Чтение 14–й страницы книги ~Занимательная механика~

– Можно только гадать, – вздохнул Эммануил. – Настоящие шаманы – это люди, достигшие вершины развития, способные использовать едва ли не все возможности организма. Они лечат и насылают порчу, призывают животных и рыбу или, наоборот, отгоняют их. Рассказывают, что некоторые из них способны оборачиваться дикими зверями и птицами. Сибирские шаманы скрывают много тайн, но главная из них – Золотая Баба, идол, который ищут больше трехсот лет.

– Вы считаете, что она дает шаманам их силу, – догадался Остин.

– Верно, – кивнул Кантор. – Это одна из теорий.

Теперь стало понятно, почему правительство вложилось в экспедицию. Если Золотая Баба действительно является генератором «какогототамневиданногополя», она должна находиться в Америке и нигде больше.

– Я ответил на ваш вопрос?– поинтересовался профессор.

– Да.

– Теперь ваша очередь, Джеймс. Почему вы так настойчиво пытались узнать у Ерофея, где мы находимся?

– Потому что мы находимся не там, где должны. – Остин, все еще обдумывающий слова Эммануила, рассеянно посмотрел на карту, а затем развернул поверх нее другую, тоже с отметками пройденного пути, но не топографическую, а составленную из сделанных со спутника фотографий. – Сегодня вечером мы должны были выйти к берегу небольшого лесного озера.

Кантор внимательно изучил карту, затем оглядел окружающий поляну лес и неуверенно спросил:

– Может, мы не дошли?

– Если верить приборам, мы разбили лагерь в самом центре озера.

– Ошибка исключена?

– Мелкие несоответствия я стал замечать несколько дней назад, – признался Остин. – Не отмеченная на карте скала, болото, оказавшееся не там, где нужно… Я не придан им особого значения, и по всей видимости – зря. Сегодня стало окончательно ясно, что спутниковым навигаторам доверять нельзя. Но это не самая плохая новость.

– Что может быть хуже? – Профессор испугался.

Сильно испугался. Даже в вечернем сумраке офицер разглядел, что руководитель экспедиции побледнел. «Рассказывать дальше? А если он запаникует?» Но делать нечего, Остин не имел права скрывать от начальника правду.

– Час назад перестали работать приборы связи. Рация и спутниковый телефон молчат. Но и это не все. Вы носите компас?

– Конечно.

– Достаньте его.

Кантор поковырялся в карманах, вытащил приборчик и вскрикнул. Стрелка крутилась, не переставая.

– Что все это значит?

– Я думал, вы мне объясните.

Две одинокие лучины не были способны разогнать царящий в пещере полумрак, они едва тлели. Скорее точки на стене, чем светильники. Впрочем, Семен даже обрадовался отсутствию света. Старый охотник не хотел видеть лицо шамана, не хотел встречаться с ним взглядом. Не хотел, чтобы тот видел его глаза. Сложные вопросы проще обсуждать, когда перед тобой всего лишь неясная фигура, контуры которой едва улавливаются в темноте.

– Как далеко они зашли? – тихо спросил шаман. Он сидел на камне, прислонившись спиной к стене. Неподвижная тень. Бесстрастный голос.

– Им не выбраться без проводника, – уверенно ответил охотник.

– Точно?

– Абсолютно.

Всю последнюю неделю шаман влиял на приборы американцев, на компас и спутниковый навигатор одновременно, заставляя их показывать не то, что было на самом деле. Сегодня он их полностью вывел из строя.

– Мы убрали все зарубки, которые они оставляли, уничтожили все следы, – продолжил охотник, – Ерофей способен найти дорогу, он знает тайгу, но если он исчезнет, американцам не выбраться.

На несколько мгновений в пещере воцарилась тишина. Ни шороха, ни даже вздоха.

– В таком случае, – медленно произнес шаман, – пусть проводник исчезнет. Не сегодня, через пару дней. Пусть он заведет их еще дальше, а потом исчезнет.

Семен ждал этого приказа. Без волнения ждал, без страха, он знал, как следует поступать с предателями. Машинально кивнул, не отдавая себе отчета в том, что его движение вряд ли будет увидено, и поинтересовался:

– А что будет с американцами?

