Чтение 14–й страницы книги ~Предварительный заезд~

-- Лучше всего вам залезть в горячую ванну, -- неуверенно сказал Фрэнк. Трудно было поверить, что всего несколько минут назад он буквально на себе выволок меня из ледяной воды и при этом через слово сыпал проклятиями.

-- Да, -- согласился я. -- Благодарю вас.

Его глаза вспыхнули.

-- Удачно получилось, что я оказался поблизости.

-- Самая большая удача в моей жизни.

-- Я пошел погулять, -- сообщил мне Фрэнк, -- и увидел, как меня обогнало такси. Вы вышли и спустились под мост. Потом я услышал крики и всплеск воды. Я, конечно, не подумал, что с вами что-то случилось, но на всякий случай решил посмотреть. Я спустился на набережную. К счастью, при мне был фонарь... а там оказались вы.

Он не стал спрашивать, как я умудрился перелететь через высокий парапет.

-- Сам не понимаю, как это могло случиться, -- с готовностью сказал я. Фрэнку явно понравилась эта фраза.

Он помог мне переодеться из его пальто в халат.

-- Вы немного пришли в себя? -- спросил он.

-- Да, мне гораздо лучше.

Фрэнк встал, чтобы уйти, и я не сделал попытки задержать его. Он взял с дивана свою шапку, пальто и фонарь, пробормотал, что мне следует обратиться к служащим гостиницы, чтобы мою одежду просушили, и ушел. Ощущение близости между спасенным и спасителем явно смущало его.

Я чувствовал себя странновато. Мне было одновременно и холодно, и жарко, голова слегка кружилась. Я стащил с себя остатки мокрой одежды и кучей бросил ее на полу ванной.

Меня очень беспокоили пальцы правой руки. После пребывания в ледяной воде они почти не кровоточили, но были чужими и очень слабыми. Три из них посинели.

Я взглянул на часы, но они стояли. "Необходимо взять ситуацию под контроль, -- подумал я. -- Обязательно нужно встряхнуться".

Я подошел к телефону и набрал номер общежития для иностранных студентов. К телефону пригласили Стивена. Голос его звучал дружелюбно.

-- Вам что-нибудь нужно? -- спросил он.

-- Который час? Мои часы остановились.

-- Только ради этого вопроса вы не стали бы звонить мне. Сейчас пять минут седьмого.

Пять минут седьмого... Казалось невозможным, что с того момента, как я отправился в посольство, прошло всего три четверти часа. Это время больше походило на три четверти столетия.

-- Вот что, -- начал я, -- не могли бы вы оказать мне любезность? Если бы вы пошли... -- Тут я умолк. Нервы были ни к черту. Вместо выдоха раздался стонущий кашель.

-- С вами все в порядке? -- подчеркнуто неторопливо спросил Стивен.

-- Нет, -- ответил я. -- Значит, так... Не могли бы вы отправиться в британское посольство, взять там факс, который прислали на мое имя, и принести его сюда, в "Интурист"? Я не стал бы просить, но, если его не забрать сейчас, я не смогу получить его до понедельника. И будьте осторожны... У нас тут есть грубоватые друзья... В посольстве спросите Полли Пэджет из отдела культуры.

-- У грубоватых друзей нашелся еще один лошадиный фургон? -- с тревогой в голосе спросил Стивен. -- Поэтому вы не можете пойти сами?

-- Что-то в этом роде.

-- Хорошо, -- коротко сказал он. -- Я выхожу.

Я положил трубку. Следующие несколько минут я потратил впустую, жалея себя. Потом я решил позвонить Полли, но не сумел вспомнить номер. Номер был записан на листе бумаги, который лежал в моем бумажнике. А бумажник был -- по крайней мере был раньше -- во внутреннем кармане пиджака. А пиджак находился в ванной, где его бросил Фрэнк. Я собрался с силами и отправился в ванную.

Бумажник -- естественно, совершенно мокрый -- был в кармане. Я извлек и развернул лист с телефонными номерами и с облегчением убедился, что записи прочесть можно.

Я не успел произнести ни слова. Полли Пэджет раздраженно заявила:

-- Я уже закончила работу и собираюсь уходить.

-- Вместо меня придет мой друг, -- сказал я, -- Стивен Люс. Он будет с минуты на минуту. Пожалуйста, дождитесь его.

-- Ну, хорошо.

-- И еще. Не могли бы вы дать мне номер телефона Йена Янга? Домашний, я имею в виду.

