зачем нам в Вашингтон?! - взвыл я, совершенно сбитый с толку.

- Кто был царь Авгий, помните? - поинтересовался Щербаков вместо ответа.

- Помню, - ответил я и запоздало сообразил: - Нас посылают убирать навоз?

- Почти, - кивнул Щербаков.

В следующий раз, когда пойду в церковь, не забыть бы - не просить ни о чем! А то исполнят, потом разгребай.

- Господин фон дер Бакен, - объяснял мне старший товарищ, покуда мы спускались в гараж мимо торопящихся куда-то "голубых мундиров", черных сюртуков и, вероятно, "гороховых шуб", - решил нашими руками чужой жар загрести. Официально мы направлены в Северо-Американские Соединенные Штаты для совместного с тамошней полицией расследования дела фон Садовица. Неофициально мы выполняем тайную миссию УПБ - расследование дела фон Садовица в его... политическом аспекте. Вам это ничего не напоминает?

- Мне это напоминает те самые конюшни, - мрачно отозвался я, перепрыгивая через ступеньку. - Большей глупости я не читал в шпионских романах. Даже последний "Джеймс Бонд" умнее.

- Именно! - ухмыльнулся Щербаков. - От нас и не ждут никаких результатов. Кроме одного.

На размышления у меня ушло секунды полторы - все же в Третьем егерском не только стрелять учат.

- Отвлечь внимание противника, - решил я. - Сковать и обездвижить.

Щербаков кивнул.

- Тогда не понимаю, чем это вас так радует, - добавил я.

- Я сказал, что от нас не ждут иных результатов, - ответил мой коллега. - Я не сказал, что мы не в силах их добиться. Нас послали расследовать - будем расследовать. В конце концов, на что мы еще годны?

Вопрос его я оставил без ответа. Меня больше занимал другой вопрос - как это я полечу в чужую страну с чемоданчиком вещей, собранных для короткой поездки в Питер?

Воздушный порт Царское Село, Санкт-Петербург,

24 сентября 1979 года, понедельник.

Анджей Заброцкий

В Царскосельском аэропорту я находился третий раз в жизни. Первый раз я попал сюда в далеком детстве с отцом - уж не помню, как это вышло, - и это посещение почти не сохранилось в памяти. Второй раз - когда летел на учебу в Варшаву. В тот день, как назло, невиданная буря накрыла аэропорт Владивостока, и, чтобы не опоздать к началу занятий, мне пришлось ехать безумным кругом - скорым поездом из Уссурийска в Харбин, а оттуда уже самолетом до Питера (рейса на Москву пришлось бы ждать слишком долго), а оттуда в Варшаву. Естественно, что в Царскосельском мне тогда хотелось лишь одного - лечь и заснуть.

В этот раз я был настолько пришибленным, что не обратил на окружающую обстановку ровно никакого внимания. Я до сих пор приходил в себя от осознания того факта, что дело фон Садовица, казавшееся с виду таким обыденным и сулившее разве что очередную прибавку к жалованью лишней трешки, внезапно обернулось стремительным водоворотом, который подхватил меня, потащил и еще неизвестно куда выкинет.

Огромное табло под потолком мигнуло и сообщило, что посадка на вашингтонский рейс начнется через полчаса.

- Может, присядем на дорожку? - предложил я.

- Успеем еще насидеться, - усмехнулся Щербаков. - Как-никак десять часов лететь.

- Кстати, - вспомнил я. - А Мост мы увидим? Щербаков на секунду задумался.

- По-моему, нет, - ответил он, - если только трасса полета специально не проложена. Но мне кажется, что Мост будет гораздо южнее. Хотя давайте проверим.

Мы подошли к монументальному глобусу, установленному в центре зала под табло. Был он насколько велик, что верхушка шара находилась в добрых двух аршинах над моей макушкой, и увидеть Северный полюс нам помогало только то, что ось вращения медленно крутящегося глобуса была наклонена так же, как и земная ось.

- Вот смотрите. По дуге большого круга из Петербурга в Дублин получается, что мы будем пролетать над Швецией и Норвегией. А проливы и Мост останутся в стороне. Жаль, правда. Говорят, что Мост виден даже с орбиты.

- Жаль, - огорченно согласился я. - Когда еще такой случай представится.

Я поправил новенький пиджак, к которому еще не успел привыкнуть, и переложил кошелек из правого внутреннего кармана в левый. Точнее, начал перекладывать и замер на полдороге. Собственно, кошелек был почти пустой, поскольку увесистую пачку долларов я засунул в бумажник. Доллары нам выдали в управлении, благо оно меняло их на рубли по курсу более выгодному, чем официальный курс российского казначейства, и уж, конечно, куда более выгодному, чем искусственно завышенный курс американского федерального банка. Несмотря на все реформы Форда, инфляцию в США До сих пор пытались сдержать повелительными окриками свыше.