– Поступим с ними так, как решили, – бесстрастно ответил шаман.

– Ты решил, – уточнил охотник.

– И объяснил тебе мотивы.

– Им не выбраться без проводника и приборов, – повторил Семен. – Сначала они этого не поймут, потом начнут бояться, потом – паниковать. Через неделю они будут рыдать, не переставая молить своего бога, чтобы их кто-нибудь нашел, и драться за последние припасы. Испытав такое, они никогда не вернутся в тайгу.

– Вернутся, – односложно ответил шаман.

– Они за километр будут обходить любой лес. Неделя в тайге… да они забудут само слово «Сибирь».

– Не забудут. Вернутся в следующем году, но будут гораздо осторожнее. Они найдут нового проводника…

– Но люди будут знать, что ждет предателя!

– Люди знают это и сейчас. – Шаман негромко кашлянул. – Люди слабы. Многие забыли, что значит для нас Богиня, приходят к ней по привычке. Думают о ее сокровищах. – Шаман поднялся на ноги, сделал шаг вперед, и Семену все-таки пришлось увидеть его лихорадочно блестящие глаза. – Если мы отпустим американцев, они вернутся уже в следующем году. Они упорные. Они очень хотят ее найти.

Их было шестеро, их всегда было шестеро – хранителей Богини. И решения они всегда принимали сообща. И на этот раз большинство шаманов склонялось к обычному варианту поведения: спрятаться, затаиться, подождать, пока американцам не надоест блуждать по тайге. Но молодой настоял на своем. Убедил товарищей, что пора показать ученым, что в Сибири их не ждут. И сам вызвался решить проблему.

– Если мы не отпустим американцев, придут другие, – убежденно произнес охотник. – Богиня влечёт их.

Шаман улыбнулся. Плохо улыбнулся. Не зло, не агрессивно – просто плохо. Такая улыбка могла вызвать дрожь у любого человека, но Семену довелось видеть слишком много, и напугать его одной только улыбкой было не под силу даже шаману.

– Придут другие, но не в следующем году. Цена покажется им чрезмерной, и пройдет немало времени, прежде чем они победят свой страх.

– Но другие все равно придут.

– Да. И мы будем ждать. – Шаман возвратился к своему камню. Снова сел. Снова прислонился спиной к стене пещеры. По всей видимости, закрыл глаза. И в его голос вернулось прежнее безразличие: – А сейчас поступим с американцами так, как решили. – Но через пару секунд поправился: – Как я решил.

Сержант Андерсен отыскал Остина вскоре после совещания. Формальному и одновременно неформальному лидеру морпехов не терпелось узнать, какое решение приняли руководители экспедиции. И ответ офицера его не обрадовав:

– Значит, мы идем дальше?

– Совершенно верно, сержант, – подтвердил Джеймс.

Андерсен задумчиво потеребил ремень. Разумеется, подобный жест при разговоре с офицером не являлся допустимым, но Остин понял, что морпех желает продемонстрировать свое неудовольствие всеми доступными способами, а потому воздержался от замечания.

– Прошу прощения, сэр, но ведь связь не работает.

– Скажу больше, сержант, компасы сошли с ума.

– Мне это уже известно.

– Отлично.

Андерсен поколебался, но все-таки задач следующий вопрос:

– Профессор способен объяснить происходящее?

– Мистер Кантор полагает, что мы находимся в некой аномальной зоне, – любезно объяснил Остин. – Вы понимаете, что значит «аномальная зона»?

– Теперь – да, – не удержался от язвительного ответа Андерсен.

– Вот и хорошо.

– Почему бы нам не пойти назад?

– Потому что у нас есть цель, и эта цель пока не достигнута. Мы знали, что будет трудно, а потому не должны робеть при появлении… э-э… временных неудобств.

– Отсутствие связи – это не временное неудобство, сэр, – отчеканил Андерсен. – Это серьезная нештатная ситуация, которая несет угрозу жизни. В случае необходимости мы не сможем своевременно получить помощь.

– Ребята пытаются починить передатчики, – спокойно ответил Остин.

– А если у них, не получится?

– Значит, нас начнут искать, – пожал плечами офицер. – Сформируют спасательную экспедицию и направят ее в тайгу. Нас не бросят, сержант. А мы, в свою очередь, обязаны продолжить выполнение поставленной задачи.

