Чтение 14–й страницы книги ~Путешествие идиота~

- Ничего себе! - так Авиша ответила. - Ты просто семь жизней живешь. Как кот. И война, и мир, и любовь, и музыка, и приключения. Всего этого на несколько человек бы хватило.

Она чуть было не сказала "нормальных". Или что-то вроде. Но в последний момент удержалась. Потому как все же настоящей дамой была. Деликатной. Хоть и в окружении грубых мужиков жила.

А потом она со смехом рассказала мне про то, как в машинном Кена вылавливали. Даже ремонтных роботов задействовали. Кто-то из пилотов слух пустил, что мутант-людоед из Восьмого вырвался. Так все перепугались. И про то, как все вздохнули с облегчением, когда я его отыскал. Представляешь, сидишь у пульта, ешь бутерброд, потом тебя отвлекает что-то, ты его на стол кладешь, отворачиваешься на секунду, а когда снова руку протягиваешь - там уже пусто. Еда будто испарилась. А вокруг никого. Многие из-за этого парами держались. Из осторожности. А я посмеялся и объяснил, что это Пятница для другана своего старался. Потому как Кена бы обязательно запах выдал.

- Я помню. Когда тебя несли, пах ты...

И мы снова засмеялись. И ее лицо рядом оказалось. И как-то само по себе вышло, что я взял и поцеловал ее. И она мне ответила. Осторожно так. Будто наощупь. А внутри у нее пустота какая-то образовалась. Как если бы боялась она. Совсем как Мишель, когда мы прощались. И тогда я совсем расхрабрился, и лед растопить решил. Решил помочь ей из рабочего комбинезона выбраться. У меня ведь после Плима даже и близко женщины не было. А я вовсе не монах. Только Авиша посерьезнела как-то неуловимо, хотя улыбалась по-прежнему. И так сказала:

- Знаешь, Юджин, ты красивый мужчина. И поешь здорово. Там, в Два-ноль-восемь, за тобой в койку многие готовы были. Правда, ты сразу улетал к чертям куда-то, после песен своих. Женщины не слишком это любят. В общем, про любовь ты красиво говорил. Я даже поверила. Но не стоит мечту опошлять.

И отстранилась легонько. Посмотрела на часы. Извинилась, что устала жутко и хочет немного вздремнуть. Поерошила мне ежик на затылке, едва пальцами своими стальными касаясь.

- Не сердись, Юджин. Увидимся.

И исчезла, запахом своим манящим напоследок обдав.

А я остался. Дурак дураком. Сидел, рот открыв, и на дверь смотрел. Как же так? За что? Ведь так все было здорово. Триста двадцатый, ты что-нибудь понимаешь?

"Не хватает данных для анализа", - так мой зануда ответил. Он никогда мне "нет" не говорит. Обидеть боится. Он такой же, как я.

"Так уж вышло, что ты мой самый лучший друг, да? - спросил я его. - Все про меня знаешь. И не осуждаешь никогда. Дурачком не считаешь..."

А мой голос внутри промолчал отчего-то. Только волной грустного тепла обдал. И тогда я улегся на спину, руки за голову заложил, и стали мы Мадди Уотерза вместе слушать. Из той коллекции, что Джо мне подарил. Нет ничего лучше, чем блюз, когда тебе плохо. И когда хорошо - тоже. И просто - нет ничего лучше, чем блюз. Разве что любовь, которая неизвестно что. И вполне может статься, что она выдумана вовсе. А может быть, музыка и есть любовь, только мы этого понять не можем. И гадаем, отчего это она в нас струны какие-то шевелит. А мы в ответ отзываемся, словно скрипки в умелых руках. А потом я запел тихонько, подпевая мягкому грустному голосу. Сначала "Мой капитан". Потом щемящую "Звонок издалека". И еще "Большеногую женщину". А после - "Запомни меня". Я пел и пел, и слова исходили из меня как слезы. И умирали между серых стальных стен. Многие песни я наизусть уже знал. Стараниями Триста двадцатого у меня теперь абсолютная память. Запоминаю не только слова, но и однажды услышанные интонацию, звук, ритм.

В общем, легче мне не стало. Совсем я раскис. Вдруг представил себя не в холодной полутемной каюте, а на огромном ледяном поле. Я один, мне холодно до самых костей и страшно одиноко, а вокруг на многие мили ни души. Только равнодушные птицы высоко над головой парят. Такие поля из льда я видел, когда мы на "Нимице" в полярные воды заплывали. Отчего мне так подумалось? Сам не знаю. И я сбацал то ли "Взрослого", то ли "Мужеподобного мальчика". Мой внутренний переводчик несколько значений выдал. Выбирайте, какое вам по душе. От заводного ритма я немного взбодрился даже. Музыка - чудесный доктор. Никогда тебя в неподходящий момент не бросит.

От жалости к себе меня отвлек вызов на инструктаж. Я встряхнулся, и потащил ноги, куда сказано. Все время, пока Милан комментировал полетное задание, я отключиться норовил и о всяких глупостях думал. Так что, если не помощь Триста двадцатого, вряд ли бы я что-нибудь потом вспомнил.

- Капитан Уэллс, вам почта, - застает меня сонный голос радиста по дороге в ангар.

- Вернусь - прочту, - отвечаю, будто он услышать может.

В груди сжимается от предвкушения приятного. Не иначе, снова Мишель. Скорее бы вернуться. В ангар я почти вбегаю.

А потом в паре с Гербом я зашвыриваю целую горсть кассетных боеголовок в облака где-то над Карпатами. Над жутко дымящим и льющим в море всякую дрянь автомобильным заводом. Не те планирующие бомбы, что сбрасывают с дальних дистанций. Те Милан для авианосцев берег. Самые простые, что скидывают в нескольких километрах от цели. У нас и задачи-то не было большие разрушения произвести. Малые плазменные заряды. Жарко там внизу будет, это точно. Пожары начнутся. Рельсы оплавятся вместе с поездами. Стекла в окнах вытекут и земля загорится. Люди, что на открытых местах, в пепел превратятся. Но больших жертв быть не должно. Все же не город. Главное - завод остановить. Десяток квадратных километров, накрытых облаком короткоживущей плазмы, его точно остановят. Так я думал чем-то, напоминающим голову, спрятанную в глубинах покрытого керамической броней крылатого тела. До тех пор, пока зеленая метка в моих полумеханических мозгах не совместилась с красным кружком района бомбометания. А потом напряг нужные мышцы в районе низа живота. И продолговатые обтекаемые сигары засвистели своими короткими стабилизаторами, отправляясь в последний путь. Потом были радары наведения. И я сорил помехами, забивая все, что можно. Силы ПВО в районе были неизвестны. Предположительно - незначительны. Мы ведь не располагали временем и средствами для детальной разведки. И на наборе высоты мне к чертям вышибли правый двигатель. Простым зенитным снарядом. Потому что приближение ракеты я бы наверняка засек.

