касается более цивилизованных районов Индонезии. Эти простодушные пейзане,
надо полагать, не знают разницы меж Советским Союзом и княжеством Монако,
потому что представления не имеют, поспорить можно, ни о том, ни о другом.
Его разглядывали с простодушным любопытством, толкая друг друга локтями,
пересмеиваясь и громко обмениваясь непонятными мнениями.
В конце концов вперед выскочил шустрый худощавый мужичонка, присел рядом с
Мазуром, извлек из складок саронга ржавую тупую вилку с потемневшей
деревянной рукояткой, легонько ткнул ею Мазура в ляжку, устрашающе
оскалился и облизнулся с видом заправского каннибала. Грозно вращая
глазами и поглаживая себя по животу, всеми средствами пантомимы пытался
дать понять нежданному гостю, что его собираются незамедлительно
использовать в гастрономических целях. Судя по его мимике и одобрительному
ржанью односельчан, этот субъект был чем-то вроде общепризнанного местного
шута.
Мазур стоически перенес эту демонстрацию гастрономических поползновений.
Слишком хорошо помнил, что в Индонезии людоедов нет. Южней, ближе к
Австралии, на Новой Гвинее и прилегающих архипелагах, в тех самых красочно
описанных Джеком Лондоном местах, каннибалы попадаются даже сегодня. Но
только не здесь.
Подумав, он решился. С помощью нехитрых жестов попытался донести до
деревенского потешника столь же нехитрую мысль: эк тебя раскатило, людоед
хренов, а не хочешь вместо лангета из белого пришельца пососать его
мужское достоинство?
Смысл пантомимы моментально дошел до собравшихся, и они все с той же
первобытной непосредственностью заржали уже над незадачливым шутом,
раскачиваясь, молотя друг друга по спинам, фыркая. Ближайший, правильно
истолковав жест Мазура, протянул ему зажженную сигарету. В общем, народ
был вроде бы не вредный. Жадно затягиваясь паршивой сигареткой, Мазур
задумался над животрепещущим насущным вопросом: ну, а дальше-то что? Какие
планы строить?
Как отсюда выбираться? Нет, нужно подождать дальнейшего развития событий,
должно же даже в этой глуши быть какое-то начальство или нечто
аналогичное. Судя по всему, это не мимолетный приют рыбаков, а настоящая
деревня, оседлость, населенный пункт - вон женщина вдали прошла, детишки
бегут, буйволы валяются в тенечке...
- По-английски кто-нибудь понимает? - спросил он громко.
Добрые пейзане стали переглядываться, ожесточенно треща на своем родном
наречии, - но ответа Мазур не дождался, что-то не наблюдалось среди них
полиглотов и лингвистов...
Ага! Настроение собравшихся вдруг изменилось - они притихли, малость
съежились. Ну да, понятно - в их сторону направлялись двое субъектов,
резко отличавшихся от жилистых островитян, несомненно принадлежавших к
местному пролетариату.
Один был несомненный китаец, пожилой, упитанный и золотозубый, в чистой
полосатой пижаме. Второй внешностью ничем не отличался от собравшихся, но
был опять-таки поупитаннее, гораздо старше, держался с неким спокойным
превосходством, саронг на нем был безукоризненно чистым, из разноцветной
ткани. "Вот оно, местное руководство, - подумал Мазур настороженно. -
Прямо-таки первый секретарь, право слово, номенклатура везде одинакова..."
И остался сидеть в прежней позе - не честь же отдавать, прикладывая руку к
пустой голове?
Сидевшие проворно подвинулись, освобождая пожилому место на толстом
поваленном стволе, отшлифованном ветром и временем. Тот величаво уселся,
не глядя, взял из чьих-то пальцев почтительно протянутую сигарету и
принялся разглядывать Мазура - опять-таки без враждебности и
недоброжелательства, скорее уж с видом рачительного хозяина,
прикидывающего, какое применение можно будет найти неожиданной находке и
выйдет ли от нее польза. "Ну, ничего, - подумал Мазур. - Главное, не
сожрут. И не видать поблизости ни пиратов, ни шпионов. Выкарабкаемся..."
- Как тебя зовут, белый? - спросил пожилой по-английски.
Собственно говоря, звучало это совершенно иначе. "Какое имя тебе
принадлежать, белый-парень-человек?" Примерно так. Это и был знаменитый
пиджин-инглиш, примитивный вариант английского, очень распространенный в
здешних местах, где процветали десятки, если не сотни разнообразнейших
языков и наречий, и на пиджине, Мазур помнил, даже издавалось несколько
газет в разных странах.
Подумав, он ответил, стараясь изъясняться попроще:
- Меня смыло с корабля. Меня зовут... Джим Хокинс.
Вряд ли хоть кто-то из присутствовавших здесь туземцев читал бессмертный
роман Стивенсона или вообще умел читать. Китаец разве что, хотя кто его
знает... Китаец - это легонькая заноза. Тот самый мазок, что портит
картину. Их здесь тысячи, на тысячах островов, таких вот китайцев, хуацяо,
как их еще называют, торговец, ростовщик, коммивояжер и бог знает кто еще
в одном лице - и любой из них, памятуя инструктаж, может работать на
пекинскую разведку, а если не на пекинскую, то на тайваньскую
непременно... Ладно, авось обойдется, в чем можно заподозрить морячка,
случайно смытого волной с проходящего судна?