Однако кое-что в кошельке еще оставалось. И меня как Раз осенила очередная гениальная мысль - а зачем, собственно, везти этот груз в Америку? Менять их по официальному курсу - невыгодно, а на черном рынке - рискованно, да и просто смешно - всего-то пятерка с мелочью, на американские деньги это будет долларов шестьсот. Куда проще потратить их, пока мы еще в России.

- Вы куда, Андрей? - окликнул меня Щербаков, когда я сорвался с места и как ошпаренный бросился в противоположный конец зала.

- Сейчас вернусь!

Надеждам моим суждено было сбыться. Одна из сувенирных лавочек торговала магнефонными дисками, более того, выбор был такой, что ему позавидовали бы иные рижские магазины. Я не покупал новых дисков с момента обзаведения автомобилем и сейчас просто разрывался на части.

В итоге я растратил все русские деньги, что у меня оставались: купил новый диск Высоцкого "Конец охоты на волков", большую часть которого я еще не слышал, хотя саму "Охоту с вертолета" уже давно крутили по радио, последние записи "Вавилона" и Меркулова и диск с довольно интересным названием "Новый взгляд". Меня сильно заинтересовало его содержание. Собрать на одном диске Маккартни, Баха, Лорда и Рахманинова - это должно быть нечто.

На последние десять копеек я совершил крайне патриотический поступок: приобрел специальный фломастер с изображением Кремля - из числа тех, которыми россияне расписываются в туалете Эйфелевой башни. Если повезет, оставлю свой автограф на тамошнем Белом доме.

Воздушный порт Царское Село, Санкт-Петербург,

24 сентября 1979 года, понедельник.

Сергей Щербаков

Чтобы зайти в самолет, мне пришлось выложить перед неулыбчивой девушкой не только билет, но и свой паспорт с визой - очевидно, она проверяла, не отправят ли меня из Вашингтона обратно тем же рейсом за счет компании. Заброцкого встретил такой же холодный прием, хотя хитрый Андрей улыбался девушке так умильно, как только мог.

На таможенном посту с нами приключился забавный казус. Подозрение бдительных чиновников вызвала почему-то сумка Заброцкого, которую тот не сунул в икс-просветник, а понес с собой. Оказалось, что там лежали магнефонные диски, купленные им в киоске на аэровокзале и сунутые в спешке куда попало. Невзирая на путаные объяснения моего товарища, таможенники перевернули сумку вверх дном в поисках контрабанды и уже начали поглядывать на мой чемодан.

- Ну вот, - бурчал Андрей, пока мы второпях преодолевали длинный коридор в посадочную зону, - все перекопали, все перепутали, дармоеды... Делать им нечего.

- Работа у них такая, - заметил я.

- Вам легко говорить, - пожаловался Андрей, - не ваш чемодан трясли.

- Ничего, - ободрил я его, - все позади. Теперь последний рывок - и нас ждут мягкие кресла, предупредительные стюардессы и девять часов лету до Вашингтона с посадкой в ирландской столице. Можете отоспаться.

- Думаете, я засну? - Заброцкий обреченно взмахнул рукой. - Я первый раз за границу лечу. Столько всего увидеть хочется - страшно сказать! Эх, жалко, мимо Моста пролетим...

- Заснете, - уверенно пообещал я. - Перелеты быстро приедаются. А не сможете - заставьте себя. В Вашингтоне мы будем к обеду, нам еще обустраиваться.

- Как - к обеду? - переспросил Заброцкий и тут же картинно хлопнул себя по лбу. - Ах да! Обгоним солнце?

- Именно, - кивнул я.

Похоже было, что из-за задержки на таможне мы вошли в самолет последними - за нашими спинами люк закрыли. Я окинул взглядом салон и поразился тому, что свободных мест почти не было. Даже странно: США - не самая значительная страна, вдобавок всего пять лет прошло со времени Трехдневной войны, так что русских там вряд ли обожают. А вот поди ж ты - летают люди, значит, надо им.

Места наши, к вящему восторгу моего спутника, оказались у стены. Андрей немедленно занял то, что у иллюминатора, мне досталось второе. Я не возражал; мне по опыту было известно, что полет в стратосфере проходит совершенно одинаково, летите вы из Верного в Москву или из Питера в Вашингтон.

Я откинулся в мягком кресле, подвигал спинку, пока не стало совсем удобно, машинально улыбнулся стюардессе. Негромкий гул возвестил о том, что могучие турбины набрали обороты. Салон чуть качнулся, и взлетная полоса за иллюминатором поплыла влево.

Самолет компании "РВТ", рейс 478

Санкт-Петербург-Дублин-Вашингтон,

24 сентября 1979 года, понедельник.

Анджей Заброцкий

Момент отрыва от земли я скорее угадал, нежели почувствовал. За иллюминатором плавно проплыл аэродром, а затем набирающий высоту самолет нырнул в плотный серый туман облаков. Полминуты - и мы уже были наверху, там, где сияло солнце и громоздились друг на друга белоснежные облака.

