Чтение 14–й страницы книги ~Заговорщик~

– Сгораю от желания заглянуть в этот сундучок… – Андрей сам подошел к казаку, поднял крышку и достал толстый свиток из нескольких грамот с сургучной печатью, свисающей на шелковом шнуре. Развернул, просматривая строки. – Договор… Даже не проект, уже договор. Обязанности султана, обязанности крымского хана. Похоже, хан тоже должен где-то подписаться или что-то…
– Обычно срезается печать государя, который послал, а вместо нее вешается печать того, который утвердил, – пояснил Адашев. – Можно посмотреть?
– Даже очень, – передал ему документ Андрей. – Похоже, друг мой Даниил Федорович, нам с тобой срочно пора в Москву. [32 - По мнению профессора Бориса Николаевича Флори, эти посольские грамоты были перехвачены боярином Даниилом Адашевым на Днепровском перевозе. Но прямых доказательств получения их именно там нет.]
Своевольники
Торопясь по торной дороге на север, ватажники встретили на своем пути еще два обоза, на этот раз торговых, и еще нескольких прохожих. От желания казаков ничего не зависело – оставлять свидетелей они не могли. Зато их поезд вырос в размерах почти до полутора сотен возков, три десятка воинов смогли перейти на более привычный способ путешествия – верхом.
К концу третьего дня православные воины наконец-то выбрались из горной теснины в волнистую, как штормовое море, степь и тут же свернули с тракта в высокий упругий ковыль, колеблющийся от легкого дуновения ветерка. Со взгорков глаз охватывал огромные пространства, верст на десять во все стороны. В низинах обоз исчезал настолько безнадежно, что не заметить и со ста шагов. Теперь казаки могли вздохнуть спокойно – выследить разбойников здесь было не по силам даже злым магометанским ифритам.
Самой большой бедой для почти тысячного отряда стала вода. В обширной крымской степи ручьи, родники, колодцы можно было пересчитать по пальцам, а рек не текло вовсе. Поэтому верховые дозоры, уходящие на десятки верст вперед и в стороны, искали не врага. Они искали воду. Источники, к которым и поворачивал потом огромный обоз.
Возле водопоев почти всегда обнаруживалось стойбище. Татары, веками не знавшие нападений на надежно защищенном полуострове, вели себя безмятежно, как дачники на пикнике: дозоров не выставляли, оружие наготове не держали, пастухи ходили за табунами всего по два-три человека, без луков, щитов и копий. Многие – даже без сабель. Раз за разом опасность все они ощущали лишь в последний момент, уже падая на землю под ударами острых казацких клинков.
На здешних благословенных равнинах жили только самые приближенные и знатные из ханов. Их юрты были полны богатой посуды, ковров и украшений, их взор и похоть услаждали самые прекрасные невольницы, их табуны состояли лишь из отборных породистых скакунов, а отарам и стадам не велось счета. И все это награбленное поколениями татар добро в одночасье переходило в руки новых хозяев, утяжеляя и увеличивая и без того неповоротливое войско.
Но не бросать же дорогую добычу, не дарить же скот басурманам!
Казаки оставляли в степи только медлительные отары, не способные угнаться даже за телегами. Устраивали в очередном кочевье богатый пир, резали баранов, варили хаш и жарили мясо над огнем. Наевшись – двигались дальше, выискивая очередной родник или вызнавая о нем у выживших при налете татар.
Однако с каждым днем, с каждым новым переходом путники подбирались все ближе к узкому горнилу Крыма. Моря с запада и востока все сильнее поджимали степь, лишая путников простора, а вместе с ним – и безопасности.
Князь Сакульский приказал выстроить повозки обоза в две линии, справа и слева прикрывая многотысячные захваченные стада. Заряженные пищали лежали под облучками, фитильницы висели наготове, холопы цепко поглядывали по сторонам, готовые в любой миг взяться за оружие.
На шестой день пути ватажники опять выбрались на тракт. Просто потому, что тракт был широкий, а перешеек сузился до пары десятков километров. Встав на стремена, можно было увидеть барашки волн сразу в Черном и Азовском морях. А еще – зубцы огромной крепости, перегораживающей дорогу далеко впереди.