– Я могу вам только советовать, сэр, но, по моему скромному мнению, двигаться по тайге без связи не совсем правильно.

Джеймс нахмурился:

«Что это: еще ворчание или уже ультиматум?»

– Насколько я понимаю, солдаты разделяют ваше скромное мнение?

– В большинстве, сэр, – не стал скрывать Андерсен.

– Мне нравится, что вы контролируете своих людей, сержант. Это показывает ваш профессионализм.

– Спасибо, сэр.

– Но, демонстрируя профессионализм, не следует забывать о долге, не так ли, солдат?

У Андерсена заходили желваки, но ответил он спокойным голосом:

– Я помню о присяге, сэр.

– Не сомневаюсь! – «Пока ворчание. Пока…» – Передайте ребятам, что завтра мы продолжим путь согласно намеченному плану. Временная неисправность техники не должна нас смущать, ибо есть проводник, который доведет нас до места и выведет обратно. – Остин произнес слова предельно твердо и предельно жестко, так, чтобы Андерсен вспомнил о существовании военного трибунала. – Кстати, я хочу, чтобы с этой минуты проводника охранял не один человек, а двое.

– Слушаюсь, сэр.

– И оставляйте как можно больше следов по пути следования. Не убирайтесь на стоянках, делайте зарубки, засечки, фотографируйте места и обязательно указывайте время и дату. Я хочу быть уверен, что мы выберемся отсюда при любом развитии событий. – Джеймс внимательно посмотрел на Андерсена: – Но сейчас мы идем вперед, это понятно? Надеюсь, вы не станете оспаривать официальный приказ?

– Мы всегда выполняли приказы вышестоящего начальства, – проворчал сержант. – Именно поэтому и оказались здесь.

– Если мы добьемся успеха, все будет забыто.

– Именно так нам и говорили, сэр. Вот только… – Андерсен замялся.

– Продолжайте, сержант, – подбодрил подчиненного Остин. – Я хочу, чтобы вы высказали все, что вас мучает.

Андерсен решился. Он посмотрел офицеру в глаза и угрюмо произнес:

– Ребята думают, что никто из нас отсюда не выберется, сэр. Ребята думают, что профессор разозлил шаманов и они нас не отпустят.

Понедельник

Торопиться в понедельник на службу Волков не стал по двум причинам. Во-первых, не было никаких срочных дел, требующих его присутствия в министерстве. Ильгар, если соберется прийти, позвонит на мобильный, всем остальным нужным людям его номер также известен. Во-вторых, следовало зайти к Яшке, исполнить данное Маме Вале обещание.

Тем более что Федор чувствовал себя виноватым перед старушкой: он соврал. На самом деле он виделся с Яшей гораздо чаще, чем говорил. И чаще, чем хотел бы.

Потому что причина этих встреч не относилась к числу приятных.

В их компании Петрович считался самым основательным и серьезным, Лева – самым жизнерадостным, Очкарик – умным, а Яша Рыжков – самым талантливым. И не без оснований. Яшкины стихи никого не оставляли безразличным, проникали в самую душу, прикасались к сердцу. Не зря ведь в древности хороших поэтов считали волшебниками…

Специалисты сравнивали тонкую лирику Рыжкова с есенинскими строками и прочили молодому поэту большое будущее. Яша поступил в Литературный институт и в девятнадцать лет издал первый сборник, благосклонно принятый критиками и публикой. Заговорили о том, что традиции Евтушенко и Рождественского не умерли, что поэзия возвращает утраченные было позиции, что юный Рыжков способен стать властителем дум поколения.

Жизнь Яши, в которой сбывалась одна мечта за другой, была похожа на сказочный сон. Вот только жить в сказке порой оказывается сложнее, чем наяву.

К сожалению, именно в это время дороги четырех друзей ненадолго разошлись. Волков с головой погрузился в мир криминалистики, Стрекалов увлекся экономикой и постоянно стажировался на Западе, Лева переехал жить в другой район, и Яша, талантливый, но не обладающий достаточной внутренней силой, остался без поддержки. Но он и не думал, что она ему требуется. Рыжков вошел в мир богемы. Он издал еще один сборник. Приятели захлебнулись от восторга, но критики, не относящиеся к числу его друзей, отметили, что обещающий поэт стал повторяться. Тем не менее в целом отзывы были вполне благосклонными. Отзывы специалистов. А вот читающая публика новую работу Рыжкова практически не заметила.