-- Подождите. -- Она опустила трубку на стол и вскоре продиктовала мне номер. -- Его квартира здесь, в посольстве. Насколько я знаю, обычно он проводит уик-энды дома. Как, впрочем, большинство из нас. В Москве почти ничего не происходит.

-- Я думаю, леди, что вы на сто процентов не правы.

Вскоре явился Стивен и привел с собой Гудрун. Отпущенное мне время я потратил на то, чтобы переодеться в сухие трусы, брюки и носки и лечь в постель. Я пренебрег советом Фрэнка насчет горячей ванны, так как, подобно Офелии, имел основания считать, что воды с меня и так достаточно. Было бы чертовски глупо лишиться сознания и утонуть среди сверкающего белого кафеля.

Как только Стивен увидел меня, с его лица сразу же исчезла радостная улыбка.

-- Да вы просто труп ходячий! -- воскликнул он. -- Что произошло?

-- Вы принесли факс?

-- Да. Это целая простыня. Сядьте, а то упадете, когда увидите этот меморандум.

Гудрун изящно расположилась на диване, а Стивен плеснул виски в стаканы для чистки зубов. Я вернулся на кровать и указал пальцем на пятно на стене, где скорее всего был спрятан микрофон. Стивен кивнул, взял магнитофон, включил его и приложил к стене. Ни звука.

-- Выключен, -- пояснил Стивен. -- Рассказывайте, что случилось.

-- Скандал... -- неопределенно ответил я, помотав головой. Не хотелось втягивать Гудрун в происходящие события. -- Скажем... Скажем так: я все-таки здесь.

-- И мы не хотим никакого шума? -- спросил он со своим комичным русским акцентом.

-- На то есть причины. -- Я попытался выдавить улыбку.

-- Они должны быть очень вескими... Ладно, держите свежие новости из дома.

Стивен вынул из кармана конверт и бросил его мне. Я по привычке попытался поймать его правой рукой, промахнулся, и он упал на пол.

-- У вас пальцы разбиты! -- тревожно воскликнула Гудрун.

-- Немного ссадил, -- пробормотал я, вынимая из конверта бумаги. Как Стивен и предупреждал, там была внушительная стопка. Хьюдж-Беккет демонстрирует усердие, хмыкнул я про себя. Но вскоре выяснилось, что я был не прав. Работа была высший класс.

-- Пока я буду это читать, не могли бы вы посмотреть эти штучки? -- Я указал на жестянку из-под леденцов и кучку Мишиных бумаг. -- Переведите их для меня.

Они принялись рассматривать бумажки, передавая их друг другу и негромко переговариваясь. Я в это время читал первую часть сообщения. В ней исчерпывающе излагалась история жизни Ганса Крамера, причем подробностей было гораздо больше, чем я мог ожидать. С трехлетнего возраста он начал выигрывать призы на пони. Учился в восьми различных школах. Похоже, что он был болезненным ребенком. По крайней мере, до двадцати пяти лет он часто обращался к врачам, но годам к двадцати восьми, похоже, перерос свои болячки. С этого времени интерес Крамера к лошадям заметно усилился; и он начал выигрывать соревнования высшего уровня. Два последних года -- до самой смерти -- он непрерывно ездил по всему миру, выступая то в личном зачете, то в составе сборной команды Западной Германии.

Далее следовал абзац под заглавием "Свойства характера". В нем, вопреки обычаю, о мертвом говорили довольно плохо.

"Отношения с товарищами по команде напряженные. Характер сложный. В обращении холоден. Друзей не имел. Увлекался порнографией, как связанной с изображениями женщин, так и гомосексуальной, но сексуальных связей за ним не замечалось. Можно было подозревать стремление к насилию, но в целом свое поведение вполне контролировал".

Далее следовало краткое сухое сообщение:

"Тело было возвращено родителям, проживающим в Дюссельдорфе, и кремировано".

В сообщении было еще много что почитать, но я отвлекся от факса, чтобы взглянуть, что делают Стивен и Гудрун.

-- Что вы накопали? -- поинтересовался я.

Четыре автографа немцев. Написанный по-русски список щеток и всяких других штук для ухода за лошадьми. Другой список, тоже по-русски -- время и, видимо, занятые места -- наверно, относился к конным соревнованиям. Там было написано: "кросс, старт в два сорок, не забыть подготовить комплект для взвешивания". Оба списка скорее всего составил Миша. Это был своего рода дневник. Там было записано, что он делал с лошадьми, чем их кормил, и, пожалуй, больше ничего такого.