Я оторвался от иллюминатора и откинулся на спинку кресла.

- Сергей, я вам сейчас буду нужен?

- Зачем? - усмехнулся Щербаков, перебирая бумаги. - До Америки можете спать спокойно.

- Я спать не собираюсь. А вот музыку...

- Да ради бога. Слушайте себе на здоровье.

Тяжелые мягкие наушники наглухо отрезали меня от звуков окружающего мира. Да, на комфорте межконтиненталов "Сикорский" не экономит. Я вставил пластинку, нажал "пуск" и закрыл глаза.

Те, кто были, по-моему, сплыли,

А те, кто остался, спят,

Один лишь я сижу на этой стене

(Как свойственно мне).

Мне сказали, что к этим винам

Подмешан таинственный яд,

А мне смешно: ну что они смыслят в вине?..

Забавно, как устроено человеческое сознание. Ему обязательно нужен какой-нибудь зримый внешний символ для того, чтобы осознать происходящее. Не тогда, когда мы получили распечатку с данными по фирмам, не тогда, когда нас доставили в Питер, словно сверхсекретный груз, и даже не в кабинете щербаковского начальника, а именно сейчас, после того, как Россия осталась позади, а впереди... пожалуй, только господь знает, что у нас впереди, я вдруг понял, что вся моя жизнь разделилась на до и после.

До - малыш Анджей делает первый шаг и валится с табурета, у самого пола подхватываемый папиными руками, такими большими, сильными, надежными. До - первые друзья, до - первая любовь, пока еще безответная. До - учебный лагерь Памирского горнострелкового, где рванувшаяся страховка вырвала клин и я закачался над пустотой, больше всего боясь почему-то глянуть вниз. Все это - до.

Смешно получается, Анджей. Ты так старался обмануть судьбу. Не пошел в летное, по стопам деда, отца и старшего брата. Не остался в полку на действительной. Ты не хотел быть маленькой пешкой, которую посылают в такую нужную, но такую бессмысленную игру. А судьба тебя все равно достала. Не мытьем, так катаньем.

Мы все - солдаты великой империи. Я, Щербаков, Старик, этот... фон дер Бакен. Все.

И ты прекрасно знал, что тебя ждет, унтер третьего резервного Уссурийского егерского полка. Забытый всеми клочок чужой земли в африканских джунглях, нескончаемый дождь, а кругом - ржавые гильзы без маркировки и такой же проржавевший короткий автомат с толстым стволом-глушителем, прозванный "гадюкой" за тихое свистящее шипение, в которое он превращает сухой треск выстрела.

А вот тот, длинный, вон за тем стволом, - он считался лучшим взводным во всей парашютной дивизии "Викинг". И когда он шел по улочкам родного Кельна - пятнистая форма, зеленый берет, - все окрестные мальчишки сбегались поглазеть на него. А этот, рыжий, его целых два раза представляли к Кресту Виктории. Но оба раза так и не вручили. В первый раз - за пьяную драку в ливерпульском пабе, а второй - за то, что, вернувшись с задания, он поднялся в рубку эсминца и на глазах у всей вахты так врезал полковнику из МИ-6, что три новых зуба полковника пришлось оплачивать из британской казны.

И давно уже снова зарос джунглями обгорелый фундамент научного центра, и офицеры всех штабов давно забыли координаты и центра, и того уголка джунглей, где схлестнулись в коротком, отчаянном бою их отборные пешки. И подшито к сданному в архив делу копия извещения: "Погиб, выполняя долг перед Отечеством".

А где оно, мое Отечество? На гранитных набережных Санкт-Петербурга? На засыпанных снегом улицах Уссурийска? Или на варшавских площадях?

- Шагай вперед, пешка! - скомандовали мне. - Если ты дойдешь до восьмой линии, ты, конечно, не станешь ферзем Но, может, тебе позволят снять вражеского короля. Ведь королей бьют именно пешки, как бы это ни не нравилось королям.

Глава 13

"ВАШИНГТОН ПОСТ",

24 сентября 1979 года

Вчера в Мемориальном госпитале после долгой и продолжительной болезни скончался видный политический деятель, на протяжении многих лет служивший представителем США в Китайской республике, кавалер многих орденов Поль Аарон Майрон Энтони Лайнбержер.

Бессменный посол Соединенных Штатов в Кантоне был одним из тех, кто сохранил влияние нашей державы в этой части света. Его сорокалетнему беззаветному служению американской дипломатии мы обязаны долговременными дружескими связями нашей страны с Гоминьданом, не прервавшимися даже во время катастрофической Трехдневной войны. Человек острейшего ума и энциклопедического образования, свободно владевший шестью языками, он снискал себе славу не только на политической арене, но также получил известность как романист, создавший под псевдонимом Феликс Форрест блистательный цикл "Троевластие", адаптирующий для современного читателя классические древнекитайские романы.