нельзя. Наташа спит.
Марковна, шаркая, вошла в гостиную. На ней был теплый стеганый халат.
лицо. Райский поспешно поднялся навстречу, поцеловал ей руку, спросил о
самочувствии.
кофе?
халата и впилась в лицо Райского больными красными глазами.
может быть связано, как вам кажется?
певица, - пробормотала Наталья Марковна. - Какая певица? - генерал
нахмурился и' повысил голос. - Ты мне ничего не рассказывала.
просто сплетня. Нет, лучше не надо. Ерунда, - Наталья Марковна смутилась и
даже покраснела слегка. - Сейчас ничего нельзя считать ерундой! Все важно,
абсолютно все! Ты поняла меня, Наташа?! - закричал генерал и поднялся с
кресла.
бабскими разговорами, - жалобно простонала Наталья Марковна, - мы просто
болтали с Оксаной на кухне. Она показала мне какой-то дурацкий журнал, там
сплошные сплетни. - На пороге появилась домработница с подносом, и Наталья
Марковна обрадовалась:
с лысой певичкой?
- она поспешно поставила поднос на стол.
должна понимать, что сейчас все важно. Абсолютно все. Что за певица? В каком
журнале был снимок?
несколько секунд, выпалила:
тусовки. На одной фотографии певица Анжела со Станиславом Владимировичем, их
засняли в довольно неприличной позе, и там еще подпись такая, ужас. Мне даже
неудобно рассказывать.
и написано вроде это: народу было много, места мало, и певице Анжеле
пришлось оберегать самое ценное, что есть у ее новой любви, у
предпринимателя Стаса Герасимова. - Бедная девушка, пока произносила это,
покраснела до слез и старалась ни с кем не встретиться глазами.
журналов не читаю, просто случайно купила в метро, из-за телепрограммы,
увидела снимок и принесла Наталье Марковне показать. Вы, Наталья Марковна,
сами мне сказали: выкинь эту мерзость.
и все. Их столько сейчас... Эта Анжела, она вроде совсем молодая, ей лет
двадцать, наверное. Голос ничего, есть пара неплохих клипов. Говорят, ее
какой-то чеченец раскрутил, то есть вложил деньги в ее первые клипы, но про
всех звезд что-нибудь такое говорят...
ты лезешь со своим идиотским "понятно"!
Давай-ка выпей валерьяночки. Миша, вы извините его, он устал и не здоров, -
обратилась она к Райскому. Тот рассеянно кивнул в ответ.
только слегка покачивал ногой. Свет лампы отражался в стеклах его очков, и
никто не видел, как застыли его светлые глаза, как резко сузились зрачки.
грохот. От порыва ветра хлопнула балконная дверь, и большое зеркало
соскользнуло с деревянной основы. Осколки с грохотом хлынули на антикварный
комод, сбивая с него шкатулки, вазочки, статуэтки.
и покачал головой:
нескольких каплях клея и даже не было закреплено рамой. Ну и халтура!
кухню за веником.
зазвенели подвески люстры. - Прекрати сейчас же! Я запрещаю тебе!
Марковна.
пушок на лысине. - Не верь! Глупости! Предрассудки! Бабье суеверие! Поняла?
глупости, бабье суеверие.
***
спортивный костюм. Сергей впервые вышел на свежий воздух и, опираясь на
палку, прошагал около сотни метров по узкой асфальтовой тропинке вдоль
бетонного забора. Забор был высокий, по верху шло три слоя колючки. За
деревьями Сергей заметил четыре новеньких финских домика. Сам госпиталь
представлял собой трехэтажную кирпичную коробку. Рядом стояла точно такая же
коробка, но украшенная антеннами и тарелками спутниковой связи.
и бледными предвесенними красками. Земля все еще была покрыта мутной
зернистой коркой старого снега. На редких подсохших проталинах, как
испуганные призраки, дрожали под ветром мертвые стебли прошлогодней травы.
Дни были еще по-зимнему ледяные, мрачные, но по утрам и в сумерках
прояснялось, выплывало солнце, и Сергей вскидывал к нему лицо, закрывал
глаза, жадно ловил первые теплые лучи.
секретный объект за бетонным забором значительно ближе к Москве и вовсе это
не граница области. Но он уже знал, что никого ни о чем нельзя спрашивать, и
привык молчать.
прогулки, он стал забывать палку. Он удивительно быстро шел на поправку.
Вскоре прогулки сменились пробежками. Из госпитального бокса его переселили
в финский домик, где кроме него жило еще пять человек, каждый в отдельной
комнате.
Сергей знал, что ребята эти кадровые офицеры ФСБ и здесь просто отдыхают,
поправляют здоровье после ранений.
прыгал, парился в сауне. Он изматывал себя физически и старался не думать ни
о прошлом, ни о будущем. Но однажды ночью он проснулся в холодном поту от
собственного крика и обнаружил, что уже не лежит на койке под одеялом, а
стоит посреди комнаты и рука его занесена для смертельного удара. Еще
секунда, и он расшиб бы ребром ладони деревянную раму приоткрытого окна.
Окно поскрипывало от легкого ветра, в стекле причудливо отражались тяжелые
сосновые ветви, подсвеченные полной луной.
утра он больше не мог сомкнуть глаз. За завтраком он косился на соседей,
ожидая, что кто-нибудь спросит, чего это он орал во сне и скакал по комнате.
Но никто не спросил.
тренировками, но, качая мышцы, обливаясь потом, он вдруг ясно услышал голос
капитана Васи Громова. Вася хрипло напевал блатную песенку: "Скольких я
зарезал, скольких перерезал, сколько милых душ я загубил..." В последнюю
неделю плена капитан Громов постоянно бормотал что-то. Насупившись,
декламировал стихи Некрасова, которые учил в младших классах школы, иногда
матерился уныло и невнятно, а то начинал молиться, так горячо и жалобно,
что, казалось, Господь не мог его не услышать.
слышал его отчетливей, чем голоса офицеров, находившихся рядом с ним в
спортивном зале. Он продолжал качать пресс, он заставил себя не зажимать
уши, не закрывать глаза и не орать, как смертельно раненное животное. Он
молча, сосредоточенно качал пресс.
артерий, и даже в хрустящем, крякающем звуке, который сопровождал падение