Вечером седьмого дня телеги медленно сомкнулись вокруг самого богатого дувана, когда-либо собранного славными донскими казаками. Во всяком случае, до появления здесь князя Сакульского и боярина Адашева. От ворот могучей крепости Ор-Капа их отделяла последняя верста. А также добрых полсотни пушек, повернутых на юг, и многие сотни янычар, готовые оборонять твердыню до последней капли крови.
– Водится за янычарами такая дурная привычка…
– Что сказываешь, Андрей Васильевич?
– Говорю, глупые люди эти османы. Нет, чтобы открыть нам ворота и пропустить без липших мук Так ведь нет, им обязательно умереть хочется.
– Мы ее возьмем?
– А куда нам деваться, Саразман? Скотина, вон, целый день не поена. Если завтра-послезавтра к водопою не выйдем, дохнуть начнет. Людям, кстати, тоже пить хочется. Так что выхода нет. Завтра.
– На тебя одна надежа, княже…
– Не унывай, витязь Рваное Ухо. Это же крепость! Пустяки.
Казак, скорее всего, не понял, о чем ему хотел сказать Зверев. Между тем, ситуация была совсем не так плоха, как казалось неискушенному взгляду. Ведь любая твердыня строится для того, чтобы отражать нападение снаружи, а не изнутри. Это не просто стены. Вниз, себе под ноги, воину стрелять неудобно, да и врага почти не видно. Поэтому вперед выступают башни, пушки которых, давая залпы вдоль стен, сносят приставные лестницы, выбивают проникших в «мертвую зону» врагов. Стрелки со стен точно так же не подпускают осаждающих близко к башням. Рвы не позволяют подвести к стене или к башне тараны, мешают атакующим как подойти для атаки, так и спокойно отступить, если схватка не задалась. Бастионы перекрестным огнем обороняют друг друга. Стрелять вперед, в лоб в крепостях не принято. Какой смысл? Пробьешь узкую просеку в толпе, и все. Осажденные норовят ударить ядрами и картечью по флангам, снося врагов целыми рядами.
Много, много хитростей… Но все они направлены наружу. Изнутри же крепости похожи на перевернутого кверху брюхом ягненка: ни башен, ни рвов, ни бастионов. Изнутри в каждую, самую неприступную башню ведут двери, а то и ворота, изнутри нет бойниц, внутрь не нацелены тяжелые крупнокалиберные пушки. И то, что янычары выволокли на свежий воздух десяток стволов, перегораживая дорогу, то, что на стенах множество орудий развернуто в обратную сторону, – ничего не меняло. Со стороны Крыма Ор-Капа крепостью не была. Обычный каменный дом, зачем-то обложенный пушками. И все.
– Одно плохо, жарко завтра будет, – вздохнул князь. – А без доспеха на улицу не выйдешь. Съедят.
Утро в Ор-Капе и казачьем лагере началось одинаково: едва открыв глаза, первым делом люди запаливали фитильницы, меняли порох на полках и в запальных отверстиях: от ночной росы он мог отсыреть. Только после этого воины приводили в порядок себя. Янычары уселись завтракать. Русские собрались ватагами на молитву.
– Ныне нам, братья, повезло! – обнажив саблю, громко обратился к казакам Саразман. – Не от жажды все мы на этой гнилой земле сдохнем, а под ятаганами басурманскими! Пусть каждый хоть одного басурмана с собой заберет, и врата небесные встретят нас песней и радостью. Умрем, братья! За веру нашу и муки Христовы! Умрем!
– Умрем, умрем, умрем! – с готовностью согласились казаки, лупя о землю шапками и сдирая с себя рубахи. – Ныне же пред Господом предстанем! Не быть басурманам ни на земле, ни на небе! Умрем все до последнего!
Служилые люди – Адашев, Сакульский, холопы – натягивали поддоспешники и залезали в броню: в кольчуги, колонтари, в юшманы и куяки; на бритые головы клали тафьи и подшлемники, поверх которых насаживали остроконечные ерихонки.
