Чтение 14–й страницы книги ~Бригады призраков~

Мэттсон кивнул часовым:

– Вы двое свободны.

После того как те ушли, генерал повернулся к Джареду:

– Ну а дальше, рядовой Дирак, мы будем исходить из предположения, что твой сегодняшний приступ не будет повторяться слишком часто. Так или иначе, отныне твой МозгоДруг запрограммирован записывать и передавать, так что больше никаких сюрпризов ты нам не преподнесешь, и мы всегда будем знать, где тебя найти. А если ты попытаешься изменить эти установки, все солдаты ССК, находящиеся на станции "Феникс", получат приказ при встрече пристрелить тебя на месте. До тех пор, пока мы не выясним, кто ты такой и что у тебя в голове, тебе не позволяется ни одной личной мысли. Ты меня понял?

– Так точно, понял, – ответил Джаред.

– Замечательно. В таком случае, сынок, добро пожаловать в отдел военных исследований.

– Благодарю вас, сэр. Ну а теперь, пожалуйста, ктонибудь наконец поможет мне разобраться во всей этой чертовщине?

Усмехнувшись, Мэттсон повернулся к Роббинсу:

– Этим займетесь вы.

С этими словами генерал ушел.

Джаред вопросительно посмотрел на Роббинса.

– Ну, – смущенно промолвил тот, – здравствуй…

– Какой любопытный у тебя шрам, – заметил Кайнен, указывая Джареду на висок.

Рраей говорил на своем языке; перевод обеспечивал МозгоДруг Джареда.

– Благодарю. Это след от выстрела.

Джаред также говорил на родном языке; после нескольких месяцев обучения Кайнен уже сносно владел английским.

– Помню. Это случилось у меня на глазах. Кстати, меня в свое время тоже оглушала лейтенант Саган. Так что нам с тобой следует основать клуб для избранных.

Кайнен обернулся к стоящему рядом Гарри Уилсону:

– Уилсон, ты тоже можешь к нам присоединиться.

– Нет уж, покорнейше благодарю, – пробормотал тот. – Помнится, один мудрец както сказал, что ни за что не вступит в клуб, который согласится иметь его своим членом. К тому же мне не хочется получать мешком по башке.

– Трус! – усмехнулся Кайнен.

Уилсон отвесил поклон:

– К вашим услугам.

– Ну а теперь, – продолжал Кайнен, снова поворачиваясь к Джареду, – полагаю, ты уже имеешь представление о том, почему ты здесь.

Джаред восстановил в памяти вчерашний сумбурный и не слишком вежливый разговор с полковником Роббинсом.

– Полковник Роббинс рассказал мне, что я появился на свет для того, чтобы мне в мозг перенесли сознание Чарльза Бутэна, однако из этой затеи ничего не вышло. Он сказал, что Бутэн был ученым, работавшим здесь, а потом стал предателем. И объяснил, что эти новые воспоминания, которые я вдруг начал ощущать, на самом деле являются воспоминаниями Бутэна, и никому не известно, почему они всплывают только сейчас.

– Какие подробности сообщил тебе Роббинс относительно жизни и научной работы Бутэна? – спросил Уилсон.

– По сути дела, никаких, – ответил Джаред. – Полковник сказал, что, если я узнаю чтонибудь от него или из архивов, это может помешать естественному восстановлению памяти. Он был прав?

Уилсон только пожал плечами. Кайнен сказал:

– Поскольку ты первый человек, с кем это произошло, у нас нет никакого опыта, и мы понятия не имеем, что делать дальше. Максимальным приближением можно считать определенные случаи амнезии. Вчера ты сумел самостоятельно разыскать лабораторию Бутэна и вспомнить, как звали его дочь, однако ты не знаешь, как эти сведения попали к тебе в память. То же самое происходит при амнезии. Принципиальное отличие заключается в том, что это не твои собственные, а чужие воспоминания.

– Значит, вы тоже не знаете, как вытащить из меня все остальное? – спросил Джаред.

– У нас есть коекакие теории, – уклончиво произнес Уилсон.

– Теории, – повторил Джаред.

– Если точнее, гипотезы, – поправил Кайнен. – Помнится, несколько месяцев назад я объяснял лейтенанту Саган, что, на мой взгляд, сознание Бутэна не приживется в тебе потому, что оно уже сформировавшееся, зрелое, и, если просто впихнуть его в неразвитый мозг, не имеющий опыта, ему не за что будет ухватиться. Однако теперь у тебя уже есть какойто опыт, не так ли? Семь месяцев на войне состарят кого угодно. И вероятно, чтото из того, что тебе пришлось пережить, выступило в роли мостика, перекинутого к воспоминаниям Бутэна.