Россиянам образца девяностых годов стихи оказались без надобности.

А вкусивший славы Яша мечтал о всеобщей известности, мечтал прогреметь на всю страну и отказывался верить, что времена изменились.

У него была возможность стать автором шлягеров, некоторые его стихи превратились в песни популярных групп, продюсеры предлагали контракты, обещали неплохие деньги, но Рыжков, проработав на ниве коммерческого рифмоплетства меньше года, впал в жуткую депрессию. Разве об этом он грезил? Разве к этому стремилась его душа? Тратить талант на «бухгалтер, милый мой бухгалтер»? А как же высокое искусство?

Холодный прагматизм реального мира подрезал Яше крылья.

Несмотря на то, что талант никуда не делся, что его лирика по-прежнему пользовалась спросом у продюсеров, Рыжков работал с ними изредка, только тогда, когда остро нуждался в деньгах. Он писал «в стол», мыкался по литературным журналам, которые едва сводили концы с концами и часто выплачивали гонорар экземплярами тиража, а после того, как от него ушла вторая жена, Яша прочно сел на иглу.

Рыжков тщательно скрывал от друзей новое увлечение. Во время редких встреч демонстрировал уверенность в себе, рассказывал, что работает в шоу-бизнесе и вполне счастлив, а на деле скатывался все ниже и ниже. Через несколько месяцев Яша попал на прицел к черным маклерам. Одинокий наркоман, владеющий трехкомнатной квартирой на элитном Ленинском проспекте, – мечта! У Рыжкова, стихи которого становились все хуже и хуже, а соответственно, теряющего уважение продюсеров, появился постоянный источник наркотиков: милая женщина, всегда имевшая под рукой дозу.

На какое-то время жизнь вновь превратилась в сказку: дармовой героин, «понимающая» спутница, готовая слушать его стихи и его откровения, что еще нужно для счастья? И неизвестно, чем бы закончилась эта сказка, если бы к Яше не забежал на огонек Корзинкин, разбирающийся в женщинах лучше, чем Менделеев в химий. «Милая женщина» вызвала у Левы подозрения, которыми он не замедлил поделиться с Волковым. Федор проверил новую подругу Рыжкова по своим каналам и понял, что Яша крепко влип: его знакомая входила в хорошо организованную банду, специализирующуюся на отъеме квартир у опустившихся москвичей и имевшую надежное прикрытие в серьезной правоохранительной структуре. Пришлось подключать Петровича.

В странные девяностые годы бандитов не то чтобы не ловили… но в некоторых случаях было правильнее с ними договариваться, и Очкарику, при поддержке уже набравшего изрядный вес в определенных кругах Ильи, удалось снять Рыжкова с крючка. Бандитам вернули стоимость потраченного на Яшу героина и выплатили штраф – тридцать тысяч долларов. «Милая женщина» навсегда исчезла с горизонта. Рыжкова Петрович отправил в заграничную клинику, а саму историю друзья решили не предавать огласке. О злоключениях Яши не знал никто, даже Мама Валя и Оксана.

– Привет, – бросил Очкарик.

– Привет, – кивнул открывший дверь Рыжков. – Кофе будешь?

– Не откажусь.

– Проходи. – И направился на кухню. – Только молока у меня нет.

Яша прекрасно знал, что Волков пьет исключительно черный кофе, но все равно сообщил об отсутствии молока. Всегда сообщал.

– Да я обойдусь, – привычно отозвался Федор. Квартира Рыжкова, которую Очкарик помнил с детства, была обставлена новой мебелью: почти всю старую Яша спустил на наркотики до того, как встретил «милую женщину». Стрекалов не только отправил друга, на лечение, но оплатил ремонт в его квартире и новую, обстановку.

– Работал? – Волков присел на табуретку и показал пальцем на лежащие на столе исписанные листы бумаги. Но не притронулся к ним, знал, что Рыжков этого не любит.

