Чтение 14–й страницы книги ~Китайские палочки времени~

Я не увижу Дашу в лучшем случае несколько дней. Но она есть — и это уже хорошо. Я счастлив оттого, что встретил ее. Оттого, что смог помочь.
Меня тянет к ней, хочется быть рядом. Но это не простая страсть, не желание обладать. А что тогда? Любовь? Не знаю.
И не хочу знать.
Даже странно. Мне всегда нравилось анализировать свой внутренний мир, разбираться, почему я чувствую и поступаю так, а не иначе. Я не пытался ограничивать свои порывы и желания, за исключением тех случаев, когда они попадают под категорию аморальных или могут вызвать нежелательные последствия. Я просто анализировал, изучал, но не контролировал. Мне было интересно понять каждую мелочь, происходящую внутри меня.
Сейчас со мной происходят столь важные события, мой внутренний мир проявляет непривычно высокую активность. Но почему-то мне абсолютно не хочется исследовать это.
Может быть, потому и не хочется, что это слишком важно?
Раз мой внутренний мир категорически противится тому, чтобы я исследовал его, то остается исследовать мир внешний, чтобы хоть как-то занять себя.
Смотреть, правда, особенно и не на что — поля, леса и дома сменяют друг друга с постоянством, нехарактерным для этого нестабильного мира. Но мне и не нужны яркие экзотические пейзажи — я всегда любил в дороге смотреть по сторонам.
А тем более сейчас, когда прекрасная гармония природы напоминает мне Дашу. Зелень травы — цвет ее глаз. Шелест ветра в ветвях берез, журчание речушек — ее голос. Изящные стволы тех же берез — ее фигуру.
Хотя нет, «фигура» — отвратительное, некрасивое слово. При мыслях о Даше сразу вспоминается незаслуженно забытое русское слово «стан».
Так я и ехал — смотрел по сторонам и в окружающих пейзажах видел ее. А потом пейзажи пропали, а Даша осталась. Она говорила мне что-то важное. Но что именно, не знаю. Я не вслушивался в слова, был занят другим: ловил каждый звук ее голоса, наслаждался нежнейшими переливами.
Потом она поняла, что я не слушаю, нахмурилась и начала отдаляться. Я побежал за ней, но не мог догнать. Потом я споткнулся, упал на землю. Почва подо мной заколыхалась, запрыгала. И вдруг оказалось, что это не земля, а кузов грузовика, трясущегося на кочках и колдобинах.
Уже темно. Рассмотреть что-либо вокруг невозможно — глаза различают лишь линию, где черная кромка леса переходит в чуть более светлое небо. Можно надеть очки, но это довольно затруднительно, если учитывать, что у меня на голове мешок с двумя дырками. Да и зачем? Мне не нужно что-то рассмотреть, и задумчивый мрак вокруг прекрасно гармонирует с моим настроением. Да и не хочется после всего произошедшего вчера вновь прибегать к неестественным для меня способностям — пусть это всего лишь и ночное виденье.
Уже должны подъехать к Питеру. Чтобы проверить, выхожу в Сеть. Вызываю программу InsideTraveller — она находится в списке активных, в последние дни я часто пользовался ею.
Несколько мгновений уходит на то, чтобы спутниковая система определила мое местонахождение. До Петербурга осталось минут двадцать езды.
Задираю голову вверх — где-то там кружит невероятно сложное переплетение металлов, органики, керамики и КММ — квазимолекулярных материалов. До спутника всего какая-то сотня километров. За сегодняшний день я преодолел в несколько раз больше. Однако добрался от Москвы до Санкт-Петербурга я за несколько часов, а до спутника мне не добраться и за всю жизнь.
Но эта не видимая мною точка может превосходно рассмотреть меня. Может быть, сейчас кто-то видит грузовик, кажущийся игрушечным. Вчера мне как-то удалось подключиться к системе наблюдения на спутнике. Однако сейчас я даже не знаю, с какой стороны подойти к решению этой проблемы.
Вчера я был почти всемогущим. Но был ли это я?
Возможно, я углубился бы в дебри философии, однако мое внимание привлекло обилие огней на горизонте.
Санкт-Петербург. Как и большинство городов в этой реальности, он был практически до основания разрушен более трехсот лет назад. Погибло культурное наследие, оставленное десятками поколений предков.