-- А что насчет бумажки из коробки с леденцами?

-- Ах, да... Честно говоря, мы здесь мало чем можем помочь.

-- Почему?

-- В этих надписях нет никакого смысла. -- Стивен смешно вздернул брови. -- А может, моя-твоя уметь понимать чепуха?

-- Кто знает, возможно, и сумеем.

-- Ладно, если серьезно, то нам кажется, что здесь записано одно и то же, один раз по-русски, а другой -- понемецки. Но на обоих языках это не обычные слова, к тому же они записаны слитно, без разрывов между словами.

-- А вы могли бы написать все это по-английски?

-- Проще простого.

Взяв конверт, в котором принес факс, Стивен написал длинный сплошной ряд букв.

-- Вот туг, в конце, получаются прямо-таки нормальные английские слова... -- Закончив писать, он вручил мне конверт. -- Вот и все. Ясно, как в тумане.

Я прочел: эторфингидрохлорид245мгасепрмазинемалкателомгхлорокреололдиметилсульфокид90антагонистналаксон.

-- В этом есть какой-нибудь смысл? -- растерянно спросил Стивен. -- Наверно, химическая формула?

-- Один Бог знает. -- Я почувствовал запах жареного. -- Может быть, эта самая штука находится в ампулах: ведь на них напечатано что-то вроде "налаксон".

Стивен взял крохотную ампулу и поднес ее к свету, пытаясь разобрать надпись.

-- Наверно, так оно и есть. Длиннющая формула для капельки жидкости. -- Он положил ампулу в коробку и накрыл ее тем же самым листом бумаги.

-- Да, пожалуй. Больше ничего на листке нет. А что это за грязная матрешка? -- Он повертел в руках куклу. -- Где вы ее взяли?

-- Там остальные Мишины сувениры.

-- Что вы говорите? Можно взглянуть?

Чтобы раскрыть матрешку, ему пришлось приложить не меньше усилий, чем мне перед этим. И точно так же, как и у меня, ее содержимое высыпалось. Стивен и Гудрун бросились собирать сокровища с пола.

-- М-да, -- хмыкнул Стивен, разбирая надписи на ветеринарных препаратах. -- Тот же самый жаргон. Эти снадобья на что-нибудь годятся?

-- Нет, если, конечно, у вас в постели не завелись клопы.

Он сложил все содержимое обратно в матрешку, включая жестянку и карточки с автографами.

-- Вы, наверно, хотите, чтобы я отнес все это Елене на новую квартиру, когда она, наконец, въедет туда?

-- Было бы прекрасно, если бы вы нашли на это время, -- ответил я. -- Лучше вернуть Мише его игрушки?

-- Да.

Стивен пристально посмотрел на меня.

-- Мы с Гудрун собирались поужинать с друзьями, -- сказал он, -- и я думаю, что хорошо бы вам пойти с нами.

Я открыл было рот, чтобы сказать, что не гожусь для визитов, но он не дал мне и слова сказать.

-- Гудрун, будь умницей, выйди и подожди нас в кресле около лифтов, а я попробую напялить на нашего друга какую-нибудь одежду и застегну ему пуговицы. -- Он показал на мои распухшие негнущиеся пальцы. -- Гудрун, любовь моя, иди. Мы быстро управимся.

Она покорно вышла, длинноногая и великодушная.

-- Теперь к делу, -- сказал Стивен, лишь только дверь за девушкой закрылась. -- У вас с рукой очень плохо? Не упрямьтесь, поедемте с нами. Ведь не будете же вы сидеть здесь весь вечер и озираться по сторонам?

Я смутно припомнил, что предполагал пойти в оперу. Драгоценный билет, которым облагодетельствовала меня Наташа, представлялся сегодня совершенно иррациональным явлением. Идти в театр я не был в состоянии. Но в номере мне наверняка будет еще хуже. Стоит задремать, как передо мной вырастут маски смерти в вязаных подшлемниках... а к номеру гостиницы никак не подходит формула "мой дом -- моя крепость".

Фрэнк ничего не сказал о людях, напавших на меня. Вполне возможно, что они уже успели убраться и не попались ему на глаза. Но это вовсе не значит, что они не станут околачиваться вокруг... они вполне могли заметить, что Фрэнк выудил меня из воды.