– Солнце поднимется, совсем тяжело станет. Пахом, гони!
Ближние к Перекопу телеги раздвинулись, засвистели залихватски холопы, защелкали кнуты – могучие быки оторвались от стада и побежали по дороге вперед, потихоньку расползаясь во все стороны. Первые десятки холопов трусили следом, покачиваясь под тяжестью двух заряженных картечью пушек. Те, кто прикрывал пушкарей, волокли по паре пищалей с дымящими фитилями, за их спинами блестели бердыши.
Стадо мычало, не понимая, куда идти. Но задних холопы подгоняли кнутами и криками, они напирали на передних, и те бежали вперед – к запертым воротам, на пушечную батарею, к растерявшимся от такого нападения османским артиллеристам.
Загрохотали пушки со стен, выбивая из спин несчастных животных кровавые брызги, некоторые быки повалились в пыль – но стадо все равно продолжало мчаться к воротам, и османы не выдержали. Пушки загрохотали одна за другой, разнося рогатые головы, молотя мясистые груди, пробивая сердца. Перед позициями басурман быстро вырос вал убоины – вперед выдвинулись копейщики, готовые принять врага на острия пик, пушкари лихорадочно банили стволы и готовили новые заряды. Уцелевшие после бойни, перепуганные и ничего не понимающие быки разбегались кто куда.
– Быстрее, быстрей! – Под окрики князя казаки торопливо разбрасывали мешки с землей, которыми обороняющиеся закидали дверь в крепость. Вал из еще шевелящихся в предсмертных судорогах тел закрывал их от пушек у ворот, угол стены – от стволов на стене. – Хватит!
Холопы кинули ствол на один из мешков, Илья ткнул фитилем в запальное отверстие, отскочил. Полутонная пушка грохнула так, что заложило уши, кувыркнулась назад – дверь, получившая заряд свинца практически в упор, разлетелась на две половины. В темноту прохода одна за другой ударили пищали, и Андрей, перехватив бердыш ближним хватом, ринулся в дымную пелену.
Под ногами мягко вдавливались мертвые тела, едко пахло гарью и кислотой, зрения хватало не больше, чем на вытянутую руку. Князь ощутил что-то перед собой, без колебаний резанул лезвием, толкнул, наугад кольнул вперед, сделал еще несколько шагов. Блеснул клинок – Зверев насилу успел увернуться, ударил в ответ подтоком, ощутил удар в бок, рубанул наотмашь и еще раз в обратную сторону, наугад. Кто-то вскрикнул – значит, к нему возвращался слух.
Он рубанул из-за головы снова, почувствовал ответный удар по животу, перехватил бердыш ближним хватом, резанул вправо, влево, вправо…
Стена!
Князь развернулся:
– Пахом! За пушками! Илья! Пищали! – Дым колыхался на месте, не желая рассеиваться в закрытом помещении, в нем копошились обнаженные и одетые в броню воины, опознавая врага только на ощупь, по рубахе – и тут же вспарывая животы и протыкая грудь. – Пищаль!
Лестница вдоль стены вела на второй ярус крепости, по ней уже бежали вниз янычары. Грохнули выстрелы с одной стороны, с другой – басурмане, принявшие картечные пули, покатились с ног. Наверх устремились казаки, сцепились на верхних ступенях с янычарами. Сзади и сбоку в затор тут же начали вонзаться копья. Стали падать убитые, и православные витязи попятились.
– Ко мне, ребята! Вперед! – подозвал князь холопов, первым взбежал на ступени и, увидев впереди врага, припал на колено: – Илья!
Над головой шарахнули пищали, расчищая дорогу. В левый бок и спину Андрея ударили сразу два копья – однако, не ощутив себя убитым, он кинулся наверх, широким взмахом бердыша разгоняя бездоспешных басурман, обратным движением быстро кольнул подтоком того, что попытался проскользнуть за спину, закрылся от укола пики. Две секунды – но на площадку успели забежать полтора десятка казаков и дружно повалили на врага, оттесняя к дальней стене, а на освободившееся пространство поднимались все новые и новые бойцы.
