четвертого, и выпадал пласт времени, охватом до года. Ясно было одно, что
наша экспедиция под началом некого Щурова бесследно вдруг исчезла и теперь
велись ее розыски с помощью войск и авиации.
Но более ошеломляющим было то, что ни одна из трех групп немцев,
пробирающихся в квадрат 1441, не попала в расставленную им ловушку, она
также будто растворились где-то, достигнув цели, причем вместе с группой
прикрытия, и их тоже лихорадочно разыскивали наши отряды НКВД и самолеты.
Складывалось впечатление, что эти две экспедиции, как две волны огня,
сшиблись где-то на неведомых просторах России и погасли, оставив лишь
пепел, который потом разнесло ветром.
Поиск длился до сорок шестого года, однако ничем не увенчался, если не
считать, что наш отряд НКВД, занимающийся поиском, отыскал в квадрате 3113
и полностью уничтожил секретную базу немецкой разведки, захватив важные
документы, проливающие свет на деятельность "Абендвайса".
Только вот забыли или не захотели положить их на хранение в архивную папку,
которую держал в руках Сергей Опарин.
Вся эта история заканчивалась немногословным актом экспертизы, выполненным
доктором геолого-минералогических наук, профессором Комлевым, который
писал, что представленная ему геологическая структура условного квадрата
1441 имеет, скорее всего, вулканическое происхождение. Однако для более
полного и точного определения данных геологических материалов недостаточно
и требуется дополнительное изучение и исследования, поскольку не исключено,
что прогиб земной коры произошел не вследствие ее опускания, а из-за
бомбардировки крупным метеоритом. И тогда эту котловину можно отнести к
малоизученному явлению, называемому астроблема... Это последнее слово будто
очаровало журналиста...
3
Институт Насадный смог закончить лишь к концу пятидесятых, когда его
вычеркнули из списков врагов народа, так что несколько лет ему пришлось
работать таксатором в геологоразведочных партиях. Но уже тогда он начал
заниматься астроблемами, обозначенными на земном шаре, а вести поиск новых
звездных ран, скрытых зачастую под толщами осадочных пород или срытых,
исковерканных ледниками, оказалось невозможно в пору расцвета практической
геологии даже в академическом институте. Они были не нужны народному
хозяйству и представляли сугубо научный интерес, поэтому Святослав
Людвигович официально занимался темой строения земной коры, организовав в
своем НИИ сектор по геологическому дешифрированию только что появившейся
аэрокосмической фотосъемки. А параллельно, по собственной инициативе и чуть
ли не тайно от руководства отыскивал геологические структуры, напоминавшие
звездные раны.
И вот однажды его взгляд упал на Таймырский полуостров и зацепился за
Анабарский гранитный щит, точнее, за огромную, странного происхождения
впадину, разрезанную рекой Балганкой. Выдвигать смелые гипотезы было тогда
уделом крупных ученых, поэтому голоса Святослава Людвиговича никто не
услышал, а подготовленную статью никто не отважился напечатать без
дополнительных двух-трех фамилий геологических столпов. Пережитые блокада и
голод создали особый тип характера, где высочайшее человеко- и жизнелюбие
нормально соседствовали с крайней степенью жадности: если достался тебе
кусочек хлеба, поделиться им можно только с матерью или кровно близкими
людьми, но никак не с чужими. А на каравай Насадного (впадина была
совершенно круглой и напоминала отпечаток упавшей с неба ковриги хлеба)
некоторые столпы разинули рот и готовы были проглотить его, не жуя.
Тогда Святослав Людвигович забрал статью и засекретил все, что было связано
с Балганской впадиной, - благо, что сектор работал в режиме строжайшей
государственной тайны, допуск к которой имели единицы. А летом, взяв
отпуск, он в одиночку поехал на Таймыр, не имея пропуска в погранзону,
обошел все посты и добрался до реки Балганки. Даже чтобы пройти впадину
насквозь, потребовалось две недели: внутренний диаметр отпечатавшегося в
земной коре каравая достигал семидесяти километров, но был еще и внешний,
стокилометровый круг, очерченный цепью гор, растертых и обработанных
ледником. На дне котловины - труднопроходимая летом тундра, на ее бортах -
развалы голубоватых от лишайника глыб и камней, которые в дождливую погоду
становятся кусками мыла. А из космоса все выглядело чистенько и красиво.
К тому же весь отпуск шел дождь - нормальное таймырское лето...