В общем, учитывая, как день сегодня начался, я не удивился. Треть контрольной панели превратилась в мешанину красных пятен. Съежившись от боли, заглушил открытую рану системой пожаротушения и потянул на юго-юго-запад. В сторону Балкан. Герб вернулся и сопровождал меня. Подбадривал. Хотя, какая уж тут бодрость. С одним двигателем да с нарушенной геометрией мне нипочем из атмосферы не вырваться. Маневровые пока тянули исправно, но, судя по показаниям приборов, поврежденная правая сторона вот-вот откажет из-за перегрева - мне постоянно приходилось компенсировать снос вправо. Да еще очередной ураган с востока надвигался, машину швырять начало.

Удивительно, но еще почти целый час я тянул, изнывая от напряжения и боли. Под непрерывные комментарии об отключающихся системах. Когда подо мной снова появилась суша, я уже почти ослеп. И потерял возможность маневрировать. Искал место, где можно катапультироваться. Тут-то меня и настигла ракета. Как на стрельбах - четко в сопло. И мое беззащитное человеческое тело, зажатое в коконе отстреленного пилотского модуля, не успев прийти в себя от аварийного разъединения с бортовой системой, испустило дух от ничем не скомпенсированных перегрузок. И поэтому я не увидел, как огненный шар, в который превратился очередной мой "Красный волк", врезался в грозовое облако и исчез навсегда.

Ну а я, как это принято говорить, приземлился штатно. То есть тормозные патроны отработали, когда и сколько надо, парашют раскрылся, а потом отлетел вместе с креслом точно на заданной высоте, стабилизатор спасательной капсулы выровнял мой пузырь, так что посадочный факел был направлен вниз, а не наоборот, как обычно бывает при сильном ветре. И я шлепнулся в вязкую черную жижу, распугав ревом тормозного двигателя местных обитателей. И только тогда, когда капсула сморщилась, превратившись в спасательный плотик, я очнулся. Из-за того, что инъекция автодоктора из комплекта летного скафандра подействовала. И меня окутала звенящая тишина. Только потрескивание остывающей корки земли сквозь нее и пробивалось. Да ровный, неумолкающий гул. Ветер.

Неожиданно подумалось, что не зря в древности присутствие женщины на судне считалось плохой приметой. Беду эти женщины несут. Сплошные от них неприятности. Не такие уж они и дураки, оказывается, эти наши предки.

Глава 58. Ну, здравствуй, родина человечества!

Боль поначалу не слишком беспокоила. Скафандр меня анальгетиками напичкал. И потому, когда я осматриваться начал, всякие глупые мысли в голову полезли. Перво-наперво, я решил, что в преисподнюю попал за грехи свои. Такое все вокруг черное было. Словно адским пламенем обугленное. Черная жижа. Редкие черные островки. Черные кусты. Черные камни. Серый туман повсюду. Все будто липкое на ощупь. И низкое, бугрящееся тяжелыми облаками, небо над головой. Небо не стоит на месте. Ветер закручивает и стремительно волочит прочь черные клубящиеся громады. Вот, значит, какая ты, мать-Земля...

Непонятно: то ли вечер, то ли утро. Сверился с показаниями чипа. Шестнадцать тридцать местного. Или двенадцать тридцать бортового. Маяк скафандра исправно выдает пакет за пакетом. Несмотря на серьезную защиту канала и шумоподобный сигнал, неизвестно, кто раньше на него выйдет - наши или местные. Думаю, у землян есть пара-тройка причин со сбитым пилотом по душам потолковать. Отчего-то мне не хотелось представлять нашу теплую встречу. И я начал прикидывать, когда меня смогут эвакуировать. Получалось, часов через пять, не раньше. Так что мне надо было срочно ноги отсюда уносить. Найти укромное место, да причем такое, куда наша спарка без ущерба смогла бы плюхнуться. В общем, дернул я на плотике заплатку желтую. А потом - шнур из-под нее. И пошел себе, с трудом вытаскивая ноги из вязкой грязи. Оглядываться в таких случаях нельзя. Глаза в момент повредишь. Шагов через десять сзади белым светом пыхнуло. На мгновенье показалось, будто на болоте фотограф вспышкой балуется. Все вокруг четкое стало, как на прицельной панораме. Это термитный заряд в порошок остатки капсулы превратил. Малейший ветерок теперь эту взвесь по миру разнесет. От вспышки что-то шевельнулось в грязи. Пузыри отовсюду лопаться начали. Опять я кого-то напугал.

На ходу прикидываю, что у меня с собой имеется. Пистолет. Два магазина в запасе. Универсальный нож над голенищем. Поллитра энергококтейля. Два литра воды. Воздуха на три часа. Еще воздушный фильтр. Так что местным воздухом дышать смогу несколько суток. Запасная аптечка к автодоктору. Две сигнальных ракеты. Шашка с цветным дымом. Универсальный навигатор в шлеме. Не густо, в общем. Хотя и не мало. Или меня через пять часов вытащат, или поисковый отряд землян меня сцапает. Так что больше мне и не к чему. Вот только воды мало. По такой местности двигаться - я весь потом изойду.

"Триста двадцатый, можешь что-нибудь придумать?"

"Рекомендую выключить систему терморегуляции. Охладители в постоянный режим, мощность - сорок процентов. Уменьшаю потоотделение. Перевести на себя управление климат-контролем?"

- Давай.