Андрей толкнул одну дверь, другую, третью. Мешки, бочки, тюки, копья, тряпье. Похоже, этот ярус был хозяйственным. Припасы, спальные помещения. Должен же гарнизон крепости где-то спать? Не все же стену караулить. Когда оборонительные сооружения столь монументальны, как Ор-Капа, их очень удобно использовать еще и как казармы. Такой гарнизон врасплох, «на территории части», не застанешь. Проснулся – и ты уже на посту.
Схватка затихла. Последние из басурман полегли в яростной, но безнадежной схватке. Путь дальше наверх преграждал тяжелый люк.
– Пахом, затаскивайте ствол!
Пушку установили почти вертикально, оперев на край лестницы. Казаки и холопы отступили к самым стенам, Илья поднес фитиль к запалу.
Б-бабах! – у Андрея снова заложило уши. Он увидел только, как у полусотника Изи шевелятся губы, как он дает отмашку, дергает из кладовки татарский щит, забрасывает его за спину, бежит наверх. За ним – пятеро его ратников. Князь словно увидел себя со стороны: вот Изольд в самом конце лестницы припал на колено и низко опустил голову. Холопы дают залп по заступившим дорогу янычарам, отбрасывают пищали, бегут выше. Из-за спины в них летят пики, но кромсают только щиты. Задние холопы разворачиваются, стреляют в копейщиков, роняют стволы и выдергивают из ножен сабли, перебрасывают щиты в руки. Сталь звенит о сталь – но опрокинуть одетых в прочные русские брони воинов не так просто, а по прикрытым от врага ступеням наверх плотной толпой врываются холопы.
– Стоять! – придержал вошедших в азарт холопов второй полусотни Андрей. – Пищали зарядите, пока жареный петух из какой-нибудь щели не выскочил. Илья, ты понял? Чтобы оружие всегда было наготове!
Он поднялся наверх, с наслаждением вдохнул свежий воздух. Третий ярус крепости оказался почти втрое шире нижних. И неудивительно: ведь это был терем, надвратное пространство, включающее в себя боевые площадки обеих башен и переход между ними.
– На Руси в таких палатах обычно храмы делают, – пробормотал Зверев, вспоминая огромное количество встреченных за время путешествий надвратных церквей.
Здесь же перед бойницами выстроилось полтора десятка орудий. Их жерла смотрели на пространство перед воротами и мостом: самое уязвимое место в любой крепости. Еще четыре тюфяка, как и положено, нацелились вдоль стен. Посередине терема пол был словно изъеден крысами: там светилось больше десятка небольших отверстий. Это тоже классическая уловка обороны. Если врагу удавалось взломать внешние ворота, то, пока он таранил внутренние, его методично расстреливали из таких вот бойниц. Сейчас межвратное пространство было тихим и темным. Зато под окошками, смотрящими в сторону Крыма, сидели, направив пушки и копья на завал из мертвых быков, примерно полторы сотни янычар. Как на ладони!
– Илья-я!!! Ко мне! – рявкнул Андрей. – Пищали зарядил? Тогда всех холопов сюда! Считаю до десяти, и чтобы внизу не осталось ни одной живой души. Р-р-раз…
Запыхавшиеся ратники подбежали к бойницам, направили стволы вниз.
Залп! Залп! Залп! – один за другим сменяли друг друга на позициях воины. Через четверть минуты все стволы опустели, холопы стали спешно набивать в них свежие заряды. Князь выглянул вниз и невольно перекрестился: там было месиво. Зверев перевел дыхание, кивнул:
– Молодцы! Саразман, снимите пару пушек, завалите люк на правой башне. А то как бы янычары храбрость не захотели показать. Где Пахом? Где его бронзовые палочки-выручалочки?
– Заряжаю я, княже, заряжаю! – отозвался дядька, забираясь в терем. Следом за ним помощники, натужно покрякивая, волокли тяжелый ствол.
– Обожди, княже! – взмолился Илья. – Пищали забьем!
