Чтение 14–й страницы книги ~Тайна серебряной вазы~

куда-нибудь, в худшем - умертвят и выкинут.

Но ребенок, потомок князя Ордынского, сам по себе ничего не значит без
треклятого ненайденного документа. А документ - и Пановский был в этом
уверен - может еще находиться в особняке. Если это так, то в дом князя
должен, обязательно должен кто-то прийти. Вот тут-то и можно, схватив
посланца, разом получить и документ, и сведения о княжеском младенце. Если
же младенец умышленно вынесен из дома, то и документ должен обязательно
последовать за ним".

Дойдя до безликого невысокого здания, где под вывеской польского
торгового представительства помещалась его резиденция, Пановский вошел в
кабинет и, немного отдышавшись от быстрой ходьбы, закурил сигару. После
минутного раздумья он нажал кнопку электрического звонка и дал помощнику три
указания.

Первое. Под любым предлогом проникнуть в особняк князя Ордынского, убрать
оттуда швейцара - он единственный остался в здании, установить свою охрану.

Второе. Собрать все сведения по полицейским участкам - о поступивших
заявлениях в связи с пропажами и находками младенцев за последний месяц. И
вообще всю статистику, особенно же - подозрительные случаи.

Третье. Откомандировать следом за княгиней Ордынской в Ярославскую
губернию человека, который потом перед отъездом получит конкретные
инструкции из уст самого господина Пановского.

Глава 8

На выполнение указаний Пановского его подчиненным потребовались сутки.
Специально проинструктированный агент отправился следом за печальным обозом
вдовы князя Ордынского в Ярославскую губернию. Швейцара в особняке заменили
агентом, сам особняк окружили еще более многочисленными наблюдателями. Перед
шефом сверхсекретного бюро лежала на столе сводка за последний месяц,
составленная по данным полицейских участков, - о мертвых, потерянных и
подброшенных младенцах. Пановский быстро пробежал глазами длинный перечень
новорожденных, поступивших в Воспитательный дом. Именно туда в первую
очередь заблудшие матери - деревенские Доротеи - несут "плоды запретной
любви", оставляя в пеленках записки: "рожден тогда-то, крещен, имя
такое-то", в Воспитательный дом незаконнорожденных младенцев приносили и
акушерки, и даже отцы; младенцев до года, найденных в подъездах, на
вокзалах, у дверей квартир, у полицейских участков передавали туда и
городовые. Список был длинный, он включал сотни три имен, и Пановский
отложил его на время и переключил внимание на полицейские отчеты.

Все мертвые или найденные живые младенцы явно имели низкое происхождение,
об этом свидетельствовало тряпье, в которое были завернуты несчастные,
сопроводительные записки запутавшихся дурех, да и другие приметы.
Единственный случай, когда в сводке отсутствовали указания на привычные
детали, - случай в ширхановской булочной. Описанный в сводке серым суконным
языком протокола, случай этот показался господину Пановскому забавным, но он
тут же обратил внимание на адрес: угол Н-ского проспекта и Большой
Вельможной улицы. "Подозрительно близко от княжеского особняка, - подумал
он, - придется наведаться в полицейский участок. Лучше самому
удостовериться, что и здесь идет речь о какой-нибудь бродяжке, бросившей
своего ребенка".

Через час господин Пановский вместе с двумя сопровождающими его лицами
прибыл в полицейский участок к Карлу Иванычу Вирхову. Предъявив следователю
свои бумаги, наделяющие его неограниченными полномочиями и заверенные личной
подписью Государя, Пановский уселся, развалясь, на стуле и скомандовал:

- Итак, докладывайте, господин Вирхов, о происшествии в булочной
Ширханова.

Карл Иваныч был неприятно поражен. Всякие мысли пронеслись у него в
сознании, пока он разглядывал бумаги Пановского, всякие мысли проносились у
него в голове и сейчас, когда он стоял и не знал, с чего начать. Ситуация
казалось ему чрезвычайно дикой - какие особые и неограниченные полномочия
нужны для разговора о заурядном случае?

- В рождественскую ночь, - начал Вирхов, - примерно в четыре часа, меня
вызвали к управляющему булочной на углу Н-ского проспекта и Большой
Вельможной. Там, в витрине, обычно запираемой на ночь ставнями, в связи с
христианскими торжествами была устроена живая картина - чучела библейских
животных, скотины, как бы в пещере, завешенной еловыми ветками, и младенец в
яслях. Так вот в ту ночь замок со ставней витрины был снят, а младенец,
искусно выпеченное изделие, просто произведение искусства, - так вот
хлебобулочный младенец исчез, а вместо него в ясли, то есть в корзину,
подложили настоящего младенца, мужского пола.