И я приложил к этому руку. Нет, конечно, я не взрывал дворцы, не разорял парки. Во всяком случае, надеюсь, что нет — ручаться за себя-будущего я-настоящий не могу.
Я усмехнулся — сейчас я-настоящий нахожусь в будущем по отношению к себе-будущему. Машина времени была изобретена уже больше тридцати лет назад, а человечество никак не привыкнет к относительности понятий «настоящее», «прошлое» и «будущее».
Но усмехнулся я не слишком весело — грустные мысли этому способствуют. Опять навалилось тяжелое ощущение ответственности. Только от меня зависит, будут ли потеряны миллионы культурных памятников по всему миру. Если наступит не это будущее, а альтернативное, то все исторические и архитектурные ценности будут великолепно сохранены.
Впрочем, сейчас памятники должны волновать меня меньше всего — они только камни, пусть и несущие в себе память. В обычной ситуации такая мысль показалась бы мне кощунственной. Однако, когда рушится цивилизация, не время думать об обрушившихся дворцах и замках.
Машина резко затормозила, голова по инерции мотнулась и стукнулась о жесткий пластик кузова. Не больно, но обидно. Похоже, прежние рефлексы еще долго не вернутся во всей полноте. Впрочем, даже то ограниченное психическое и физическое состояние, в котором я пребываю сейчас,— невероятно низкая плата за возможности, которыми я вчера обладал.
Наверное, опасность все-таки раскрыла какие-то внутренние резервы. Ничем другим я не могу объяснить ничтожно малый откат после запредельного перенапряжения всех систем организма. Но в таком случае мне еще предстоит отдать долги собственному телу, после того как эта история завершится. Мне остается только надеяться, что я смогу расплатиться по счетам. Иначе...
— Эй, заснул, что ли? — прервал мои размышления водитель.— Вылезай, приехали.
И впрямь приехали. Это еще не Петербург, а нечто вроде города-спутника. Но водитель еще в Москве предупредил меня, что в саму северную столицу не поедет.
Я выпрыгнул из кузова. Довольно неуклюже, от долгого сидения в одной позе тело слегка занемело. Но все же я умудрился остаться на ногах после прыжка. С сожалением я подумал, что раньше мог целую неделю просидеть за компьютером без движения и после этого чувствовать себя бодрым и уверенным.
«Старею»,— пронеслась в голове глупая мысль. Ее я тут же отогнал — стареть мне еще рано. Просто в следующий раз сто раз подумаю, прежде чем полностью выплеснуть свое подсознание наружу. Впрочем, сто раз я подумать не успею. Не хватит времени даже на один раз.
И вообще, сильно надеюсь, что следующего раза не будет. Какое-то чутье говорит, что еще одного подобного издевательства над психикой я не перенесу. И закончу свои Дни в одной палате с Наполеоном и Кутузовым. Честь, конечно, большая. Но почему-то мне такой вариант не нравится.
Впрочем, если речь опять будет идти о жизни десятилетнего мальчика, может быть, я и смогу добровольно расстаться со своим психическим здоровьем. Но мне очень не хочется оказаться перед таким выбором.
Я поблагодарил водителя и побрел куда глаза глядят. Конкретного маршрута я пока не выработал. Как оказалось, глаза глядели в направлении одного из расположенных на окраине поселения заброшенных строений. Оно и к лучшему — пережду ночь в развалинах, здесь мала вероятность, что меня побеспокоят.
Похоже, здание очень старое. Стены его сложены из кирпича, а не собраны из биопластовых плит. Уже в моем времени кирпич редко использовался как строительный материал. Дома из него строили, но только в тех случаях, когда хотели получить здание «под старину».
А потом, когда по планете пронеслись волны революций и потрясений, большая часть промышленности была уничтожена. Традиционные товары пропали из употребления, их место заняли дешевые предметы из пластика, которые можно создать даже на бытовом синтезаторе. В качестве строительного материала повсеместно стали использоваться практичные, хотя и не слишком эстетичные биопластовые плиты.
Похоже, это здание еще существовало в моем времени. Если так, то в Сети наверняка есть его чертежи. Они действительно обнаружились. Здание оказалось Домом культуры. Когда-то здесь были многочисленные секции и кружки, бассейн, два кинозала, тир, спортивный и тренажерный залы.