– Ждем, ждем, без паники! – рубанул бердышом воздух Зверев. – Пахом пока гостинец османам пристроит…
Спустя минуту картечный заряд вышиб очередной люк, и ратники, плюясь свинцом и дымом, ринулись выше этажом, за ними хлынул поток полуголых казаков. Андрей спокойно шел следом: холопы справлялись со штурмом и без него, действуя решительно и слаженно.
Четвертый этаж тоже был пушечной батареей – десять стволов смотрели вперед, четыре – в стороны. Но на этот раз они возвышались на добрых три метра выше стены. И это правильно, ведь в случае прорыва отступившие в башни защитники должны иметь возможность простреливать ее всю, не давать врагу закрепиться, перебраться дальше. Но сейчас на стенах стояли янычары, метясь в близкий русский лагерь.
– Илья, ко мне! С десятком. Ну-ка, помогите пушку повернуть…
Янычары поглядывали на грохочущее изнутри надвратное укрепление с опаской, но внимание все же сосредоточили на казаках, несколько сотен которых прикрывали от разграбления лагерь с добычей и время от времени пытались приблизиться к воротам. Поэтому шевеления в одной из бойниц никто из басурман не заметил.
– Интересно, чем она заряжена? – вслух подумал Зверев, наведя ствол на цель. – Давай, Илья, проверяй.
Холоп подсыпал в запальное отверстие свежего пороха, поднес фитиль… И почти полведра каменного дроба хлестнуло по прислуге османских орудий и готовым к обороне янычарам. Ратники, сменяя друг друга, принялись садить по уцелевшим басурманам из пищалей. Беззащитные люди, не желая бессмысленно умирать, кинулись бежать по стене прочь.
– Так держать! – кивнул Андрей. – Не подпускайте их обратно к пушкам! Нам нужно удержаться два часа, ясно? Два часа! Илья, за мной.
Полусотник и десяток холопов перебежали на другую сторону площадки, стали наводить на цель крайний тюфяк.
За спиной шарахнула пушка, кинулись в новый штурм Изольд с холопами – но на этот раз никакого сопротивления их не ждало. Кто же на крышу, под свет и дождь, под ветра и непогоду пушки поставит? Здесь несли службу всего четверо османов, что наблюдали за степью и охраняли алый османский стяг.
– Саразман, не тяни время! – остановил радостно кричащего атамана князь. – У нас его всего на пять копеек! Беги!
– Любо князю! – завопил казак, стукнул себя кулаком в грудь и спрыгнул в искореженный люк.
– Любо! Любо! – ринулись следом степные воины.
Снизу мерно, словно по секундомеру, хлопали пищальные выстрелы – холопы удерживали под прицелом стену. Еще дальше жалобно выли раненые быки, тревожно ржали кони. Князь Сакульский подошел к краю стены, замер между зубцами над зеленым до самого горизонта морем, по которому гуляли пологие ковыльные волны.
– Смотришь, не подошли ли татары, Андрей Васильевич? – встал рядом боярин Адашев, любовно отирающий тряпицей липкую от крови саблю.
– Да нет, Даниил Федорович. Просто красиво.
Казацкий лагерь заворочался, первые десятки телег поползли к воротам, встали справа и слева от них, холопы и казаки с пищалями спрятались за укрытием, готовые отразить нападение конницы или пехоты. Под надежной защитой освобожденные невольники и некоторые казаки принялись расчищать дорогу от мертвых туш и пушек.
Через полчаса замок Ор-Капа опустил мост и открыл ворота. Наружу выползла сотня повозок, развернулась широким полукругом, огораживая безопасное пространство. Лишь тогда из Крыма побежали невольники, помчались лошади, пошли коровы и уцелевшие быки, потянулись подводы. Через три часа обоз выстроился в обычный походный строй: две колонны телег, скот между ними – и двинулся по степи на северо-восток, к далекому пока еще Дону.
Только после этого холопы во главе с князем скатились по лестницам вниз, выскочили из крепости и со всех ног промчались через мост, нагоняя товарищей. Когда Ор-Капа, выбросив клубы дыма, ударил им в спину картечью, они были уже на безопасном расстоянии. Грохот орудий отсюда казался не смертоносным рыком, а приветственным салютом победителям.