- Ты плыл на корабле, Джимхокинс? - невозмутимо осведомился пожилой.
- Ну да, - сказал Мазур. - Когда начался шторм, меня смыло за борт. Еле
выплыл.
- Ты хорошо плыл, - одобрительно кивнул пожилой. - Даже сам на берег почти
выполз. Я смотрю, ты сильный парень... Мазур чуточку обеспокоился - нет,
вроде бы ни один из инструкторов не упоминал о привычке местных обращать в
рабство таких вот случайных путников.
- Меня зовут Абдаллах, - сообщил пожилой.
- Ты здесь вождь? - поинтересовался Мазур.
- Вожди бывают только у дикарей, - с достоинством ответил старина
Абдаллах. Если он и был обижен, то не показал этого. - У нас культурная
страна. Цивилизованная. Я - староста острова. Всего острова, - значительно
добавил он, подняв палец. - Какая твоя вера?
Помедлив, Мазур признался:
- Да знаешь ли, никакой.
- Это плохо - совсем без веры, - сказал Абдаллах с непроницаемым видом. -
Мы - мусульмане. Ты уважаешь мусульманскую веру?
- Уважаю, - сказал Мазур, решив, что с него не убудет. - Пророк Мохаммед,
да святится имя его, был почтенным человеком.
На пиджине это, конечно, звучало не столь красиво и гладко. Скорее уж так:
"Этот парень-человек, имя которому быть Мохаммед, имя ему
принадлежать-быть святое, был очень-крепко уважаемый..."
Однако господину старосте вполне этого хватало. Он расплылся в дружелюбной
улыбке, спросил:
- Может быть, ты знаешь, и как молиться?
- Нет, к сожалению, - быстро ответил Мазур.
"Уж столько-то я о вас, мусульманах, знаю, - подумал он трезво. - Брякнешь
"Ля илля иль Алла, Мохаммед расуль Алла" - и ты уже мусульманин, поскольку
при свидетелях прозвучало. А где мусульманство, там и обрезание... Не
дождетесь!"
- Хорошо, Джимхокинс, - кивнул староста. - Ты вроде бы неплохой человек.
Значит, моряк?
- Ага, - сказал Мазур.
- Пойдем ко мне в дом, - неожиданно предложил староста, вставая. -
Поговорим, как приличные люди.
- А это ничего, что я... - сказал Мазур, обеими руками указав на свою
откровенную наготу.
Староста что-то громко приказал - и ближайший туземец, шустро сдернув с
плеч саронг, протянул его Мазуру. Встав и немного подумав, Мазур обернул
синюю ткань вокруг бедер на манер юбки - и по здешним меркам был отныне
одет вполне прилично. Абдаллах с непререкаемым видом произнес несколько
фраз и двинулся вперед. Все остальные остались на месте, хотя по лицам
было видно, как им хочется и дальше общаться с заезжим странником.
Они бок о бок шагали по деревне. Любопытно таращились голые детишки,
побрехивали тощие собаки.
По шаткой бамбуковой лестнице поднялись в хижину на сваях - столь же
хлипкую на взгляд привыкшего к рубленым избам русского человека, но
отличавшуюся от остальных известной добротностью. Пожалуй, именно так и
должно выглядеть жилище здешнего первого секретаря - крыша без единой
прорехи, крепко сколоченный бамбуковый пол, вместо циновок - яркие
хлопчатобумажные коврики, начищенная керосиновая лампа в углу, старенький
японский транзистор, алюминиевая посуда на низком ящике в углу.
"Ох ты! - восхищенно подумал Мазур, откровенно разглядывая возившуюся у
ностальгического примуса девушку. - Есть женщины в здешних селеньях..."
Она была чертовски симпатичная и ничуть не напоминала женщину первобытного
племени - в синем саронге и белой блузке с квадратным вырезом, позволявшим
не так уж мало разглядеть, с пышными, ухоженными черными волосами,
спускавшимися ниже пояса. Зубки, улыбка, ресницы...
Спохватившись - вдруг он ненароком оскорбил какие-то местные обычаи? -
Мазур поспешил отвернуться. Однако девушка, вовсе не походившая на
гаремную затворницу, сама разглядывала его без малейшего стеснения.
- Дочка, - сказал староста, устраиваясь на груде подушек. - Жена у меня
давно умерла, ребенок почти и не воспитывался...
"Да уж, - подумал Мазур, неловко ворочаясь в куче подушек. - Взгляд у
этого взрослого ребеночка довольно откровенный, никакой тебе
патриархальной робости перед белым..."
- Лейла, это белый Джимхокинс, - сказал староста. - Его смыло с корабля, и
он будет у нас гостить. Что ты про него думаешь?
- Он сильный. И симпатичный, - без всякого смущения сообщила черноокая
Лейла, из-за спины папеньки послав Мазуру взгляд, который смело можно было
назвать кокетливым хоть на пиджине, хоть на оксфордском английском.
- Лейла, а ведь Джимхокинс смотрит на тебя, как на сгущенку, - как ни в
чем не бывало сообщил Абдаллах, почесывая брюхо под саронгом и прямо-таки
Сертаков Виталий
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Прозоров Александр
Майер Стефани