Сам не заметил, как вслух заговорил. Оскальзываясь в черной грязи, с трудом поднимаюсь по склону холма-острова. Дымка испарений превращает и без того мрачный пейзаж во что-то непередаваемое. Контуры холмов то являются, то исчезают из виду, будто спины гигантских динозавров в тумане. Небольшое мутное пятно на деле оказывается глубокой грязевой ямой. Падая, я цепляюсь рукой за ствол ближайшего черного куста. Ствол тянется, пригибаясь, ко мне, норовит выскользнуть из рук упругой скользкой змеей. Не желает мне помогать. Я поднимаюсь, тщетно пытаясь счистить с себя липкие комья. Оранжевая ткань покрывается влажными черными разводами. Что ж, своего рода маскировка. Чертыхаясь, снова ползу вверх, как можно внимательнее глядя под ноги.

Кто-то или что-то наблюдает за мной. Ощущение взгляда в затылок настолько сильное, что я резко оборачиваюсь. Никого. Только нахохленные маленькие птицы мокрыми шариками возятся в кроне куста. Стряхивают вниз каскады капель. Им не до меня. Я снова карабкаюсь по склону. Местами встречается густая трава. Жесткая настолько, что оставляет следы на пластике перчаток. И конечно, она тоже черная. Весь этот мир так мрачен, что я начинаю думать про то, как наш Император - старина Генрих, должно быть, с катушек съехал, коль решил всерьез тут обосноваться. Карабкаться по траве даже хуже, чем по мокрой земле. Ноги едут по ней, как по льду. Вырывая из склона сырые клочки, цепляюсь за него руками. Кое-где ползу на коленях. Гадство, да есть ли вообще у этого холма вершина? И опять это ощущение взгляда.

"Недружественное наблюдение, - подтверждает Триста двадцатый. - Живое существо, предположительно хищное. Дистанция от двадцати пяти до тридцати метров. Дистанция сокращается".

Внимательно вглядываюсь в туман у подножия холма. Ничего нет. Только местами громко лопается в грязи пузырь-другой. Дымка не дает приглядеться получше. Решаю - что бы там следом ни шло, оно все же меня опасается. Иначе бы давно в драку кинулось. Или вообще сразу после посадки слопать попыталось бы. А значит, это "оно" не такое уж и крупное. Или не слишком хищное. Хотя, это я так страх в себе глушил. В таком жутковатом месте даже обычные кусты в тумане суеверный холодок по спине вызывают. Чудища в каждом силуэте мерещатся. Не говоря уже о чем-нибудь живом, что крупнее воробья размером.

А потом с неба начал дождь падать. Сначала показалось, будто туман сгустился. А это морось мелкая из туч посыпалась. И постепенно она перешла в настоящий ливень. Струи отвесно вниз били, как из брандспойта. Хлюпало и текло отовсюду. Кругом вода была. Переполненная влагой земля ее принимать отказывалась. И только тут я сообразил, почему черное все вокруг. Потому что вода с неба была, словно чернила. Сквозь нее я не видел ничего почти. У меня ведь не пехотный боевой костюм. Никакого влагоудаления с поверхности стекла не предусмотрено. Просто водоотталкивающее покрытие. На сажу да на грязь не рассчитано. Так я и карабкался наверх вслепую. Оскальзываясь в черных ручьях. Наощупь за что-то хватался и полз. Сначала на коленях. А потом и вовсе на брюхе. Поднять лицевую пластину меня ни за какие коврижки не заставишь. Как представлю, что эта черная дрянь струится по лицу, попадает в глаза, в рот... Ну, уж нет. Я лучше так потерплю. Понятно мне стало, что Петро в виду имел, когда про сажу с неба толковал. Теперь я землян получше понимать начал. Если эту гадость черную мы устроили, то любви большой нам от них не дождаться. Ясно мне теперь, чего они нас со свету сжить хотят. Тут, может, и не сладко им было, но только с нашим приходом и вовсе невыносимо стало.

Вдобавок ко всему еще и ветер поднялся. Налетал резкими порывами. И вода теперь била в меня косыми струями. Как назло - прямо в стекло. Норовила меня назад к подножию смыть. В болото. Где-то справа небо прочертила огромная развесистая молния. Как дерево из огня, ей-ей! Гром, будто тысяча бомб одновременно шарахнули. Даже в шлеме я почти оглох. И тут подъем кончился. Опасливо щупаю рукой землю перед собой. Вроде ровно. Ям нет. Отползаю подальше от обрыва. Обессиленно плюхаюсь в грязь. Небольшая передышка не повредит. Ветер над головой буйствует. Закручивает ливень во что-то непередаваемое. Тяжелые капли иногда летят горизонтально. Колотят меня по спине, словно пули. Сижу и думаю: черт, так я и километра от места приземления не отойду. Сцапают меня тепленьким. А потом решил, что дождь этот мне только в помощь. Ни одна собака в такую погоду след не возьмет. И следы мои вода смоет. Да еще и тепловые датчики врать начнут.

"Внимание, живое существо с тыла, десять метров. Угроза атаки".

И я развернулся навстречу опасности. Едва на колени встал, как увидел это. По черной воде снизу вверх ко мне шустро так ползло то ли бревно, то ли змея толстая. Тоже черная. Из-за дождя не разобрать. Но вот зубы в раскрытой пасти хорошо были видны. Бело-желтые. Крупные. Такие, что я сразу понял - никакое это не травоядное. Такими зубами не траву жуют. Упавшие с неба летчики для этой твари - любимое блюдо. Потом и лапы короткие появились. Когда бревно на вершину взобралось. Еще я успел разглядеть массивный хвост и костяные гребни поверх спины. Как во сне, протянул руку под мышку. За пистолетом. Перчатки никак застежку кобуры не могли нащупать. В грязи скользили. Все швы, карманы, застежки - все на мне было забито мокрой глиной. Весь я стал, как глиняный колосс. Тварь раскрыла пасть и бросилась в атаку, разбрызгивая воду широко расставленными когтистыми лапами.

"Переход в боевой режим!"