Ногайские степи казакам были хорошо знакомы, и здесь они двигались быстро и уверенно, за день успевая пройти от колодца до колодца, от родника и до родника. Татары в этих местах были настороже, и у водопоев путники находили только остывшие кострища и ровные вытоптанные круги от недавно собранных юрт.
Девлет-Гирей нагнал их на шестой день. Татарские сотни, превосходившие казаков числом в пять-шесть раз, шли позади, скакали слева и справа, несколько раз заступали дорогу – но обоз ни разу не остановился. Стоило холопам и казакам, подняв пищали, выехать вперед, сблизиться на расстояние выстрела – кочевники расходились в стороны. Даже из луков не стреляли. И уж тем более они не подставлялись под выстрелы с повозок, удерживая почтительное расстояние. Молчаливое противостояние длилось ровно неделю. Когда перед бродом через Северный Донец казаки свели возки в полукольцо и приготовились к обороне, татары неожиданно развернулись и просто ушли. Напасть на ощетинившийся пушками и пищалями обоз крымский хан так и не рискнул. Похоже, казаки оставили за собой зловещую славу, взяв несколько городов и пробившись со штурмом через Ор-Капу, каждый раз сражаясь с превосходящим врагом. Плата, которую пришлось бы отдать за уничтожение ватажников, показалась татарам слишком большой. А умирать татары не любили. Им куда больше нравилось грабить безоружных.
Только в середине лета, потеряв счет дням, казаки добрались до крепости у Громыславского омута и остановили на берегу затона гигантский обоз. Разорив три крепости и множество кочевий в Крыму, казаки напугали татар до такой степени, что многие бросали города и уходили в горы и степи. Они освободили из рабства несколько тысяч невольников, собрали огромную добычу и показали крымским ханам, что грабить Россию и впредь безнаказанно у них больше не получится. Что русские намерены отвечать на набеги ответными ударами.
Теперь в придонских степях начиналось самое главное для казаков священнодействие: они готовились «дуванить дуван» – делить добычу. Но Андрею с Адашевым узреть это зрелище не удалось. Отпировав пару дней среди новых друзей, они поднялись в седло и скорым ходом, на перекладных, помчались в Москву. Защищать интересы обоих остался недовольный Пахом вместе с пятью десятками холопов.
В начале сентября служилые люди остановились на пару дней во дворце князя Сакульского: отмылись после всех своих путешествий, переоделись, привели себя в божеский вид, после чего отправились в Александровскую слободу. Здесь друзья застряли еще на три недели: у Иоанна сильно хворала жена, и он возил Анастасию к разным святым источникам, совершал паломничества, много молился. Застать его оказалось трудно: только возвращался вечером из Белозерья, как утром уже был на пути к источнику Серафима Саровского. Лишь в начале октября знатные ратники оказались в скромном кабинете государя под самой крышей Александровского дворца.
– Вот и своевольники заявились, – тяжелым, усталым взглядом встретил гостей Иоанн. За минувшие месяцы он осунулся и почернел лицом, борода свалялась в тонкий черный хвостик. – Ну, ладно – Андрей Васильевич, он бунтарь открытый. Как ему любо, так он Руси служит, а как втемяшется чего, так и поперек без зазрения лезет. А ты, ты, Даниил Федорович? Тебя зачем послали?
– Товар и припасы казакам донским отвезти.
– Отвез? Отдал? Так куда же тебя дальше понесло?
– Ты же сам сказывал, батюшка, – растерянно развел руками боярин. – Наказать, что урон малый атаманы тамошние чинят. Научить, дабы сильнее нехристей били. Так мы ныне и научили, как надобно! Три города разорили, кочевий несчитано, стада татарские, кочевья, полон освободили изрядный. Тыщ пять, вестимо… А то и более. Мурз османских захватили пятерых. И пашу.