- Мужского пола, - с ужасом проговорил Пановский и резко рявкнул:

- Каковы ваши выводы, господин Вирхов?

- Попытка грабежа. Младенца-то хлебного украли. А заодно живого
подбросили - пусть, дескать, богатые люди кормят.

- Так младенец был жив?

- По заключению врача - нет. Младенец не подавал признаков жизни. Верно,
замерз.

- Обнаружены ли следы взлома?

- Замок сняли профессионально - скорее всего, действовал какой-то
воришка. Сейчас ищем. Сам замок мы нашли на следующий день довольно далеко
от места преступления. Его бросили на соседней улице. Произведенный по
свежим следам осмотр места происшествия позволил сделать вывод: в глумливом
преступлении участвовали двое, на свежей пороше четко отпечатались следы
двух, типов - маленькие, женские, и большие, скорее всего мужские. Розыск
преступников ведется, я предполагаю, что это какая-нибудь сомнительная
парочка из наших трущоб, пьянчужки, воришка со своей беспутной подругой. Что
делать, нищету никак не искоренить. Городовые, дворники опрошены, свидетелей
происшествия нет, ничего странного не замечено, хотя ночь выдалась
беспокойная, многие жильцы возвращались поздно из церкви - ночь-то
рождественская.

- Хорошо. Опишите младенца. Во что он был завернут? Были ли какие-то
особые приметы, или это обычное подвальное отродье?

- Нет, младенец вполне обычный. И не в лохмотьях, - сказал с удивлением
Вирхов.

- Конкретней, черт возьми, - рассердился Пановский, чувствуя неладное.

- Он был в одной пеленке, белой, обычной. Правда, кажется, неплохого
качества.

- Неплохого или хорошего?

- Да, хорошего, - раздраженно признал Карл Иваныч.

- Надеюсь, вы приобщили ее к вещественным доказательствам? Хотелось бы на
нее взглянуть.

- Описание пеленки содержится в протоколе. Сама же она отправилась с
телом в морг Обуховской больницы.

- Что? - Пановский вскочил. - Вы не оставили вещественного
доказательства? А если ребенок похищен из богатой семьи? А если его начнут
искать?

- Но я не мог же отправить в морг голый труп, не по-христиански как-то.

- Бросьте на Христа ссылаться. Есть точные инструкции, что делать с
вещественными доказательствами. Вы брали в руки ребенка?

- Нет. Его брал мой помощник, который отправлял тело в морг, а чуть
раньше господин Коровкин.

- Что еще за господин Коровкин?

- Доктор Коровкин. За ним тоже послали в ту ночь - хозяйке стало плохо.
Доктор Коровкин, конечно, имеет более состоятельную клиентуру, но здесь,
сами понимаете, звали того, кто ближе живет.

- Так, - Пановский немного успокоился, - что еще было найдено с
младенцем?

- Ничего.

- Были ли на его теле какие-то особые приметы? И какие-то метки на этой
проклятой пеленке?

- Абсолютно ничего не было. Во всяком случае, я не увидел.

- Разворачивали ли младенца?

- При осмотре его разворачивал доктор Коровкин, он и дал заключение.

- Подходили ли к трупу остальные в ту ночь?

- Никто не подходил и никто не брал в руки младенца.

- Не могло ли что-нибудь не замеченное вами - записка с именем, датой
рождения, крестик, медальон - выпасть из пеленки во время осмотра? Или быть
присвоено господином Коровкиным?

- Что касается доктора, исключено. Он кристальной честности человек. Да и
работники ширхановской булочной все мне хорошо знакомы, если бы что-то
обнаружилось, управляющий мне бы сразу дал знать.

- А прислуга? Не могла ли прислуга подобрать что-то, если оно выпало из
пеленки?

- Если бы подобрала, непременно отдала бы хозяину. У них, ширхановцев,
вражды нет меж хозяевами и работниками. Никаких тебе угнетенных и
угнетателей.

Пановский встал со стула, закурил сигару и стал расхаживать вдоль стены
кабинета.

Карл Иваныч, стоя у своего стола, следил за передвижениями непрошеного
гостя - этот наглый тип раздражал его всем своим видом. И внешностью, и
отталкивающей манерой говорить: приходя в раж, неожиданный посетитель шипел
и брызгал слюной. И главное - он открыто демонстрировал пренебрежение к
своему собеседнику.

- Господин Вирхов, - Пановский остановился, - повторите еще раз, как
происходила выемка младенца из корзины.

- После того, как был закончен осмотр места преступления, я подозвал к
витрине доктора. Он держал в руках шаль, взятую у Востряковых, Востряков -
управляющий булочной. Доктор Коровкин накинул шаль поверх корзины и с ее
помощью вынул ребенка. Затем он пошел в помещение магазина.

- А вы?