Дирак задумался.

– Во время последней операции погиб очень близкий мне человек. И дочь Бутэна также погибла.

Джаред не стал рассказывать Кайнену про убийство Вийут Сер и про свой нервный срыв, когда он стоял, сжимая в руке нож.

Кайнен кивнул, демонстрируя, что ознакомился не только с человеческой речью, но и с языком жестов.

– Вполне возможно, это и явилось толчком.

– В таком случае, почему воспоминания не всплыли прямо тогда? – спросил Джаред. – Это произошло позже, когда я, вернувшись на станцию "Феникс", ел мармеладные орешки.

– "Воспоминания о прошедшем", – заметил Уилсон.

Дирак вопросительно посмотрел на него:

– Что?

– На самом деле гораздо более точным переводом оригинального названия является "В поисках утраченного времени", – объяснил Уилсон. – Это роман Марселя Пруста. Книга начинается с того, что главного героя захлестывает поток детских воспоминаний, вызванный тем, что он съел печенье, макнув его в чай. У людей чувства и воспоминания тесно связаны между собой. Вполне вероятно, вкус мармеладных орешков пробудил эти воспоминания, особенно если орешки имели какоето особое значение.

– Помню, я сказал, что Зоя их очень любила, – вспомнил Джаред. – Дочь Бутэна. Ее звали Зоя.

– Судя по всему, этого оказалось достаточно, – согласился Кайнен.

– Может быть, тебе нужно еще поесть орешков, – пошутил Уилсон.

– Я уже ел, – совершенно серьезно признался Джаред.

Он действительно попросил полковника Роббинса принести ему пакетик с черными орешками: после того как его вырвало на глазах у продавщицы, Джаред стеснялся просить их сам. Затем он целый час сидел в своей новой комнате и сосредоточенно поедал сласти.

– И? – спросил Уилсон.

Джаред лишь молча покачал головой.

– Дирак, разреши коечто тебе показать.

Кайнен нажал на клавишу. На трехмерном экране у него на столе появились три объемных изображения. Кайнен указал на одно из них:

– Вот это отображение сознания Чарльза Бутэна, копия которого благодаря его научному гению хранится в файле. Далее идет отображение твоего собственного сознания, снятое во время обучения.

Увидев удивление Джареда, Кайнен добавил:

– Дада, за тобой пристально наблюдали. С самого рождения ты был научным экспериментом. Однако это лишь отображение. В отличие от сознания Бутэна твое в файле не хранится.

– А третий образ – это твое сознание в настоящий момент. Мы не умеем читать эти отображения, но даже невооруженным взглядом видно, что последнее существенно отличается от двух предыдущих. На наш взгляд, твой головной мозг впервые попытался соединить загруженное извне сознание Бутэна с твоим собственным. Вчерашнее событие изменило тебя, возможно, бесповоротно. Ты сам ничего не чувствуешь?

Джаред задумался.

– Я не ощущаю никакой разницы, – наконец сказал он. – Да, у меня действительно появились новые воспоминания, но, помоему, я продолжаю вести себя так же, как и прежде.

– Если не считать того, что ты принялся дубасить генералов, – напомнил Уилсон.

– Это произошло совершенно случайно, – сказал Джаред.

– Нет, не случайно! – внезапно возбудился Кайнен. – Именно это я и пытаюсь тебе объяснить, Дирак. Ты родился одним человеком. Затем стал другим. А теперь ты становишься третьим – сочетанием первых двух. Если мы будем продолжать, если нам повезет, в тебе будет проступать все больше и больше от Бутэна. Ты изменишься. Изменишься как личность, возможно, кардинальным образом. И тот, кем ты станешь, будет отличаться от того, кем ты являешься сейчас. Я хочу убедиться, что ты отдаешь себе в этом отчет, так как мне нужно, чтобы ты сам сделал выбор: согласен ли ты на эти перемены.

– Сделал выбор? – переспросил Джаред.

– Да, Дирак, сделал выбор, – подтвердил Кайнен. – Этого тебе еще не приходилось делать.