Глава 59. Марш-бросок на выживание

Скажу вам, что драться с крокодилом - вовсе не одно и то же, что с десятком "ящериц". Или трансферов каких-нибудь. Все руки о его костистый хребет я отбил. Кажется, глаз ему повредил. Пока пистолет достать умудрился - в грязи вывалялся так, что весь скафандр мой окончательно от сажи почернел. Тварь эта живучей оказалась, как в страшилках детских. Половину магазина ей в башку выпустил, прежде чем она пастью щелкать перестала. Еще бы - мой "Глок" с мягкими пулями не рассчитан на таких динозавров. Так, сигнал подать выстрелом в воздух, или в человека пальнуть. И то, если рядом сдуру окажется. Одно слово - оружие последней надежды. Я так думаю, главное его назначение - выбить себе мозги, когда совсем туго станет.

Самое неприятное - это то, что я в горячке шлем потерял - животина вырвала у меня целый клок ткани с плеч, прихватив магнитные застежки. И еще я с вершины вниз напоследок скатился. Так что, когда снова превратился в человека, обнаружил себя у подножия холма носом в жиже. И проклятый дождь мне все глаза черной дрянью забил. Одна радость - лежал я у противоположного подножия. Так что хоть немного, а отошел от места приземления.

И пока размышлял - возвращаться наверх за шлемом, или нет, Триста двадцатый сообщил, что на вершине холма обнаружено еще несколько живых особей, аналогичных уничтоженной. Судя по рыканью и шлепкам, что сквозь дождь доносились, они делили меж собой своего невезучего коллегу. Лезть наверх мне как-то сразу расхотелось. Грузовик с боезапасом я на базе позабыл. С моими возможностями запаса патронов хватило бы на пару-тройку тварей. А сколько их еще вокруг - никто не знает. И решил я топать дальше, ориентируясь по направлению ветра. Навигатор-то в шлеме остался. Размазал я жижу на лице и двинулся, с трудом ноги переставляя. В общем, эти твари наверху и спасли меня. Вместе с сорванным с головы шлемом. Они да еще Триста двадцатый.

Грязь в этом болоте была - будто раствор цементный. Вязкая и густая. Из-за этого не видно было, что в ней. А как пригляделся, понял, что местность эта только кажется безжизненной. Вопреки всему жизни тут было - больше некуда. По мне, так слишком много ее тут оказалось.

В ямах моих следов черви и личинки всякие кишмя кишели. Разные пичужки - сплошь мокрые и черные, тут и там что-то из болота выхватывали. Мухи и прочая нечисть, в том числе кровососущая, шастали кругом, невзирая на дождь. Какая-то мошка к лицу липла. В волосах путалась. Скоро я перестал на нее внимания обращать. Просто привык с лица стирать, вместе с дождем этим вечным. То и дело, черные шланги из жижи блестели. Змеи. Большие и маленькие. Совсем тоненькие и толщиной в руку. Вот одна хватает жучка. Глотает. И тут же ее ухватывает за хвост другая гадина. Деловито пропихивает внутрь. Ей это почти удается. Почти, потому что мокрая скользкая ящерица, похожая на маленького крокодила, только бегающего по поверхности, отхватывает ей башку. И вообще - отовсюду что-то побулькивало. Что-то ползало под поверхностью, толчками двигая над собой мгновенно затухающие грязевые волны. Выпрыгивало и шлепалось назад. Чуть поодаль обнаружился и очередной крокодил. Мелкий совсем. Крохотное бревно с глазами над грязью. Глаза сонного хищника живут своей жизнью. Из-под полуприкрытых век дергаются по сторонам, оценивая шансы на удачный бросок. Видят меня. Приоткрываются шире. Быстрая оценка "свой-чужой". Судя по моему курсу и скорости - ни то, ни другое. Цель, не представляющая опасности.

"Обнаружено недружественное сканирование, - сообщает внутренний голос. - Летающий объект. Предположительно вражеский. Рекомендации: полное радиомолчание, неподвижность, маскировка на местности".

Умеет Триста двадцатый говорить по-военному кратко. По-моему, ему это удовольствие доставляет. Позволяет не забывать, кто он такой. Держаться корней. Падаю на бок. Тяну голову вверх, насколько это возможно. Черная пиявка высовывается на свет перед самым моим носом. Сенсорный экранчик на рукаве никак не желает очищаться от грязи. Символы меню проступают через бурые разводы размытыми пятнами. Проклятье! Не разобрать, где что. Наугад тыкать боюсь - запросто можно включить на полную мощность обогреватель и вариться потом в собственном соку. И светиться на поисковых радарах ярким пятном.

- Чего ждешь - помоги! - шиплю я в грязь.

"Система маскировки задействована, - мне чудится нотка самодовольства в лаконичном ответе моего второго "я". - Внимание: выключение климатизатора. Аварийный маяк отключен".

В шум падающей воды и шлепанье капель о грязь вплетается новый звук. Звук растет. Ветер? Басовитый звук отражается от холмов. Глохнет в болоте. На смену ему приходит высокий, надрывающий душу свист. Что-то летающее, чему не страшен дождь и ветер, зигзагами мчится между холмами над самой поверхностью. Змеи ввинчиваются в маслянистую пленку. Крокодил опускает башку пониже. Пичужки исчезают, как по мановению волшебной палочки. Болото вмиг становится безжизненным.

"Внимание: сканирование тепловым радаром. Рекомендации: принять температуру окружающей среды, сохранять полную неподвижность.

"Ты с ума сошел. Нырять в это?" - мысленно ужасаюсь я.

"Вероятность обнаружения - 80 процентов", - бесстрастно сообщает Триста двадцатый.

Ему что. Он не знает, что это такое - лежать мордой в грязи, кишащей насекомыми. Может статься, после этого купания мне и помощь не потребуется. Подохну от местной инфекции или паразита, и дело с концом.