– Зачем ты туда пошел? – приложил руку ко лбу государь и покачал головой. – Я досылал тебя под-стре-кать. Подзуживать казаков посылал! А ты? Нечто тебе прошлого урока мало показалось? Ты ведь боярин мой служилый! На коште у меня состоишь. Про казаков я завсегда отписать могу, что людишки сие разбойные, ничьи, и ответа я за них держать не могу. Ты же мой во-е-во-да! Коли ты к османам пошел – так сие, выходит, я на них напал! Или тебя Андрей Васильевич науськал? В Ливонии войну замутить не удалось – так он теперича с султаном меня рассорить желает?
– Не вели казнить, вели слово молвить, – дождавшись паузы в монологе царя, щелкнул каблуками Андрей.
Иоанн с изумлением посмотрел на его ноги, хмыкнул, кивнул:
– Ну, говори, бесовский искуситель. Что, княже, затеял супротив меня на этот раз?
Зверев молча протянул ему шкатулку. Иоанн дернул вверх бровями, открыл, достал грамоту и начал читать. Уже через несколько минут забеспокоился, приподнял угол, внимательно осмотрел печати, прощупал шнур, проверяя его целостность, стал читать дальше. Внимательно осмотрел подпись, еще раз проверил печать:
– Откуда сие у вас, Даниил Федорович?
– Посольство короля польского возле Кафы перехватить довелось. С ним и сии грамоты были, и иные. Но те хранились отдельно и интересны не были. Безделица.
– А-а, – а-а! – Иоанн с неожиданной яростью ударил по подоконнику кулаком. – Схизматики проклятые, сатанинское отродье! Стало быть, король польский договор о союзе военном супротив меня с Османской империей заключил. Стало быть, напрасно я на единодушие христианское надеялся. В душах иудовых любой сарацин дороже православного царя значится. А-а-а-а! – снова выплеснулась его ярость на подоконник. – Стало быть, я по уговору с государями христианскими войну с османами начать был должен, все силы свои собрать и на юг увести. Они же в ту пору на север, на Псков, Новгород, на Тверь ударить собирались, до самой Москвы дойти… Вот он, корень еретиков урожденных, как извивается! Что же… Коли так, то и корень этот надобно разорить.
Иоанн Васильевич, развернув грамоту, снова перечитал ее от начала и до конца, поднял взгляд на гостей:
– За службу честную вознаграждены будете щедро. И ты, князь Андрей Васильевич, тоже. Даниил Федорович, османов полоненных всех до единого отошли в Очаков. Отпиши с ними письмо. Дескать, отнюдь не с султаном ты сражался и обид ему учинить не желал. А лишь карал ворога нашего хана крымского за набеги его в русские пределы. Обо мне же не поминай ни словом. Как бы и не слышал я о деяниях сих и в неведенье остаюсь. Ты же, княже… – Государь запнулся. – Хотя, со своеволием твоим, надежды на тебя нет. Ступай.
Послесловие
С началом сентября на Русь пришел уже тысяча пятьсот шестидесятый год от Рождества Христова. В этот год, спустя месяц после возвращения служилых людей из набега на Крым, Иоанн IV неожиданно для всех отстранил от двора Алексея Адашева и своего духовника Сильвестра.
В мае того же года в земли Ливонского ордена ступила русская армия под рукой князя Ивана Федоровича Мстиславского. Уже в августе ей сдался город Феллин. Гарнизон выговорил себе право на беспрепятственный выход, бросив на произвол судьбы магистра ордена Вильгельма Фюрстенберга. Пленного с докладом отправили в Москву.
Тем временем комтур Готард Кетлер, ставший после пленения своего командира магистром, объявил все земли ордена, не занятые русскими, своей собственностью и тут же присягнул на верность польской короне. Последовав его примеру, эзельский епископ Менниггаузен объявил собственностью землю своего епископства – и продал ее датскому королю. Жители Колываня и еще нескольких селений поспешили присягнуть шведскому королю Эрику.
Таким образом, спустя три месяца после начала Ливонская война бесславно закончилась в связи с полным исчезновением противника.
Боярин Алексей Адашев, бывший царский писарь, был назначен воеводой города Феллин, в котором вскоре и умер от горячки.