Он кивнул на Уилсона:

– Вот лейтенант Уилсон сам выбрал свой жизненный путь – он по собственному желанию пошел служить в Силы самообороны колоний. Но у тебя и твоих собратьев по Специальным силам свободы выбора не было. Дирак, отдаешь ли ты себе отчет, что солдаты Специальных сил, по сути дела, являются рабами? От вас не зависит, идти ли вам в бой. Вы не имеете права отказаться. Вам даже не позволяется знать, что есть возможность отказаться.

От этих рассуждений Джареду стало неуютно.

– Мы смотрим на это иначе. Мы гордимся тем, что служим человечеству.

– Ну разумеется, не сомневаюсь в этом, – заметил Кайнен. – Так вас запрограммировали при рождении, когда ваш головной мозг еще девственно чист, и думает за вас МозгоДруг, выбирая одни решения, а не другие. И к тому времени, как ваш мозг обретает способность мыслить самостоятельно, для него уже проложена дорожка, с которой не свернуть. Так что ни о какой свободе выбора говорить не приходится.

– Мне постоянно приходилось делать выбор, – возразил Джаред.

– Да, в мелочах, – поправил его Кайнен. – На протяжении всей твоей недолгой жизни, рядовой Дирак, решения за тебя принимали другие. Комуто потребовалось произвести тебя на свет – и ты не отличался от всех других. Затем комуто вздумалось записать в твой головной мозг чужое сознание. Потом из тебя решили сделать воина. За тебя принимали решения, в каких боях тебе участвовать. И, наконец, когда комуто это понадобилось, тебя передали нам. И ктото посторонний может решить расколоть твою голову словно яйцо, чтобы дать сознанию Бутэна возможность захватить тебя. Но я сделал свой выбор: я даю тебе возможность самому определить свою судьбу.

– Почему?

– Потому что это в моих силах, – ответил Кайнен, – и потому что ты должен наконец сделать выбор сам. Судя по всему, никто, кроме меня, тебе этого не позволит. Но это твоя жизнь, Дирак. Если ты согласишься идти дальше, мы предложим тебе то, что, на наш взгляд, сможет открыть доступ к воспоминаниям и личности Бутэна.

– А если я не соглашусь? Что будет тогда?

– Тогда мы скажем руководству отдела военных исследований, что отказываемся тебя неволить, – ответил Уилсон.

– Ну и что? Можно ведь будет найти когонибудь другого, – заметил Джаред.

– И можно не сомневаться, когонибудь непременно найдут, – согласился Кайнен. – Однако ты сделаешь свой выбор, а мы – свой.

Джаред осознал, что Кайнен прав: на протяжении всей его жизни решения по основным вопросам принимали другие. Его свобода выбора сводилась лишь к несущественным мелочам и боевым ситуациям, когда отсутствие какого бы то ни было решения означало неминуемую смерть. Сам Джаред никогда не считал себя рабом, однако он вынужден был признать, что просто не представлял свою жизнь вне Специальных сил. Габриэль Браге говорил, что, отслужив десять лет, можно будет уйти из армии и стать колонистом, и никому даже в голову не пришло спросить, почему они должны служить эти десять лет. Все обучение Специальных сил было направлено на то, чтобы подчинять личный выбор нуждам отделения и взвода; даже интеграция, несомненно, величайшее достижение, размывало индивидуальность в пользу коллективизма.

При мысли об интеграции Джаред ощутил острый укол одиночества. Как только был получен приказ о переводе, интеграция со 2м взводом была тотчас же отключена. Постоянный фоновый шум мыслей и чувств боевых товарищей сменился гулкой пустотой. Если бы у Джареда не было возможности обращаться к хоть и скудному, но собственному опыту, он сошел бы с ума, лишившись возможности ощущать свой взвод. И все равно, весь первый день Джаред провел в глубокой депрессии. Это было сравнимо с ампутацией, кровавой и безжалостной, перенести которую позволяло лишь сознание, что все это временное.

Джаред с нарастающим чувством беспокойства осознавал, какая значительная часть его жизни прошла под диктовку, приказы, распоряжения и требования. Он поймал себя на том, насколько не готов сделать выбор, предложенный Кайненом. Первым его стремлением было сказать: "Да, я готов продолжать, я готов узнать больше о Чарльзе Бутэне, человеке, которым я должен был стать, и в какойто степени превратиться в него". Однако Джаред не мог сказать, действительно ли сам хочет этого или просто готов выполнить то, что от него ждут другие. Вдруг его захлестнуло чувство обиды – не на Союз колоний и не на Специальные силы, а на Кайнена – за то, что тот поставил его перед необходимостью определиться и сделать выбор.