Теперь нет ничего, кроме голых стен и хрустящего под ногами крошева кирпичей. Сквозь дыры в полуобвалившемся потолке пробивается лунный свет. Однако тьму он почти не разгоняет. Напротив, освещенные участки стен бросаются в глаза, мешая зрачку приспособиться к темноте.
Снимаю ставшую ненужной уже маску, надеваю очки, соединяю тонким проводком с «ошейником». В голову приходит мысль — провод-то уже и не нужен. Это в моем мире да в «левом» будущем помех столько, что дистанционным соединением можно пользоваться только в квартире. А здесь ничто не будет заглушать сигнал.
Но, поразмыслив, я все же оставил провода и кабели, поскольку уже привык к ним и дискомфорта они мне больше не доставляют. Зато скрывают меня от возможных преследователей. Ведь если я воспользуюсь дистанционным соединением, то простейший сканер засечет меня.
Конечно, я пользуюсь Сетью, это тоже может выдать меня. Но зачем повышать шансы? Тем более что связь с Сетью осуществляется посредством шифрованных информационных пакетов. Засечь их трудно, да и то только тогда, когда идет передача информации. А я больших объемов данных не пересылаю, с коммуникатора идут лишь запросы серверам. Так что работа в Сети вряд ли сможет навести на мой след. Да и мало ли кто в этом мире может работать с Сетью? А номер моего коммуникатора спецслужбам неизвестен .
Другое дело — дистанционное соединение устройств. Засекается легко, можно запросто выяснить, какой именно информацией обменивается «железо». Да и слишком много на мне всего понавешано для обычного аборигена этого мира: «ошейник», коммуникатор, устройство внешней памяти, очки. И каждое из них дает широкий информационный поток.
Так что провода убирать нельзя, проще уж связаться через Сеть с органами безопасности и сказать, где я нахожусь.
Программа чипа успешно установила контакт с кваркотронными схемами очков. Все вокруг окрасилось серым, но контуры различать можно.
Тепловое сканирование не выявило других живых людей, кроме меня. Но наверняка можно сказать только про прибегающие помещения — кирпичные стены хорошо гасят тепло.
Еще раз заглядываю в чертежи здания. Здесь обширные подвальные помещения. Думаю, лучше всего спрятаться там.
Однако спуск по полуразвалившейся лестнице показал, что это не такая уж и хорошая идея. Может быть, опасность со стороны людей там меньше, однако быть засыпанным кирпичными обломками тоже неприятно.
Все же спускаюсь вниз: если идти осторожно, то опасность минимальна. Не знаю, почему я не могу заночевать наверху, но что-то гонит меня вниз.
Наконец угрожающе похрустывающая лестница заканчивается. Узкие коридоры, пустые дверные проемы, по влажным стенам протянуты кабели, трубы. Впрочем, ни вода, ни ток по ним не текут уже сотни лет.
Иду дальше, пока коридор не преграждает провал в полу. Заглядываю вниз. Ничего. Даже прибор ночного видения, который может улавливать ничтожно слабый свет, не может показать четкой картинки.
Попробую в тепловом диапазоне. Переключаюсь на инфракрасное сканирование. Однако, потеряв осторожность, я слишком сильно подался вперед.
Звуки обрушивающегося пола отдаются эхом, раскатываются по коридорам. Там, где абсолютная тишина нарушалась лишь редкими каплями воды, раскаты кажутся громовыми. Ухо, ловившее мельчайшие шорохи, болезненно воспринимает резкое усиление шумового фона.
Но мне не до этого — я валюсь во внезапно расширившийся провал, дно которого я так и не рассмотрел. По плечам и голове больно колотят несущиеся вслед камни. Судорожно хватаюсь руками за стены провала, однако это не замедляет падение — я лишь обдираю ладони, пальцы скользят по холодному камню, крошево забивается под ногти. Правое колено ударяется в холодное, влажное и жесткое, принимает на себя вес тела и порождает волну боли, которая прокатывается по всем органам.
Еще несколько секунд град камней и песчаная буря обрушивают свою ярость на меня, пытаясь достать прикрытую руками голову. Затем все заканчивается, остается лишь раскат эха.
Мысленно ощупываю свое тело. Похоже, все обошлось. Я жив, хотя нельзя сказать, что цел: руки ноют десятком ссадин, из-под ногтей сочится кровь, в груди после удара осталась резкая боль, которая и не думает проходить. Все тело ноет. В волосах, только утром вымытых, не меньше килограмма песка и мелких камней.