Бывший царский духовник Сильвестр принял пострижение в Кирилловом монастыре под именем Спиридона. Год его смерти достоверно неизвестен.
Пятого марта тысяча пятьсот шестьдесят второго года король Радзивилл признал Готарда Кетлера герцогом Курляндским. Взамен Кетлер передал королю крест гроссмейстера, ключи от рижского замка и мантию, поставив жирную официальную точку на трехвековой истории Ливонского ордена.
notes
Notes
1
На Руси горностай считался «крестьянским мехом»: ворс имеет короткий и малопушистый, в носке он не прочен, быстро желтеет – причем бороться с этой неприятностью модницы не научились до сих пор. В общем – дешевка.
2
Режица – ныне город Резекне.
3
Владимерец – ныне город Валмиера, Ругодив – Нарва, Колывань – Таллин.
4
Виндава – ныне город Венспилс.
5
Основатель рода князей Друцких, князь Полоцкий Рогволод-Борис Всеславич, это пятое колено князя Полоцкого Изяслава Владимировича, который сам – пятое колено от Рюрика. Обособленная ветвь рода, в XII–XV активно роднилась с Гедеминовичами.
6
Бараш – человек, который отвечает на выездах за установку царских шатров.
7
Имеется в виду, разумеется, Посольский приказ, руководителем которого боярин Висковатый и был полных 20 лет, с 1549 года. Помимо отлучения от церкви на три года Висковатый знаменит тем, что стал создателем и первым руководителем Царского (государственного) архива. Дата рождения и происхождение сего умнейшего и образованного боярина науке неведомы, зато известно, что он был другом небезызвестного читателю Ивана Кошкина.
8
Цесин – замок неподалеку от Риги, резиденция магистра Ливонского ордена.
9
История показывает, что смирение является не самым главным качеством православного монаха. Отвага иноков монастырей Соловецкого, Богоявленского, Троицкого, Далматовского, Кирилло-Белозерского, Спасо-Преображенского, Тихвинского, Пскове-Печерского в деле борьбы с незваными пришельцами стала примером ратного мастерства и решительности для всей России и стоила интервентам всех мастей многих тысяч жизней.
10
Дача – земля, данная царем боярину.
11
Сорок – мерная связка шкурок в стандартах XVI века.
12
Касьянов день – 29 февраля. Считается страшным днем, поскольку посвящен проклятому святому.
13
Киреметь – старший сын владыки вселенной, верховного бога Тангара (Тенгера) и его жены златоволосой богини Пюлехсе. Владыка вселенной дал ему светлую судьбу: дарить людям счастье и оберегать их от разных невзгод и бедствий. Но люди послушались хитрого злого демона-узала и убили юного бога в тот самый час, когда тот привез смертным целый сундук счастья. С тех пор его одновременно и боятся, и ему поклоняются.
14
Ныне город Вильянди.
15
Гривна – примерно 200 г.
16
Балалайки появились на Руси, по слухам, только в начале XVIII века.
17
Черный люд – это те, кто несет государево тягло. Не служит и не является крестьянином в боярском поместье.
18
В 1555 году в битве у деревни Судьбищи отряд под командованием боярина Ивана Шереметева числом в 7000 воинов разгромил 60 000 крымскую армию. Как утверждают современники, ужас османов перед этим именем стал настолько неодолимым, что спустя три года, когда при очередном нашествии пленный сообщил татарам, что Шереметев находится в Рязани – одного этого хватило, чтобы обратить всю турецкую армию в бегство.
19
Иван Нос и Федор Христианин – мастера хорового пения из основанной Иваном Грозным консерватории. Первые русские знаменитые певцы, известные историкам. Не знать их в XVI веке – это все равно, что не знать Хворостовского или Баскова сейчас.
20
Калинов день – 11 августа. Если в этот день заморозок, значит, и сентябрь таким окажется. Если дождь – зимы не случится еще два месяца.
21
21 мая.
22
В Никоновской летописи так прямо и написано: нарвцы начали стрелять «с пьяна».