– А как бы поступили на моем месте вы? – наконец спросил он Кайнена.

– Я – это не ты, – только и ответил тот.

От Уилсона ждать помощи также было нечего. Оба занялись своей работой, оставив Джареда размышлять, глядя на три отображения сознания, каждое из которых в той или иной степени принадлежало ему.

– Я сделал выбор, – наконец сказал Джаред, когда прошло уже больше двух часов. – Я хочу продолжать.

– Ты можешь объяснить, почему ты так решил? – спросил Кайнен.

– Потому что я хочу лучше разобраться во всем этом.

Джаред указал на образ третьего сознания:

– Вы говорите, я меняюсь. Становлюсь другим. Я вам верю. Но себе я попрежнему кажусь самим собой. И думаю, я останусь самим собой, что бы со мной ни произошло. И хочу в этом убедиться.

Он повернулся к Кайнену:

– Вы сказали, что солдаты Специальных сил являются рабами. И в этом вы правы. Тут я спорить не стану. Но нам также говорили, что из всех людей мы единственные, кто появился на свет ради какойто цели. И наша цель – защищать человечество. Тогда у меня не было выбора, но сейчас я сам выбираю цель своей жизни. Я выбираю то, что вы мне предлагаете.

– Ты выбираешь быть рабом, – заметил Кайнен.

– Нет! – с жаром возразил Джаред. – Я перестал быть рабом, когда сделал этот выбор.

– Но ты выбираешь тот путь, который выбрали за тебя те, кто сделал тебя рабом, – настаивал Кайнен.

– Это мой выбор. Если Бутэн задумал навредить человечеству, я хочу его остановить.

– В этом случае ты можешь стать похожим на него, – вмешался Уилсон.

– Я должен был быть им, – ответил Джаред. – А быть просто похожим на него оставляет мне какуюто свободу.

– Значит, ты сделал свой выбор, – заключил Кайнен.

– Сделал, – подтвердил Джаред.

– Что ж, слава богу, – с видимым облегчением вздохнул Уилсон.

Кайнен также заметно расслабился. Джаред недоуменно посмотрел на них.

– Я ничего не понимаю… – начал было он, обращаясь к Кайнену.

– Нам было приказано вытащить из тебя максимально возможное от Чарльза Бутэна, – объяснил Кайнен. – Если бы ты сказал "нет" и мы отказались бы выполнять приказ, для меня, вероятно, это означало бы смертный приговор. Я военнопленный, Дирак. Ту крохотную толику свободы, которой я пользуюсь, мне дали исключительно потому, что от меня есть какаято польза. Как только я перестану быть полезным, ССК перестанет снабжать меня лекарством, которое поддерживает мою жизнь. Или со мной расправятся какимлибо другим способом. Лейтенант Уилсон вряд ли будет расстрелян за отказ выполнить приказ, но, насколько я понимаю, тюрьмы ССК едва ли можно считать желанным местом отдыха.

– Ослушавшиеся приказа туда попадают, но оттуда больше никогда не выходят, – подтвердил Уилсон.

– Почему вы сразу не сказали об этом? – удивился Джаред.

– Потому что этим мы повлияли бы на твой свободный выбор, – назидательно произнес Уилсон.

– Мы решили между собой, что предоставим тебе возможность выбирать самому, а дальше будь что будет, – сказал Кайнен. – И, сделав свой выбор, мы хотели быть уверены, что и у тебя будет полная свобода делать свой.

– Так что спасибо за то, что ты решил идти до конца, – сказал Уилсон. – Дожидаясь, когда же ты на чтонибудь решишься, твою мать, я чуть в штаны не наложил.

– Прошу прощения, – виновато произнес Джаред.

– Забудь об этом, – остановил его Уилсон. – Ибо теперь тебе предстоит сделать еще один выбор.

– После долгих размышлений мы пришли к двум возможным вариантам, которые, на наш взгляд, смогут вызвать лавинообразное пробуждение воспоминаний из сознания Бутэна, – подхватил Кайнен. – В первом случае нужно будет использовать модификацию протокола переноса сознания, с помощью которого Бутэн был первоначально впихнут тебе в голову. Можно повторить этот протокол и наложить сознание Бутэна второй раз. Теперь, когда твой головной мозг повзрослел и развился, высока вероятность того, что оно зацепится прочнее – больше того, скорее всего, оно перенесется полностью. Однако тут возможны очень неприятные побочные эффекты.

– Например? – спросил Джаред.