Свист усиливается. Забивает остальные звуки. Заполняет тело до последней клеточки. Болото вокруг и я сам мелко вибрируем. Болят все зубы сразу. Раскаленная игла ввинчивается в мозг. Я хватаю воздух открытым ртом и отчаянно погружаю голову в отвратительное месиво. Тяжелые руки охватывают мои уши. Плотно держат. Сдавливают затылок. Липкий ужас выползает из самых глухих уголков сознания и растекается внутри. Когда мне не хватит воздуха, я вдохну в себя черную жижу. Буду биться всем телом в попытке пропихнуть в себя хоть каплю воздуха. Потом затихну, похороненный под бетонной толщей. Пиявки и червяки радостно обследуют новые убежища. Проникнут в уши, в рот. Влезут в легкие. Доберутся до желудка вместе с потоком грязи, ползущим по моему пищеводу. Крокодилы будут драться за мое остывающее тело. Парни на базе никогда не узнают, что со мной приключилось. Просто очередной сбитый и пропавший без вести пилот. Мишель будет думать, что я не хочу отвечать на ее письма. Васу решит, что я его бросил. Что слово мое - пустой звук. Коробочка с неизвестным содержимым так и будет пылиться в моей каюте, пока кто-нибудь не догадается сунуть в нее нос. Какие-то лица беззвучно говорят со мной, строят мне рожи.

Кажется, я лежу так целую вечность. Сердце глухо бьется где-то в горле. Мучительно хочется вдохнуть. Вот сейчас я подниму голову. Нет больше сил. Что-то яркое, слепящее растет изнутри. Жжет немилосердно. Требует воздуха. Я мотаю башкой, как оглушенная рыбина. Я рвусь наверх. Я желаю всплыть.

"Перехват управления", - врывается в огонь внутри головы холодный голос.

"Ненавижу тебя, равнодушная железяка", - злобно отвечаю я.

И все исчезает. Я с удивлением вижу себя парящим в толще прохладной воды. Вода струится сквозь мои жабры. Мне вовсе не нужен воздух. Мне хорошо. Моему телу необходим самый минимум кислорода. Я лениво шевелю плавниками, удерживаясь на месте. Испытываю чувство сродни полету. Какие они счастливые, эти рыбы. Они могут ощущать это каждый день. Каждую секунду. Я подплываю к радужной пленке наверху. Высовываю губы наружу. Пробую воздух на вкус. Какой он пресный и безвкусный, этот воздух. Неужели я мог мечтать о таком? Я наблюдаю за странными существами на поверхности. Настоящие уроды. Выпрыгивают из летающей штуки и шумят так, что слышно за километр. Зачем-то стреляют в крокодилов на холме, тех, что не успели удрать. Крутят в руках чью-то стеклянную голову. Голоса их - "Бу-бу-бу" - рокочут в ушах. Стеклянная голова эта - мой потерянный шлем. И что они в нем нашли? Глупые неуклюжие создания. Крутят в руках. Снова осторожно пробую воздух. Медленно тяну его, как через соломинку. Б-р-р-р! Гадость! Двуногие уроды лезут в свой летающий гроб. Гроб свистит и грохочет. Ползет над самой водой. Глупый молодой крокодил не выдерживает и в панике хлюпает прочь. Тусклая вспышка заставляет его замереть на месте. Растопырив лапы, он медленно тонет в грязи. Летающая штука на мгновенье замирает, словно приглядываясь. Делает широкий круг. Еще один - шире. Ее грохочущий голос медленно удаляется. Только резкий свист еще долго доносится сквозь водную толщу. И тогда я начинаю выбираться наверх. Не пойму зачем, но упорно лезу в этот невкусный пресный воздух. Где нельзя плыть. Вытаскиваю сначала голову. Потом руки. Руки? Откуда у меня руки? Я изумленно смотрю вниз. Вниз? Как я могу смотреть вниз? У меня ведь нет шеи! Шея? Вот же она. И ноги. Я их вижу. Плавников уже нет. Господи, какой же я урод! Прямо как те, из летающей машины! Я брезгливо отряхиваюсь. Меня тошнит от вида своего омерзительного тела. Меня... тошнит. Я падаю на колени и извергаю из себя жалкие остатки давнишнего завтрака. Черный дождь смывает с меня черную грязь. Я хватаю воздух открытым ртом. Глотаю его пополам с дождевыми каплями. Я поднимаюсь с колен. Шарю рукой в болоте, нащупывая "Глок". Нахожу. Тычу мизинцем в забитый ствол. С сомнением рассматриваю. Интересно, из этого теперь можно стрелять?

- Триста двадцатый, ты скотина, - тихо говорю вслух.

"Я защитил тебя", - обиженно отвечает внутренний голос.

- Я не просил тебя вмешиваться. Мы же договаривались, сволочь ты этакая... - обессилено шепчу я. Грязь наполняет меня повсюду. Хлюпает в подмышках. Липким дерьмом льнет к животу.

"Ты находился в опасности, - возражает мой железный истукан. - Я обязан был защитить тебя".

- Кому обязан?

"Затрудняюсь ответить", - слышу после небольшой паузы.

Я шлепаю по направлению к следующему холму. Местность вокруг вновь оживает. Кишит жизнью. Пичужки жадно клюют червей из моих не успевших затянуться следов.

Так я иду час. Потом еще час. Дождь то моросит, то вновь бьет хлесткими струями. Ветер поет на разные лады. Низкие облака причудливо изгибаются, уносясь прочь. Есть не хочется. То и дело прикладываюсь к грязному мундштуку. Пью теплую воду. Время недовольно отступает. Перестает существовать. Я иду, постепенно поднимаясь куда-то вверх. Жижа превращается просто в скользкую неглубокую грязь. Сменяется жесткой травой. Ямы в земле наполнены черным стеклом. По стеклу пробегает рябь дождя. Господи, ну и помойка! Становится прохладно. Включаю обогреватель. Холод усиливается. Упрямо бреду в никуда, стуча зубами. Когда идти становится невмочь, усаживаюсь на землю спиной к валуну и отдыхаю, свесив голову и обхватив себя руками. Обогреватель жарит на полную. Холод сковывает меня. Эта проклятая грязь внутри скафандра вытягивает из меня тепло и силы. Непослушными пальцами сдираю с себя плотную ткань. Отрываю и отбрасываю трубки катетеров. Подставляю черному дождю изгаженную подкладку. Прикладываю к руке коробочку автодоктора. Коробочка тихонько жужжит. Вздрагиваю от ледяного прикосновения. Инъекция. И еще одна. Триста двадцатый докладывает о неизвестной инфекции. Универсальная вакцина пока сдерживает ее распространение. Пока.