Куда же я провалился? На чертеже не было ничего ниже подвала. Через Сеть вызываю перед глазами схему городских коммуникаций. На разбирательство уходит несколько минут — хитросплетение линий гораздо запутаннее, чем равная паутина Инсайда.
Наконец догадываюсь применить фильтры, после чего схема заметно упростилась. Так и есть, я провалился в канализационный туннель. Принюхиваюсь, однако запаха не ощущаю.
Впрочем, его здесь и не может быть — канализацией не пользуются уже сотни лет, биотуалеты и вторичная очистка бытовой воды сделали ненужными централизованное удаление экскрементов и прочих гадостей.

Похоже, мне повезло. В канализации я в большей безопасности, чем просто в подвале. Правда, везение это весьма специфическое. Фортуна — большая шутница.
На ночлег решаю устроиться прямо здесь. Только отошел немного в сторону: там, где обвалилось один раз, вполне может обвалиться и во второй. А мне почему-то не хочется, чтобы на меня сыпались камни, когда я буду спать. Да и когда бодрствую, мне такое счастье не нужно.
Потираю бок — упал неудачно, на что-то из многочисленных предметов, висящих на ремне. И предмет этот и отместку больно впился в тело. Кажется, это фонарик. Фонарик! А я-то почти вслепую по темным коридорам топал! Похоже, активное использование высоких технологий начисто отшибает память о существовании технологий более примитивных. Хотя вряд ли фонарик с рестрикционной батареей, излучателем на основе квазиуглерода и дистортионным фокусатором можно назвать примитивным устройством.
Но лучше вспомнить поздно, чем никогда. Теперь-то я могу себя обеспечить достаточным количеством света.
Решаю поесть. Из рюкзака появляются пара консервных банок, большая фляга-холодильник. Срываю запал разогрева на банке с кашей. Через положенные полторы минуты дергаю за ключ. Кружок пластика отделяется от банки, ароматный дым поднимается к потолку, в неестественно белом свете фонарика он похож на призрака.
Каша с мясом — замечательная вещь. Особенно после такого падения. Да и не ел я с самого утра. Ложки у меня правда, не оказалось. Так всегда и бывает, про самую необходимую вещь забываешь. Впрочем, если бы я забыл какой-нибудь другой предмет, то самым необходимым я считал бы его — так уж устроена человеческая психика.
Пришлось достать нож, которым я и поглотил кашу с кусочками тушенки. Банку я опустошил быстро, меня даже не смутил тот факт, что когда-то по этому туннелю текла масса совсем не аппетитная. А может, здесь она и не текла. Я не настолько хорошо разбираюсь в канализационных системах и понятия не имею, что и где должно течь.
Во второй банке дожидается своего часа компот из персиков. Аппетитные скользкие комки оранжевой мякоти упорно не желают подцепляться на нож. А руки использовать не хочется — наверное, сейчас на моих пальцах ползают все известные науке микроорганизмы.
Наконец и с непослушными персиками я расправился. Фрукты оказались сладкими и ароматными. Даже не верится, что такое чудо вызревает в средней полосе. А в том, что персики местные, я уверен — если бы компот был законсервирован на юге, то стоил бы на порядок дороже. В этом мире перевозки на дальние расстояния не слишком развиты.
И, кроме того, я видел среди растущих повсюду деревьев персиковые. Плоды висели большие, хотя и зеленые — видимо, не сезон. А вот в моем времени для персиков в Москве прохладно. То ли местные жители в совершенстве овладели искусством селекции, то ли виновато глобальное потепление.
Несмотря на свой замечательный вкус, компот мою жажду не утолил. Слишком сладкий, да и организм сейчас требует большого количества воды — побочный эффект ускорившегося под действием «Митохондра» метаболизма.
Свинчиваю с фляги большой колпачок-стаканчик, наливаю до краев. Вода холодная, фляга исправно охлаждает содержимое. Достаю из кармашка на поясе ярко-желтую таблетку: витамины, микроэлементы, некоторые биологически активные вещества.
Таблетка шлепается на дно стаканчика, фонтан пузырей вспенивает воду, которая приобретает лимонно-желтый цвет и соответствующий аромат. Данная реакция идет с поглощением тепла: содержимое стаканчика охлаждается еще больше — освежающий и тонизирующий напиток ломит зубы, когда я вливаю его в себя.