– Например, новое сознание полностью сотрет твое собственное, – объяснил Уилсон.

– Вот как… – растерянно пробормотал Джаред.

– Сам понимаешь, чем это чревато, – заметил Кайнен.

– Мне чтото не хочется идти этим путем.

– И мы так подумали, – согласился Кайнен. – На этот случай у нас есть гораздо менее радикальный план Б.

– И в чем он заключается? – спросил Джаред.

– Мы совершим прогулку по твоей памяти, – сказал Уилсон. – Мармеладные орешки явились только началом.

Полковник Джеймс Роббинс посмотрел на Феникс, висящий над головой.

"Ну вот, я снова здесь", – подумал он.

Его смущение не укрылось от генерала Сцилларда.

– Полковник, вы ведь не слишком любите бывать в генеральской столовой, не так ли? – спросил он, отправляя в рот кусок бифштекса.

– Я ее терпеть не могу, – пробормотал Роббинс, не отдавая себе отчета в своих словах. Опомнившись, он поспешно добавил: – Прошу прощения, сэр.

– Не могу вас в этом винить, – усмехнулся Сциллард, расправляясь с бифштексом. – Вся эта хренотень с запретом питаться здесь всем, кроме генералов, архиглупа. Да, кстати, как ваша вода?

Роббинс бросил взгляд на запотевший стакан перед собой:

– Восхитительная, сэр. Очень освежает.

– Знаете, во всем этом, – Сциллард обвел вилкой зал столовой, – виноваты мы. Я хочу сказать, Специальные силы.

– То есть? – удивился Роббинс.

– Генералы Специальных сил таскали сюда всех, не только офицеров, но сержантов и даже рядовых. Потому что, за исключением боевых ситуаций, в Специальных силах всем глубоко наплевать на звания. Так что вся столовая была забита солдатами, которые уплетали аппетитные бифштексы и глазели на планету над головой. Все это действовало на нервы остальным генералам – и даже не столько то, что им приходилось обедать в обществе рядовых, сколько то, что это были рядовые из Бригад призраков. Это было в старые времена, когда от одной мысли о солдате, которому от роду нет еще и года, у вас, "настоящих рожденных", мурашки по коже бежали.

– Это происходит до сих пор, – признался Роббинс. – Иногда.

– Да, знаю, – усмехнулся Сциллард. – Но теперь вы хотя бы научились лучше это скрывать. Так или иначе, прошло немного времени, и генералы из "настоящих рожденных" заявили во всеуслышание, что это их собственная вотчина. И с тех пор все, на что может рассчитывать простой смертный, попавший сюда, – это стакан восхитительной освежающей воды, на которую вы смотрите с таким отвращением, полковник. Что ж, от лица всех Специальных сил приношу вам глубочайшие извинения за эти неудобства.

– Благодарю вас, генерал. К счастью, мне совсем не хочется есть.

– Вот и хорошо, – пробормотал Сциллард, снова набрасываясь на еду.

Полковник Роббинс молча наблюдал за тем, как генерал расправляется с солидным ломтем мяса, покрытым румяной корочкой. На самом деле он умирал от голода, однако упоминать об этом было бы неприлично. Роббинс мысленно взял на заметку: в следующий раз перед тем, как отправиться на встречу в генеральскую столовую, надо будет основательно подкрепиться.

Дожевав и проглотив кусок, Сциллард снова обратил внимание на Роббинса.

– Полковник, вам приходилось слышать о системе Эсто? Не копайтесь в компьютере, просто скажите, знаете ли вы о такой?

– Впервые слышу, – признался Роббинс.

– А как насчет Краны? МауныКеа? Шеффилда?

– Я знаю МаунаКеа – это потухший вулкан на Земле, на Гавайских островах. Но, полагаю, вы имели в виду другое.

– Совершенно верно. – Снова махнув вилкой, Сциллард указал на точку за восточным краем диска Феникса. – Система МаунаКеа вон там, у самого горизонта "сквозного скачка", если считать от Феникса. Там основана новая колония.

– Ее основали гавайцы? – спросил Роббинс.

– Разумеется, нет. Если верить тем данным, которые у меня есть, в основном, тамилы. Название выбрали не они; они там просто поселились.

– И что интересного в этой системе?

– То, что меньше трех суток назад в ней пропал крейсер Специальных сил.

– Он подвергся нападению? – встрепенулся Роббинс. – Был уничтожен?

– Нет. Он просто исчез. Ни разу не вышел на связь с того момента, как прибыл в систему.