– Не получается, – не оборачиваясь ответил Яша. – Не идет.

Но главное, он пытается. Он хочет. После возвращения из клиники Рыжков сжег все, что написал в «героиновую эпоху», и несколько месяцев не притрагивался к перу. Теперь он возвращается.

– Почему ты не приехал к Петровичу?

– Работал. – Яша поставил на стол две кружки с растворимым кофе, уселся напротив Федора, но смотреть на друга не стал, повернулся к окну.

– Илья ждал.

– У меня смокинг в стирке.

– У меня тоже, – в тон ему отозвался Очкарик. – Поэтому я ездил в джинсах и свитере. Петрович стерпел.

– Твои джинсы, наверное, стоят дороже всего моего гардероба, – проворчал Рыжков.

– А это важно?

– А разве нет?

– Нет, – твердо ответил Волков.

– Блин, да когда вы поймете, что мы люди разного круга? – взорвался Яша. – Когда?! Когда перестанете доставать меня своей жалостью?

Судя по красноте глаз и количеству исписанных листов, он работал всю ночь. Пытался работать. У него не получалось. Стихи, которые бы с радостью запели любые «фабриканты», выводили Рыжкова из себя. Бесили. Нестерпима была сама мысль, что он пишет на таком уровне. Нестерпимо было сравнивать их с работами из первого сборника.

– Что вы ко мне лезете?!

– А что нам еще остается? – усмехнулся Волков. – Мы ведь друзья.

– Мещане хреновы! Достали вы меня со своей поганой моралью! Вы что, по вечерам перед собой отчитываетесь, что ли? «Доброе дело сегодня сделал? Молодец, Федя, ставь галочку». Что вы понимаете? Что?

Он был пьян. Пьян от бессонницы и неудачной работы. Пьян от тоски. Пьян от злости на самого себя. Он выкрикивал оскорбления, а Федор молча прихлебывал кофе и щурился. Пусть Яша выпускает пар. Пусть лучше так, чем с помощью шприца. Пусть бесится. Я потерплю.

– Думаешь, мне легко понимать, скольким я вам обязан? Уже обязан! А Петрович еще говорит: иди ко мне! Блин, да что я там буду делать? Стану членом общества? Член вам, козлы! Я не сдамся! Ты понял? Я не сдамся!

Вопли закончились. Рыжков вытащил из кармана тренировочных брюк платок и принялся сморкаться. Только он мог ухитриться подцепить простуду посреди лета. С самого детства ухитрялся.

– Побрейся, – негромко сказал Очкарик.

– Что? – Яша недоуменно посмотрел на Волкова. – Что?

– Побрейся. Щетина еще никому не помогла.

– А не-щетина помогла?

– Когда человек опрятен, когда он в тонусе, он начинает думать по-другому, – спокойно произнес Федор.

– Позитивно, – зло усмехнулся Яша.

– Позитивным становится общий настрой.

– Переквалифицировался в психоаналитики?

– Делюсь опытом. Или ты думаешь, что депрессии только у богемы случаются? Мещане, знаешь ли, тоже не из железа сделаны.

– А-а… – Рыжков погонял по столу опустевшую чашку, покривил губы, словно подбирая очередное оскорбление, и действительно сказал… Но это не было ругательством, Яша уже выпустил пар: – Как там Оксана?

– Нормально, – ответил Федор.

– Мама Валя?

– Скучает по тебе.

– Ага. – Рыжков опустил голову. – А Петрович все носится со своим стеклом?

– Построил цепную передачу: две шестеренки, ручка…

– Часов ему показалось мало?

– Насколько я понимаю, это первый шаг к чему-то большему.

– К стеклянному велосипеду?

– Почему нет? – пожал плечами Волков. – Во всяком случае, передача у него уже есть, осталось приделать колеса.

Яша впервые посмотрел Федору в глаза. Нахмурился, пытаясь понять, шутит друг или говорит всерьез:

– Разве это возможно?

– Разве для Петровича есть понятие «невозможно»? – парировал Очкарик. – У него целая фабрика в распоряжении, захочет – сделает стеклянный велосипед, захочет – еще чего-нибудь. Человек нашел себя.

– С такими деньгами трудно найти кого-нибудь другого.