Ледяная волна прокатывается по пищеводу, несколько мгновений я балансирую на грани наслаждения и страдания. Горло начинает слегка саднить. Но в целом организм принял витаминную шипучку с благодарностью.
Все, теперь желудок полон, потребность в питательных веществах удовлетворена, можно подумать и о потребностях психики. А она выдвинула вполне естественное требование— ей нужно семь-восемь часов здорового сна, чтобы проанализировать, систематизировать и заархивировать накопившиеся за день впечатления, ощущения, эмоции и мысли.
Лучше, конечно, десять-двенадцать часов — уж слишком интенсивный поток впечатлений обрушивается на меня и последние дни. Но столько сна я своей психике обеспечить не могу. Пусть восстанавливается интенсивнее.
Выбираю место посуше — канализация хоть и не используется по прямому назначению, но влага здесь скапливается. Подстелить под себя мне нечего. Ладно, не впервой на жестком спать. Для спины полезно. Хотя сама спина с этим категорически не согласна.
Растягиваюсь на холодных камнях. Надеюсь, что не заболею. На всякий случай я налепил на запястье пластырь, содержащий препарат для стимулирования иммунной системы.
Наверное, не надо так активно пичкать организм химией, тем более что я с подозрением отношусь к искусственным лекарствам. Правильное траволечение под руководством компетентного специалиста гораздо гармоничнее воздействует на организм.
Но травы не могут обеспечить такой сильный эффект, как синтетические препараты. А сейчас мне нужен именно сильный эффект. Конечно, организм свой я гроблю. Но мне-то стыдно брюзжать об одном организме, когда решаются судьбы миллиардов людей, многие из которых гораздо более достойны жить, чем я.
Ничего, закончится вся эта история, тогда и буду отварами и настоями устранять последствия вынужденного нарушения правил эксплуатации организма.
На этой мысли меня и сморил сон. Тревожный, беспокойный сон — это и не удивительно при интенсивности пережитых событий.
Однако сновидения были какими-то... странными? Другого и слова-то не подберешь. Я не видел ничего конкретного. Перед глазами клубились смутные неуловимые образы, уши слышали шумы, запахи и осязательные ощущения также присутствовали. Из всех пяти чувств только восприятие вкуса не присутствовало.
Однако все ощущения были какие-то неконкретные. Иногда мне казалось, что я вижу или слышу что-то осмысленное, хорошо знакомое — стоит только лучше прислушаться или присмотреться. Но едва я концентрировал свое внимание, как образы удалялись, тускнели, растворялись в серых клубах других образов.
А если я упорствовал, пытался поймать ускользающие ощущения, то вываливался из сна. И в состояние бодрствования при этом не переходил — болтался где-то между сном и явью. Мог ощущать и серое клубление бесформенных образов, и вполне реальные тишину и темноту туннелей, прикосновения затхлого воздуха к лицу.
Мозг во всей полноте осознает всю неправильность подобного раздвоения — не может человек одновременно спать и бодрствовать, однако поделать ничего не может. Сознание судорожно, как утопающий, барахтается, пытается целиком погрузиться лишь в одно из состояний. Но все тщетно, попытки лишь усугубляют ситуацию. Пытаюсь проснуться, и мне удается более полно проникнуть в состояние бодрствования. К сожалению, другая часть сознания лишь еще больше погружается в сновидения.
Тогда пытаюсь целиком уйти в сон. Раздвоение пропадает, но лишь потому, что сон и реальность смешиваются в одном кошмарном водовороте.
Мысли переплетаются, путаются, тонкая ажурная вязь сознания рвется, комкается в бесформенный клубок. Перемешиваются образы, ощущения. Слышу фиолетовый запах, обоняю кислый шорох, вижу мягкое тепло. Ощущение неправильности разрастается, поглощает меня. Но я уже не понимаю, что именно неправильно.
Откуда-то из глубины приходит осознание — данное состояние является расплатой. Но расплатой за что? Не могу вспомнить ничего конкретного. Даже сам процесс воспоминания представляется чем-то абстрактным, не имеющим ко мне отношения. Да умел ли я вообще помнить когда-нибудь раньше?
И что такое раньше?
Понятие времени...