-- Рэндолл! -- резко окликнул меня Стивен.

-- Простите... -- Меня сотряс озноб, и я судорожно закашлялся. -- А ваши друзья не будут возражать, если вы приведете меня?

-- Конечно, нет. -- Он распахнул платяной шкаф и вынул запасной пиджак. -- Где ваше пальто... и шапка?

-- Сначала рубашка, -- прервал я его. -- Так будет вернее.

Я с усилием поднялся и снял халат. На руках и на плечах начали проступать синяки от ударов дубинок. Но я был рад уже и тому, что моя кожа потеряла оригинальный бледно-бирюзовый оттенок и к ней стал возвращаться обычный цвет поблекшего загара. Стивен помогал мне, не говоря ни слова, пока ему не понадобилось зачем-то выйти в ванную. Вернувшись, он недоверчиво уставился на меня.

Вся ваша одежда мокрая!

Да. Меня... э-э... столкнули в реку.

Значит, это оттуда? -- Он показал на мою руку.

Боюсь, что да.

Он

открыл рот, потом закрыл его. Как рыба.

Вы понимаете, что сегодня вечером температура опустилась ниже ну-

ля?

-- Не стоило об этом говорить.

-- Не сегодня-завтра Москва-река покроется льдом!

-- Слишком поздно.

-- У вас жар?

-- Ничуть не удивлюсь. -- Я напялил два свитера, но все равно чувствовал себя отвратительно. -- Не думаю, что я выдержу визит к вашим друзьям. Но и в номере оставаться я тоже не могу. Как вы думаете, можно заказать номер в другой гостинице?

-- Абсолютно безнадежное дело. Ни в одну гостиницу вас не поселят, если вы не заказали номер за две недели. К тому же от вас потребуют кучу бумаг, но и тогда никаких гарантий не будет. -- Он посмотрел вокруг. -- А что вас не устраивает здесь? Помоему, прекрасная комната.

Я прижал руку к потному лбу и подумал, что два свитера -- это как раз то, что нужно.

--Трижды за два дня кто-то пытался меня убить, -- ответил я Стивену. -- Только чудом мне удалось вырваться и снова оказаться здесь... но, боюсь, что удача начинает мне изменять. Мне просто не хочется торчать здесь, как мишень.

-- Трижды?

Я рассказал ему о происшествии на улице Горького.

-- Все, что мне нужно, это безопасное место, где я мог бы спокойно выспаться. -- Я на мгновение задумался. -- Думаю, что нужно позвонить Йену Янгу. Он сумеет помочь.

Я набрал номер, который мне дала Полли Пэджет. Телефон в квартире на территории посольства звонил и звонил, но Сфинкс, видимо, был где-то в городе.

-- Проклятие! -- воскликнул я, бросив трубку. Карие глаза Стивена были полны беспокойства.

-- Вы можете переночевать в университете, -- сказал он. -- Но моя кровать такая узкая.

-- Уступите мне клочок места на полу.

-- Вы серьезно?

-- Угу...

-- Ну... ладно. -- Он посмотрел на часы. -- Уже слишком поздно, чтобы доставлять вас по официальным каналам. Все разошлись до утра. Мы проделаем карточный фокус.

Он достал свой студенческий билет и протянул его мне.

-- Когда войдете внутрь, суньте его под нос дракону и не задерживаясь идите прямо на лестницу. Они не знают в лицо всех студентов и не поймут, что вы это не я. Поднимайтесь прямо в мою комнату. Хорошо?

Я взял картонную книжечку и сунул ее в карман пиджака.

-- А как вы сами попадете домой?

-- Я позвоню другу, который живет в одном со мной корпусе. Он возьмет у вас мой пропуск и вынесет его, когда мы с Гудрун вернемся.

Он помог мне надеть пиджак, а потом собрал листы факса и сложил их в конверт. Я сунул конверт в карман пиджака. На ум мне пришли черные автомобили.

-- Мне бы ужасно хотелось убедиться в том, что за мной нет слежки.

Стивен воздел глаза к небу.

-- Сделаем все, что можно, -- сказал он. -- Что вы предлагаете?

Я предлагал доехать в такси до Университетского проспекта и выйти на смотровой площадке, откуда открывался вид на стадион и центр города. Стивен вместе с Гудрун должны были ехать следом за мной в другой машине. Там мы вышли и, укрывшись обильным снегопадом, обменялись машинами.