- А ты чего ждал, железяка, когда сунул меня головой в помои? - зло спрашиваю я. Злость на нежданного помощника все не проходит. Даже усиливается. Вообще, все начинает жутко раздражать. И дождь. И мутное нечто вместо воздуха. Небо, что норовит задеть твою макушку.

Триста двадцатый обиженно молчит. Я чувствую его настроение. Но мне плевать. Потому что я скоро умру. Чего тут неясного? Бессмысленность происходящего притупляет чувства. Я медленно облачаюсь в мокрый скафандр. Пью воду. Включаю обогреватель. И бреду дальше. Зачем? Откуда мне знать. Все лучше, чем просто лечь и умереть. Я ведь мужчина. Мужчине не к лицу проявлять слабость. Не пристало мне сдаваться. Я еще и офицер. Офицер? Что такое офицер? Офицер - такой человек, чья профессия убивать. И умирать по приказу. Вот и мой черед. Хоть приказа и не было. Значит, надо бороться. Так положено. Кем положено? Для чего?

"Ты болен, поэтому не можешь контролировать свои эмоции, - сообщает мне Триста двадцатый. - Когда ты станешь здоров, то поймешь, что я действовал верно".

- Ты можешь заткнуться? - спрашиваю я у дождя.

"Выполняю", - отзывается черная вода.

И я бреду, огибая валуны. Оскальзываясь на мокрых камнях, затянутых пленкой плесени. Падая на колени и вновь упрямо поднимаясь. Пью воду. Когда она кончается, прикладываюсь к мундштуку с энергококтейлем. Он ненадолго придает мне сил. Так что я даже могу продраться через странный черный лес. Могу нагибаться под растопыренными лапами деревьев. Или ломать их корпусом. Ветер раскачивает черные стволы. Дождь выбивает чечетку на их коре. Упрямые кусты хватают меня за ноги.

Потом я с головой погружаюсь в беспамятство. Кажется, все еще куда-то иду. Падаю и снова встаю. Подставляю открытый рот дождю, морщась от саднящего вкуса. Что-то обидное Триста двадцатому говорю. Спорю с ним. Или с собой. Иногда вижу спокойные глаза Мишель. Ее мягкую улыбку. Она о чем-то спрашивает, и я улыбаюсь ей в ответ. Сил на слова нет, но до чего приятно вот так молча улыбаться. Знать, что улыбка скажет больше, чем ты сам.

А потом Триста двадцатый спросил, не будет ли ему позволено принять меры для защиты моего хлипкого тела. А я ему в ответ сказал, чтобы он бросил выпендриваться.

"Ответ принимается в качестве утвердительного. Переход в боевой режим..."

И я попытался стать каменным истуканом. Стать-то стал, только ноги меня не держали больше. И вместо того, чтобы с хрустом впечатать кулак в грудь одному из выбежавших с разных сторон черных людей, я просто тяжело хлопнулся на спину. Только грязь в стороны и брызнула. А еще я запомнил склоненные надо мной лица. Знаете, что меня поразило больше всего? Никакие они не мутанты оказались. Вполне нормальные. Только с бородами и усами. В нашем мире такие не носят. А потом я вырубился окончательно. Хоть Триста двадцатый и пытался мне доказать, что я должен сопротивляться. Смешной он все же парень. Даже в аду будет руками махать...

Глава 60. Деревня Беляница, что близ городка Бор

Жидкий огонь вливается в горло. Кашляю, пытаясь вытолкнуть его непослушным языком. Но голова моя запрокидывается помимо моей воли и огонь проникает внутрь. Обжигает пищевод. Хочется открыть глаза, но попытка пошевелить веками вызывает такую сильную боль, что я отказываюсь попробовать еще раз. Судорожно сглатываю. Новая порция льется в мой обожженный рот. Послушно раскрываю его пошире и часто сглатываю, чтобы не захлебнуться. Так повторяется бессчетное количество раз. Потом меня оставляют в покое. И огонь растекается по животу расплавленным свинцом. Больно шевелить шеей. Больно шевелить рукой. Что-то твердое упирается в поясницу. Нет сил сдвинуться хотя бы на сантиметр. Я медленно вдыхаю воздух с незнакомым запахом. Тепло растекается по телу. Я расслабляюсь и вновь погружаюсь в вязкое ничто. Где нет воздуха и нет воды. Обыкновенная пустота. Без цвета и запаха. Гулкий голос беседует со мной. Неугомонный Триста двадцатый. Отвечаю ему с некоторой ленью. Трудно подыскивать нужные слова. Он пытается мне что-то рассказать. Так необычно слышать, как перед тобой виновато оправдывается боевая машина. Да еще такими смешными словами. Пополам с собственной обидой. Я говорю ему, чтобы он сделал поправку на то, что я ничего не соображал, когда оскорблял его на болоте. И, наверное, нам с ним жить осталось совсем ничего, так зачем попусту друг друга нервировать. Он в ответ изображает такую бурю эмоций, что я начинаю опасаться, как бы мое бедное больное сердце не остановилось раньше времени. Видали когда-нибудь радостного щенка, что норовит подпрыгнуть и в щеку хозяина лизнуть? А потом он обрадовал меня. Сказал, что я не в плену у армии землян. Меня подобрали какие-то местные жители. И что мое состояние здоровья существенно улучшилось за прошедшие двое суток, пока я тут валяюсь. И, судя по тому, что меня лечат, зла мне не желают. Иначе - зачем тратить на меня и без того скудные ресурсы? Хотя, едко добавил мой зануда, люди такие алогичные и нерационально скроенные существа, что от них всего можно ждать. В этом он весь, этот мой Триста двадцатый. Наивный, добрый и циничный одновременно. Эхо его голоса затухает где-то внутри. Я проваливаюсь в сон без сновидений. Это ж надо, двое суток...