Возникает осознание: время — это непрерывная линия. Но внезапно линия раздваивается. Перед глазами встает картина — богатырь на перепутье. Пойдешь направо — коня потеряешь, налево — сам погибнешь. Или наоборот?
А если поехать прямо? На картине перед богатырем три дороги, однако передо мной — только две. Почему такая несправедливость? Чем я хуже богатыря?
Во всем виновата проклятая временная вилка! А точнее — китайские палочки времени! Это они лишили меня третьей дороги! Раздвоенная линия времени перед глазами всколыхнулась, переплелась сама с собой, стала похожа не столько на китайские палочки, сколько на иероглиф.
Но вскоре и это сходство пропало. Линия продолжает переплетаться, запутываться, отращивает новые «хвосты», которые активно включаются в процесс запутывания.
Гордиев узел. Его нельзя распутать — можно только разрубить мечом. И этот меч лежит в моем рюкзаке. Но почему-то он недлинный, не острый, не металлический. Маленькая плоская коробочка, заключающая в себе диск из фрактального пластика.
Коробочка предстает передо мной — еще более реальная, чем может быть на самом деле. Я тянусь к ней, чтобы разрубить гордиев узел, примериваюсь к хитросплетению временных линий, прикидываю в уме, как лучше ударить — слева или справа.
Наконец решаю — рубить надо сверху, прямо по центру. Однако диск категорически не согласен с такой постановкой вопроса. Он готов принять лишь один из двух вариантов — слева или справа. Он не хочет компромисса двух крайностей.
И не дается в руки, увертывается. Я тянусь за ним. Тянусь не физически — в этом полусне-полуяви у меня нет тела. Тянусь всем своим существом.
Однако диск лишь удаляется. Так же, как материальное тело не может поймать призрака, так моя бестелесная сущность не может ухватить вполне материальный предмет.
Но я не сдаюсь, резким рывком подаюсь вперед и... вываливаюсь из забытья. Я опять в канализации — хотя во мраке разглядеть ничего не возможно, однако холодный бетон под боком и воздух вокруг разгоряченного кошмаром лица вполне материальны.
Я здесь не весь. До этого я балансировал на грани сна и реальности, но был цельным. Теперь же я ушел с этой грани, и ушел сразу в обе стороны. Сознание здесь, только какое-то голое и холодное — чистое мышление, не согретое нежным пламенем чувств и эмоций, которые остались где-то по ту сторону грани, во сне. Я чувствую тревогу, боль, беспокойство, однако они никак не связаны с моими мыслями, эти ощущения идут из мира снов.
Тревога нарастает, накатывает страх. Что-то происходит по ту сторону. Что-то преследует меня там. Хотя нет, не преследует — это слово из этого мира, из мира абстрактного мышления. Правильнее сказать — что-то накатывает на меня. Обволакивает душной пеленой, острыми крючьями страха разрывает нити, связывающие мою личность воедино, спутывает холодными и скользкими жгутами.
На моем лице не дрогнула ни одна мышца — все эмоции остались по ту сторону и лишь посылают мне сигналы. Что-то внутри заходится в беззвучном крике.
Серая пелена сна спадает с сознания, я просыпаюсь. Не сплю, но ни малейшего следа раздвоенности. Раздвоенности? Что за чушь лезет в голову? Почему я должен быть раздвоенным? Что-то только что переполняло мое сознание, однако ничего не могу вспомнить. Наверное, приснился кошмар. Пытаюсь воскресить в памяти подробности сновидения, и лишь серые отголоски образов гулким эхом прокатываются в пустом сознании, ударяясь о стенки черепа.
В голове свинцовая тяжесть, лицо горит, мышцы будто деревянные. Чувствую себя абсолютно разбитым. Толи это последствия ночевки на жестком холодном бетоне, то ли дает знать о себе покалеченная вчерашними событиями психика. А скорее всего, оба фактора действуют в комплексе.
Очень хочется умыться, охладить пылающую кожу. Однако воды мало. Здесь влажно, местами по бетону пола текут ручейки. Но использовать эту воду не хочется — из общегигиенических соображений, да и первоначальное назначение этих туннелей вспоминается.
Придется обойтись без умывания. В конце концов, живут же в какой-то пустыне люди, которые моются два раза в жизни — когда рождаются и когда умирают.
Приподнимаюсь, сажусь на холодный пол, прислоняюсь спиной к стене. Абсолютно не выспался, и вставать не хочется. Интересно, который сейчас час? Наверху я смог бы примерно определить время по высоте солнца. Однако отсюда солнца не видно.