На обратном пути его арестовали пограничники в норильском аэропорту за
незаконное вторжение в зону, причем взяли как шпиона, поскольку с собой у
нарушителя оказался рюкзак с образцами пород и десятки отснятых
фотоаппаратом "ФЭД" пленок. Препроводили в Красноярск, где посадили за
решетку и возбудили дело. Институт мог бы походатайствовать и прекратить
его в самом зародыше, а Насадного вернуть домой, но обиженные на него
столпы науки хлопотать за него не спешили, и пришлось два месяца сидеть на
нарах, пока шло разбирательство. Святослава Людвиговича, наконец,
оштрафовали и отпустили, и даже вернули вещи - рюкзак с образцами и
проявленные в кагэбэшных лабораториях пленки. Самодеятельность и
строптивость кандидату наук обошлись дорого: во главе сектора сидел уже
другой человек, а ему предложили место младшего научного сотрудника, по
сути, - лаборанта. Да еще строго-настрого внушили, что Балганская впадина -
вулкан и ничто иное, имеет земное происхождение и нечего отвлекаться на
космические глупости.
Святослав Людвигович хотел доказать обратное: таймырская котловина имеет
космическое происхождение, то есть это метеоритный кратер, подобный
лунному, и называется одним словом - астроблема, доселе науке неведомая.
Анализ привезенных образцов, сделанный в лаборатории тайно от руководства,
вначале обескуражил и поверг в уныние. Оказалось, Насадный притащил с
Таймыра обыкновенные, ничем не примечательные брекчевидные лавовые и
туфовые породы, характерные для области вулканической деятельности. А
материнскими, подстилающими породами оказались гнейсы архейского возраста.
Гнейс означало - гнилой...
Консультации с опытными вулканологами и их заключение разочаровали еще
больше. Насадный не признавался им, откуда привез образцы, чтобы не быть
смешным...
Короче говоря, лет эдак миллионов полета назад из жерла вулкана вырвался
фонтан магмы, пепла, газа и все это разлилось, разлетелось по округе в
сотню километров, перемешалось и застыло. И так стояло, пока не началось
оледенение, после чего от лунного ландшафта осталась цепочка холмов,
расставленных по кругу. Не ясно только, почему на месте извержения возник
не конус, как обычно, а впадина. Возможно, произошло опускание участка
земной поверхности, а возможно, на этом месте уже была глубокая котловина,
почему и произошел прорыв расплава... Святослав Людвигович долго ходил
понурый, пока не получил химических анализов, которые пришлось делать на
стороне и за деньги через одного знакомого лаборанта. Тот внезапно
обнадежил интересным результатом: химсостав гнейсов и застывшей магмы
практически одинаков, разве что последняя претерпела температурное
воздействие. То есть будто кто-то переплавил эти гнилые породы и вылил в
котловину.
Это значит, нет вулканической магмы и нет жерла вулкана!
И еще заметил, что в лавах и туфах очень высокое содержание углерода,
которого мало в подстилающих гнейсах: вероятно, произошли некоторые
термохимические процессы...
Всю зиму Насадный рисовал апокалипсические картины космической катастрофы,
благо в институте неплохо научили работать с акварелью - раскрашивать
геологические карты. И выглядели они примерно одинаково: огромный, до
семидесяти километров в диаметре, метеорит или болид приблизился к земле,
вошел в ее атмосферу, и спрессованный воздух разогрелся выше трех тысяч
градусов, и гнейсы, по сути, растаяли под ним, как тает снег от горячего
потока. А от высочайшего давления произошел выплеск расплава, отчего
образовалась впадина, обрамленная горами. Сам метеорит либо сгорел в этом
огне и обратился в пепел и газообразные вещества, либо в столб пара, если
был просто блуждающим по Вселенной куском льда.
И осталась на земле звездная рана...
Акварель не позволяла выразить динамику явления - он перешел на масло, и к
весне его комната в коммуналке на Кронверкской превратилась в выставочный
зал живописи, а сам кандидат наук - в одержимого, с блистающим взором,
полухудожника, полуфантаста. В институте его стали считать не то что
больным, а как бы не очень здоровым человеком, повредившимся на космических
катастрофах. Он же больше всего боялся быть смешным, даже когда в блокадном
Ленинграде умирал с голоду, сидя возле ног часового у хлебного ларька,
лениво жующего горбушку. Можно бы попросить, но от дистрофии он выглядел
как лягушачий головастик - лоб шире плеч, и голова уже не держится на шее,
все время падает то влево, то вправо, словно поплавок на волнах. Часовой
смотрел, жевал и ухмылялся...
Русанов Владислав
Контровский Владимир
Якубенко Николай
Куликов Роман
Акунин Борис
Володихин Дмитрий