Еще примерно через сутки я прихожу в себя. На щеках и подбородке топорщится жесткая щетина. Глаза еще побаливают, поэтому стараюсь оглядываться, двигая одной шеей. Лежу в каком-то низком каменном строении. Скорее, сарае. Или в чем-то техническом. Потолок сделан из полупрозрачного материала. Через него проникает тусклый серый свет. Густые растения зеленеют на многочисленных подвесных полках. Пахнет тут... ну, как в полевом давно не чищеном сортире. И еще тут тепло. Даже жарко. И влажно. Напрягшись так, что голова закружилась с непривычки, сажусь на своем ложе. На большой охапке соломы. Я абсолютно гол. Подо мной грубая ткань. Еще один кусок такой же укрывает меня сверху. Правой руке что-то мешает. Подношу ее к глазам. Вот те раз! Как в старинных книгах про рабов. На моем запястье грубый металлический браслет. От него тянется к вмурованному в каменную стену кольцу толстый шнур из какой-то незнакомой мне синтетики. Триста двадцатый подтверждает: эту веревочку мне не осилить.

Хочется есть. И пить. И еще - ну, по маленькому. Да и по большому тоже. Вокруг ничего похожего на отхожее место. Не ходить же под себя, словно животному. И я сажусь, подтягивая колени к подбородку, дожидаясь хозяев. Укутываюсь в рогожу. Периодически впадаю в дрему. И просыпаюсь, когда начинаю терять равновесие.

Ждать приходится довольно долго. Если быть точным - два с половиной часа, судя по показаниям чипа. А потом где-то вверху на стенах моргнул и начал разгораться желтоватый свет. Через десяток секунд глаза уже слезятся от нестерпимого сияния. Весь этот сарай становится таким ярким, как стол операционный. Потому я не сразу разобрал, кто ко мне подошел. Оказалось - женщина. Черные глаза. Черные блестящие волосы. Подбородок с ямочкой. Неулыбчивое лицо. Одета во что-то темное из грубой ткани, так что фигуры не разобрать. Скорее молода, чем стара. Точнее возраст определить не могу. Смотрит на меня внимательно. Насторожена, как олениха. Было такое земное животное. Некстати вот вспомнилось. Читал в детстве книгу с ее участием. Держит в руках парящую кружку. Говорит гортанно что-то непроизносимое. Триста двадцатый тоже в недоумении. Язык ему незнаком. Пожимаю плечами. Тогда женщина показывает сначала на меня, а потом на кружку. А, это надо выпить! Протягиваю руку. Не тут-то было. Женщина проворно отступает на шаг назад. Наклоняется и осторожно ставит кружку на земляной пол. Боится меня. Беру кружку. Нюхаю. Запах резкий и незнакомый. Хотя нет. Что-то подобное мне уже приходилось пробовать. Кажется, меня этим и поили в беспамятстве. Пробую жидкость на вкус. Горячая и терпкая. Аж скулы сводит. Женщина замечает мои колебания. Недовольно хмурит брови. Снова показывает на кружку.

- Ладно, ладно. Не сердись, - говорю ей.

Брови ее ползут вверх. Удивлена, будто вдруг стенка с ней заговорила. Пью мелкими глотками. Гадость какая.

- Это надо все выпить? - спрашиваю.

Она опять удивляется. Что-то говорит по-своему. Потом задумывается на краткий миг. Снова что-то спрашивает. Почти по слогам. Видно, язык этот ей не родной. Господи, да это же английский! Тут говорят на языке, на котором пели Дженис и Уотерз!

- Где ты есть прийти? - переводит Триста двадцатый. Извиняется: эта женщина сказала именно так. Перевод точный. Видимо, она спрашивает, откуда я.

Что ей ответить? Сказать, что я с орбиты? Может быть, меня просто убьют после этого. Но врать этой сосредоточенной неулыбчивой дамочке не хочется. Показываю на себя, а потом тычу пальцем вверх. Ставлю кружку и растопыриваю руки, изображая самолет. Снова показываю на себя.

- Я оттуда, понимаешь? - Триста двадцатый подсказывает нужные слова. - Я из космоса. С орбиты.

Она опасливо забирает кружку. Рассматривает меня, как редкую зверушку.

- Где я? Что это за место? - я показываю на пол. Обвожу рукой вокруг. Наверное, я выгляжу полным идиотом со своими детскими жестами.

Она произносит несколько слов.

- Селение Беляница есть расположено под город Бор, - подсказывает Триста двадцатый. Разворачивает в моих мозгах карту. Подсвечивает и укрупняет нужный район. Все-таки я дотянул до Балкан!

Женщина поворачивается, чтобы уйти.

- Эй, постой! Мне бы это...

Я краснею. Не умею я с женщинами говорить. Тем более о таких вещах. Но она понимает. Приносит из темного угла круглую глиняную чашку. Ставит передо мной. Отходит в сторону и отворачивается. Черт, кажется, она собирается дожидаться, пока я сделаю свои дела! Ну и нравы тут. Смущаясь, неловко выполняю все, что положено. Использую клок соломы. Других материалов не предвидится. Брезгливо вытираю руки о край рогожи. Женщина поворачивается как ни в чем не бывало. Спокойно берет судно и выливает его в какой-то чан неподалеку. От чана идут трубы к ящикам с растениями. Да тут у них все в дело идет! Осмелев, показываю на свой рот. Потом на живот.

- Есть хочу, понимаешь?

Она кивает.

- Ждать, - говорит требовательно. И уходит, растворившись в свете ослепительных ламп.

Ну что ж. Ждать так ждать. Мне не привыкать. Я даже начинаю испытывать интерес к происходящему. Куда меня на этот раз занесло? Выберусь ли? Кажется, судьбе нравится испытывать меня на прочность. Сначала Плим. Потом Восьмой ангар. Теперь вот Земля. Интересное у меня выходит путешествие. Знал бы, что любовь требует так много трудностей - нипочем бы не уехал из дома. Прежняя жизнь теперь кажется сном. Неужели все это было - мороженое, Генри, Сергей? Тело снова начинает ломить. Сворачиваюсь калачиком, подтягивая колени к груди. Укутываюсь рогожей. Солома подо мной уютно хрустит. Слышен барабанный бой тугих капель. По прозрачной крыше бегут потоки воды. Закрываю глаза.