Вызываю перед глазами красные циферки часов. Несколько секунд тупо смотрю на них, затем вызываю календарь.
Прошло всего двадцать минут с того момента, как я лег спать! А кажется, что не меньше нескольких часов!
Что ж, раз можно спать дальше, воспользуюсь этим. Ццва смеживаю веки, как вокруг вновь начинают крутиться смутные тени. Вновь череп наполняется гулкими раскатами неясных шумов. Тело мчится сквозь время и пространство, передо мной проносятся миры, однако не могу рассмотреть ни одного из них.
Через какое-то время начинает казаться, что я всю жизнь летел от одного мира к другому. Так проходят столетия и тысячелетия. Однако, когда меня вновь выбросило из сна, часы показали, что прошло полчаса.
Еще пару раз я погружался в забытье и снова просыпался — разбитым и несчастным.
Решил выпить чаю. Включаю фонарик, достаю из рюкзака металлопластовую кружку путешественника и горелку. В кружку налил воды, поставил на решетку на верхушке цилиндра горелки. Несколько несложных манипуляций — над горелкой вздымается язычок пламени, ударяет в дно чашки.
Теперь остается только ждать, пока струйка превращенного в плазму воздуха кипятит воду. Держу наготове таблетку «Липтона», как только появятся первые пузырьки, ее следует бросить в воду и выключить горелку.
Язычок подрагивающего пламени завораживает, взгляд сам собой останавливается на бьющем в дно кружки потоке плазмы. Огонек танцует, растет, пожирает окружающие предметы, заполняет собой все поле зрения.
Я помотал головой, чтобы отогнать наваждение. Ожидал боли в шее — ноющие мышцы просто должны были отозваться на столь интенсивное движение. Но боли не последовало. Странно, всего несколько секунд назад шею сводило болью, а теперь никаких неприятных ощущений. Да что шея, все тело полно силы и жажды движения.
Взгляд вновь останавливается на огоньке, лижущем дно... абсолютно пустой кружки!
Безумная догадка заставляет вызвать перед глазами часы. Утро. Значит, прошло уже несколько часов. Вот такие шутки выкидывает сознание: то минуты растягиваются в часы, то ночь пролетает за мгновенье.
Так или иначе, но чаю все равно выпить надо. Достаю флягу, плескаю немного в кружку, все еще стоящую на горелке, тут же отскакиваю — вода взметнулась вверх горячим белесым облачком. Еще несколько раз повторяю подобную операцию.
Наконец вместе с паром уносится достаточное количество тепла. Теперь можно наполнить кружку водой, не опасаясь, что вода тут же улетучится.
Через минуту чай готов. Закусываю терпкую жидкость куском концентрата. Хочется чего-то более натурального. Однако натуральная пища неминуемо приведет к состоянию ленивой сытости, идти никуда не захочется. А мне нужно добраться до Петербурга.
Хотя стоит ли? Отсижусь спокойно здесь.
Нет, так не пойдет. Если водителя, подвозившего меня, найдут, то искать начнут отсюда. К местному населению я не прибился — это проверят быстро. В леса я тем более не ушел, было бы глупо проехать сотни километров через малонаселенные места, чтобы скрываться на природе вблизи мегаполиса.
Так что искать меня начнут с развалин. Уходить надо. Вот только как вылезти наверх? Тем же путем, которым залез сюда? Нет, там без специального снаряжения не забраться. Да и опасно лезть сквозь дырку, которая обрушивается от малейшего чиха.
Можно идти по туннелям. Так даже лучше — не надо будет на виду у местных вылезать из развалин и искать едущих в Петербург. Если бы я так сделал, то меня бы запомнили надолго. Тем более я где-то потерял маску-мешок.
А вообще, надо было еще вчера продумать, как замести следы на пути к Питеру. Все-таки никудышный из меня секретный агент.
Я вывел на второй визуальный слой карту канализационных туннелей. Затем наложил на нее топографическую карту местности. К сожалению, выработать маршрут в паутине туннелей совсем не просто. А специальных программ для этого нет — наверное, путешествие по канализации не является слишком распространенной разновидностью туризма.
