разнесчастным видом он сидел на детских качелях и смотрел куда-то в
направлении чердака.
худой, с пышными усами и седой шевелюрой, он чем-то напоминал Карла Маркса
карманного формата, то есть сходство было, но величием не пахло. Тут он
перевел взгляд на меня, и на глазах его выступили слезы. - Васена, горе-то
какое, - прошептал он. Я привалилась к качелям, чтоб удержаться на ногах, и
тревожно спросила:
уставился на чердачное окно напротив, я тоже посмотрела в том направлении,
но ничего интересного не увидела. - Вот я сижу и думаю, - заговорил Михалыч,
- нет справедливости в жизни. Господи! - рявкнул он, не отводя взора от
чердачного окна, я немного присела, чтоб проследить его взгляд, и до меня
наконец дошло, что смотрит Михалыч на облако, которое зависло как раз в
районе чердака. Именно в этом месте, по его представлению, должно быть,
обретался господь. По крайней мере Михалыч говорил так, точно был
стопроцентно уверен, что его услышат. - Где же справедливость на свете? Нет,
нигде нет, отвечу я тебе, и это грустно. - Ему в самом деле сделалось
грустно, да так, что на его глазах вновь выступили слезы.
этом, в астрале. И лучше будет, если он там еще немного задержится, потому
что когда очнется и призовет меня, то я прямо не знаю, что я ему
ответствовать буду. Скажу, так, мол, и так, Анатолий Василич, нет на свете
справедливости...
прицепился, скажи толком, что стряслось?
Торопился я очень и со ступенек - вжик. Ничего спасти не удалось. Даже не
знаю, как посмотрю папе в глаза. Ходил к Вальке, думал, может, даст взаймы
хоть на бутылку. Какое там, разоралась на весь двор, еще и алименты
припомнила. Совсем сдурела. - Валька была женой Михалыча и жила в этом же
доме. Михалычу в дворницкой было удобнее, и дома он появлялся редко, а с
женой общался в основном во дворе, но тоже не часто, потому что встреч с ней
старательно избегал. - Слушай, - посмотрел он на меня с внезапно вспыхнувшим
интересом, - а у тебя денег нет? Рублей пятьдесят, а? Я с пенсии непременно
отдам.
иначе, господь услышал мои молитвы. - Он торопливо перекрестился, взглянув
на чердак, и бросился со двора, приостановился и крикнул мне, размахивая
руками:
первого этажа распахнулось настежь и я увидела Вальку, то есть Валентину
Петровну, жену Михалыча, даму пенсионного возраста с ярко-фиолетовыми
волосами, длинным носом и таким злющим выражением лица, что тяга Михалыча к
дворницкой становилась вполне понятна.
дипломатично пожала плечами, а Валька продолжила:
дошло. Мой-то вчера в одних трусах по двору носился, а папа ходил по
карнизу, бил в какой-то барабан и выл так, что все собаки попрятались. Надо
им это запретить. И в трусах ни к чему, а по карнизу опасно. Ну как
свалится?
приспособление для вызывания духов. И выл папа с той же целью, а по карнизу
ходил, потому что так к духам ближе. Вы особо не беспокойтесь, я раньше тоже
волновалась, а потом привыкла.
мой-то в трусах тоже духов вызывал? - спросила она с сомнением.
а целыми днями болтается со всякой шушерой. Хоть моего возьми, ну о чем
твоему отцу с ним говорить?
закрыла окно, а я продолжила путь, мысленно пожелав ей подавиться. "Вот
каркуша, - думала я, начиная беспокоиться. - Добром не кончится... Лучше б о
своем добре думала. А папе и вправду надо завязать по карнизам шастать, и
собак пугать ни к чему, еще в милицию заберут".
и нагнал Михалыч. Гастроном был в трех шагах, а беседа с Валькой меня
задержала, так что он успел обернуться за это время. В руках Михалыч держал
две бутылки водки, а лицо его излучало нечто подозрительно похожее на
блаженство или предвкушение оного.
выкрашенной в синий цвет, рискуя бутылками, потому что лестница была узкой,
забежал вперед, пнув дверь, распахнул ее и сказал:
в балахоне из мешковины. Вид портили только джинсы, голубые с вытертыми
коленями, они придавали папе вид хиппи, так же как и длинные волосы,
заплетенные в косу с алой лентой. Красный кружок над переносицей, слегка
смазанный, придавал его облику что-то таинственное. Любой человек, взглянув
на папу, начинал теряться в догадках: кто перед ним?
оно казалось отрешенным и сосредоточенным. Папа вроде бы не дышал и вообще
не подавал признаков жизни.
папулиной физиономии. - Но ничего... Очнется папа, а у нас уже все готово.
меня. Если ты недалеко, откликнись.
немного и сказал застенчиво:
давление расшалилось. - Он налил в кружку водки. При звуках льющейся
жидкости папа неожиданно пришел в себя, поднял руку и ткнул ею в направлении
стола. Михалыч торопливо приблизился с кружкой, и папа выпил, не открывая
глаз. Голова его со стуком опустилась на нары, и папуля позвал:
груди. - Все обозревает. Слушай отца, Васена. Величайшего ума человек.
Повезло тебе с отцом.
воскресеньям всегда полно клиентов, и отрывать ее от дел не хотелось. Погода
была хоть и солнечная, но прохладная, и на речку ехать не стоило. В общем, я
немного постояла на углу и не торопясь отправилась домой, пиная пивную
банку, подвернувшуюся под ноги.
удовлетворением думала я. Но судьба решила иначе. То есть в тот день судьба
конкретно еще ничего не решила, по крайней мере, мне об этом не
сигнализировала, но кое-какие симптомы, говоря по совести, уже были.
борща. Я люблю борщ и готовлю его в большой кастрюле, чтобы хватило на
неделю. В будни времени на готовку нет, а борщ спешки не терпит. Я варила
борщ, совершенно игнорируя заинтересованные взгляды соседей. Юрик сидел на
кухне как приклеенный, то напевал что-то невразумительное, то поглядывал в
окно, а Варвара сновала туда-сюда. Наконец, устав от моего гробового
молчания, она спросила:
наше дело, и все... А джип-то еще стоит, и вообще...
Марья Павловна вышла и Лизавета... Как там, не жарко?
второй день почти трезвый. Это начинало всерьез тревожить. Юрик утверждал,
что его организму совершенно невозможно существовать без жидкости, причем не
простой, а с градусами. То, что он сейчас без градусов, вполне возможно,
нанесет его здоровью непоправимый урон. - Юрасик, - позвала я, когда он уже
достиг входной двери, - может, тебе денег взаймы дать?
чувствую: что-то не хочется. К чему бы это?