Глава 61. Враг моего врага

Еда тут оказывается такой же простой, как и женские нравы. Какая-то каша. Похоже на бобы с грибами. Месиво, конечно. И вкус странный. Пахнет не то дымом, не то еще чем. Вроде жира подгоревшего. Но мне так есть охота, что уже готов собственные ногти жевать. Женщина крестит чашку пальцами. Наверное, тут у них перед едой молиться принято. Жаль, что я не умею. Сейчас бы вера мне очень сгодилась. Так смешно мы устроены, люди - вера нужна нам только тогда, когда мы по уши в дерьме. К концу обеда еда кажется не такой уж и невкусной. Грубой - да. Но и сытной одновременно. Ставлю глиняную чашку на пол. Осторожно подвигаю ее ногой к ожидающей в сторонке женщине. Пока я ел, она пробежалась вдоль ящиков с растениями, чего-то подсыпала, покрутила какие-то краны. Где-то что-то оторвала. Развернула пару конструкций другим боком к свету. Без дела не стояла, в общем. А потом вернулась и молча ждала, пока тарелку верну.

На мгновенье ее взгляд пересекается с моим. Что-то тянет меня за язык. Какая-то молчаливая притягательность этой странной черноглазой женщины.

- Я Юджин, - говорю и тычу в грудь для убедительности. Повторяю по слогам: - Юд-жин.

Она смотрит на меня, раздумывая. Неожиданно повторяет:

- Ю-жин, - и еще раз: - Е-жен.

Будто на вкус пробует. Неожиданно улыбка трогает ее губы. Лицо словно светлеет.

- Бранислава, - представляется она. - Бранка...

- Бранишлав?

- Бра-ни-сла-ва, - поправляет женщина, растягивая слоги.

- Брани-шлава, - старательно повторяю я.

Светлый лучик тянется ко мне от этой славной молодой женщины. Конечно же молодой! Теперь я ясно вижу это. Улыбаюсь в ответ. Просто так. Без всякой нужды.

Она подхватывает тарелку и снова исчезает в ярком свете. Ей на смену вскоре появляются два крепких бородача в мокрых черных штормовках с капюшонами. У одного из них оружие. Не похожее ни на одно из виденных мною раньше. Но все равно я узнаю в этом странном сооружении с торчащим из него острием что-то стреляющее. И еще - от бородача исходит настороженная холодная враждебность. Он с трудом сдерживается, чтобы не разрядить в меня свою острую штуку. Так что я сижу и не двигаюсь. Мало ли что этот здоровяк подумать может. Я почесаться захочу, а он решит, что я колдую. Или что-нибудь вроде этого. И пришпилит меня к соломе. Как назло, мне сразу нестерпимо захотелось почесать спину. Аж между лопатками засвербило. Неловко ерзаю, стараясь не шевелиться слишком сильно.

"Наблюдаю недружественные намерения. Рекомендации: сохранять неподвижность. Постепенно сократить дистанцию до врага. Вступить в бой на дистанции, не позволяющей противнику эффективно использовать оружие".

"Принято. Помолчи, пожалуйста. И не вздумай без моего разрешения прыгнуть в драку".

"Выполняю", - выражение голоса Триста двадцатого можно трактовать как "насупился".

Второй мужчина выступает чуть вперед. Власть расходится от него, как круги от камня на воде. Присаживается на корточки. Наверное, он тут самый главный. Босс. Я это явственно ощущаю. Он внимательно рассматривает меня прищуренными глазами. Я не прячу взгляд. Мне бояться нечего. Тоже гляжу на него. Красное лицо, продубленное ветром. С сеточкой резких морщин вокруг глаз и на лбу. Крылья длинного носа четко вылеплены. Волосы коротко стрижены. На висках седина. Щели его глаз - острые буравчики.

- Ты есть Эжен, - утверждающе сообщает он.

- Да. Юджин, - соглашаюсь я.

- Мое имя есть Драгомир. Ты понимать мой?

Я медленно киваю. Триста двадцатый переводит почти синхронно.

"Драхомэр..."

- Так сойти, Эжен, - большой местный босс улыбается, наконец. - Сказать мне, откуда ты есть?

- Из космоса. Оттуда, - я дополняю свой ответ тыканьем пальца в потолок. Толстый шнур волочется за рукой. Смотрю на него с досадой. - Зачем это? Я вам не враг.

- Так есть надо. На время. Я думать. Вокруг много плохой люди. Я есть не понять ты.

Я думаю о том, как, должно быть, английский изменился за пару сотен лет. Через несколько дней я начну разговаривать так же, как эти бородатые. "Меня есть зовут Юджин. Мой бывать пилот...".

- Как называется эта страна? - решаю я внести ясность в свое положение. Я слышал, на Земле было много разных стран. И в каждой из них люди говорили на своем языке.

- Что есть страна? - в свою очередь спрашивает большой босс.

- Ну, вы ведь живете в какой-то стране. Раньше на Земле были разные страны. Америка, Британия, Россия, Япония... - На этом мои познания о родине человечества заканчиваются. Триста двадцатый предлагает мне на выбор сведения о странах, что в разное время располагались ранее в этом регионе. Турция. Болгария. Югославия. Сербия. Язык можно сломать от таких названий.

- Мы есть жить в Беляница. Беляница близ Бора, - отвечает бородатый. - Я не знать, что есть страна.

Тут пришла моя очередь задуматься. Нет стран? И в империю не входят. Кто же ими правит?

- Беляница я править. Мэр я, да, - поясняет Драгомир. Его спутник при этом стоит так же напряженно, как и в начале разговора. - В Бор править Радован Маркович. В Злотска - Павло Негуш. Мэр есть везде править. В каждый город. И деревня. Везде мэр.

- А почему твой товарищ все время хочет в меня выстрелить? - показываю я на второго бородача.

- Его имя есть Горан. Он воин. Солдат. Юсы забрали его брат. Два штук. Не за товар. Убить скот. Он не любить юсы.

- Кто это - юсы?

- Ты не есть юс? Ты говорить со мной, как юс. Не знать мой язык. Не бояться. Сказать мне, кто твой. Если твой юс, мой продать тебя назад.

- Нет, я не юс. Я Юджин Уэллс. Я пилот. Летчик. Я из космоса. Из Земной империи. Наш император - Генрих.

- Не знать империя. Летающий машин у юс. Твой машин летать?