Хотя существуют диггеры, может, поискать такую программу на их сайтах? Почти не надеясь на удачу, я ввел в поисковик запрос, и количество пунктов в полученном списке сайтов заставило меня воспрянуть —оказывается, огромное количество людей обожает в свободное от работы и от учебы время бродить по колено в экскрементах.
Я бы и в этот туннель добровольно не полез, а подавляющее большинство диггерских клубов расположены в моем времени, то есть бродить их членам приходится по еще действующей канализации. Самое удивительное, что они умудряются получать от данного процесса огромное удовольствие. Вероятно, это какая-то разновидность мазохизма.
Искомая программа обнаружилась довольно быстро. Загрузив ее в чип, я уже через минуту имел оптимальный маршрут.
В приподнятом настроении я потопал в указанном направлении. Хорошо еще, что в отличие от диггеров я иду по туннелю, где уже сотни лет нет ничьих экскрементов. Точнее, уже есть — после завтрака я ощутил вполне естественные физиологические потребности, которые тут же и справил.
В такт моим шагам впереди мечется пятно света, эхо разносится далеко вперед и назад. Время от времени я прохожу через перекрестки, однако карта надежно ведет меня к цели. Правда, свое местоположение я определить не могу — стоило мне уйти подальше от провала, как спутниковая система перестала отзываться, а вскоре пропал и выход в Сеть.
Пришлось на каждом перекрестке и повороте самому по карте фиксировать точку своего пребывания. Это требовало определенной концентрации, и я не сразу заметил, что мои шаги создают какое-то странное эхо. Как будто шагаю не только я, а кто-то еще пытается подстроиться под мой темп ходьбы, чтобы его шагов слышно не было. Я обернулся туда, где был только что пройденный перекресток. В свете фонарика силуэт, метнувшийся в боковой туннель, был заметен абсолютно отчетливо.
Несколько секунд тишины прервались торопливым топотом — преследователь испуганно удирал.
— Стой! — крикнул я, не особенно надеясь, что убегающий послушается. Скорее уж это заставит его прибавить ходу.
Топот затих. Видимо, по голосу человек определил, что зла ему я не желаю. Пока я соображал, что делать дальше, шлепанье подошв возобновилось. Но теперь оно было неспешным и приближалось ко мне — абориген решил вступить в контакт.
Я стою на месте, боюсь спугнуть туземца. Через некоторое время его фигура показалась из бокового туннеля, но тут же отпрянула назад. По тому, как он закрыл лицо руками, я понял, что его слепит свет.
Я тут же направил луч в пол и уменьшил яркость. Абориген вновь зашлепал по влажному бетону. Несмотря на отвратительное освещение и расстояние, я рассмотрел его очень хорошо — очки дали четкую и увеличенную картинку, обработанную десятком фильтров. Худой, жилистый, почти лысый, большие водянистые глаза и уши-лопухи.
Кожа бледная, как будто человек всю жизнь провел в этих туннелях. Грязные .лохмотья наводят на ту же мысль. В руке держит фонарик, который сейчас выключен, должно быть, экономит батарею.
— Ты кто такой? — поинтересовался он у меня.
— А ты кто?
Не люблю отвечать вопросом на вопрос, но бывают ситуации, когда это необходимо.
— Я — Тимофей,— ответил абориген.
— А я — турист,— решил я придерживаться легенды, выдуманной в первый день пребывания в этом мире.— Диггер я. Брожу по канализациям в поисках острых ощущений.
— Угу.— Похоже, Тимофей слова «диггер» не понял, но решил данный факт скрыть.— А я тут живу.
— Давно? — поинтересовался я, готовясь услышать в ответ «всю жизнь». Хоть такое и невероятно, но от пережитого за последние дни у меня окончательно пропали все остатки скепсиса. После того как мне пришлось жить только на инстинктах и рефлексах, я готов ко всему. И если сейчас сквозь потолок спустится летающее блюдце, я не удивлюсь, а начну соображать — не агрессивны ли зеленые человечки, и если да, то как их нейтрализовать.
— Неделю,— ответил на мой вопрос абориген.
Я вздохнул с облегчением. И без того травмированная психика не выдержала бы появления Маугли, которого воспитывали местные крысы и дождевые черви. Или кто там водится в канализациях?
Между тем человек продолжил:
— Раньше мой род жил в других туннелях. Но потом род Белых Слизняков нас прогнал, потому что там, где мы жили, росло много грибов. А теперь мы здесь живем.