-- Могу поклясться, что следом за нами никто не ехал, -- заявил Стивен. -- А если ехали, то, значит, они использовали не менее шести различных машин.

-- Большое вам спасибо.

-- Рад помочь.

Он сказал водителю, где нужно меня высадить, и вместе с Гудрун исчез в ночи.

ГЛАВА 13

Когда я вошел, сидевшая у дверей драконша с кем-то спорила. Я сунул ей под нос пропуск Стивена и прошел мимо. Она лишь чуть скосила глаза в мою сторону, продолжая ругать несчастного нарушителя, а я взбежал по лестнице, как будто жил в этом общежитии целый век.

В комнатушке Стивена я ощутил, что нахожусь в надежном убежище. После недолгой борьбы мне удалось избавиться от пиджака и одного из свитеров, и я с облегчением рухнул на кровать.

Довольно долго я просто лежал, ожидая, когда же ко мне вернутся жизненные силы. Благодаря больным легким и многочисленным ударам, полученным в сей юдоли, не говоря о переломах, неизбежных для тех, кто занимается скачками, мое тело получило хорошую закалку. Я привык к усталости, которая сама указывала телу на необходимость отдохнуть, накопить энергии и вернуться к нормальному бодрому состоянию. Я знал, что боль в разбитых пальцах будет усиливаться по меньшей мере еще двенадцать часов, а потом станет легче. У меня уже несколько раз было сотрясение мозга, и опыт подсказывал, что вялость в мыслях рассеется медленно как туман, а затем будут болеть только шишки.

Так было бы, если бы мне дали отдохнуть в спокойной обстановке. Но время и отдых... скорее всего этого мне будет не хватать еще довольно долго. Поэтому предстояло максимально использовать те возможности, которыми я располагал. А первым делом мне следовало поспать. Но к одной вещи я не привык. Больше того, я не был с ней до сих пор знаком, и она заставляла меня бодрствовать. Это был острый страх смерти.

Мое везение кончилось. Четвертое нападение окажется последним. За минувшие дни враги узнали вполне достаточно, чтобы прикончить меня быстро и наверняка. Никакой дурацкой возни с конскими фургонами, похищениями или замерзающими реками. В следующий раз... В следующий раз я окажусь мертвым прежде, чем успею понять, что произошло. Это вполне достаточно, подумал я, для того, чтобы сломя голову броситься в аэропорт... чтобы бросить битву и проиграть врагу, так и оставшемуся неизвестным.

Через некоторое время я сел, вытащил из кармана факс и перечитал страницы, относившиеся к Гансу Крамеру.

Восемь школ. Доктора, больницы и клиники. Плохо со здоровьем, как и у меня. И, как и у меня, успехи сначала на пони, а потом на скаковых лошадях. Как и у меня, период поездок за границу на соревнования. Крамер скакал по приводящей в ужас трассе Пардубицкого стипль-чеза, прыгал через деревянные заборы в соревнованиях на кубок Общества охотников штата Мэриленд в Америке и участвовал во множестве самых престижных соревнований в Европе: в Италии, Франции, Голландии и, конечно, в Англии.

Умер от сердечного приступа во время соревнований в Бергли в сентябре, в возрасте тридцати шести лет. Тело отправили домой и кремировали. Конец истории.

Я снял очки и устало потер глаза. Если во всех этих подробностях и было что-нибудь полезное, то в моем нынешнем состоянии я не мог этого заметить.

Я потряс головой, пытаясь прийти в себя, но с таким же успехом можно было взбалтывать старый портвейн. Поднявшийся осадок спутал мои мысли, а перед глазами поплыли зеленые пятна.

Я дважды перечитал всю депешу, но лишь к концу с трудом начал понимать ее содержание. Придется начать снова.

"Юрий Иванович Шулицкий, архитектор, номер телефона уже сообщали, но повторяем... Один из русских наблюдателей в Англии в августе и сентябре текущего года. Перед этим посетил олимпийские игры в Монреале. Проектировщик конноспортивных сооружений для московской олимпиады".

Все это я уже хорошо знал.

"Игорь Иванович Селятин, телережиссер. Номер телефона неизвестен. Один из русских наблюдателей в Англии в августе и сентябре текущего года. Его задание: выбрать наиболее удобные места для установки стационарных телекамер, выяснить необходимый состав оборудования и желательные вспомогательные средства, определить наилучший образ действий для того, чтобы в выгодном свете представить советские средства массовой информации.