Чтение 14–й страницы книги ~Вернусь не я~

здесь. А уж как попадешь в Библ или Беруту...

- Хва-а-а-ата-а-а-ай!!!

Колыхнулось людское море штормом осенним. Замерло.

- Поймали, видать! - вздохнул добряк Капанид. - Как бы не убили беднягу!

Это он, положим, зря. Здешним Тиресиям и Калахантам за жизнь беспокоиться
не стоит. Ну, дадут по шее, ну, водой отольют...

- Поглядим, Тидид?

А отчего ж не поглядеть? Спешить некуда, тем более богоравный Амфилох тоже
не торопится нас встретить, хоть я и гонца послал, и еще одного - для верности.
Загордился Щербатый - ладно. А ежели, не попусти Асклепий, захворал? В прошлую
встречу совсем кислый он был, басилей кипрский.

Ввек бы нам через толпу не протолкнуться, если б не гетайры. Не мои -
Сфенеловы. Куреты, что ни говори, - народ вежливый, а Капанид своих в Келесирии
Горной набрал (по-здешнему - в стране Амка). Эти чуть что - кулаком. И хорошо,
если только кулаком! Вот и сейчас: сомкнули плечи кольчужные, построились
"вепрем", кулачищи выставили... А над толпой, над белыми повязками, над бритыми
головами, над шерстяными колпаками, над шапками меховыми:

- Горе вам! Горе! Горе-е!

И вновь мы со Сфенелом переглянулись. Где горе-то? В Аласии, хвала богам,
ни мора, ни глада, ни беспутства народного, Щербатого едва ли не на руках
носят, чуть ли не за Миноса почитают.

- Горе! Ибо пришли дни последние, и станут они первых хуже, ежели не
покаетесь вы, аласийцы, народ жестоковыйный!..

Никак пророк голосит? Точно!

Расступилась-разлетелась толпа, плечами да кулаками гетайров
образумленная, прошли мы по улочке меж накидок и хитонов. Прошли - на площадь
вступили. Невелика площадь, как раз на одного пророка. Лежит, бедолага, в
хламиде рваной, на локоть оперся, глазами безумными вращает, бороду черную
топорщит:

- Отцов ваших казнили плетьми, вас же будут казнить "скорпионами"*, и не
найдете вы пощады, когда небо обрушится и станет земля водой, и побежите вы от
гнева, но утонут стопы ваши в болоте...

*"Скорпион"- палка с шипами, использовалась погонщиками скота

Вот за это пророков здесь и не любят. Пришел народ торговый, товарец
разложил, пивка ячменного хлебнул, барыш предвкушая. А тут тебе такое...

- Был я таким же грешником, как и вы, аласийцы, и не думал я о закате,
когда наступал час восхода, и не склонял головы пред Господом, и кадил ладан
перед богами каменными и золотыми...

Впрочем, на этот раз базар весьма благодушен. Перед тем как связать да
водой отлить, дали высказаться крикуну.

- Но воззвал ко мне Ахве, Господь Единый, Бог Истинный, и наполнил меня
светом, и пробудил ото сна и послал к вам, аласийцы, народ жестоковыйный, дабы
покаялись вы, и узрели истину, и вкусили хлеба небесного... Кайтесь! Кайтесь!

Вскочил пророк, бороду вперед выставил, грудью на толпу пошел. Не выдержал
народ - назад подался. Уж больно громко кричал бедняга, уж больно убедительно.

- Где Хаттуса, Логовище Львиц, где князья ее, где обитатели ее?
Разлетелись, как саранча под ветром, как мошкара перед пламенем! Привел на них
Господь Единый народ из-за моря, народ страшный, пощады не ведающий. Колчан его
- как отверстый гроб, все они - люди .сильные! Ведет их Дамед, владыка
жестокий, пощады не дарующий. Сокрушил он Царство Хеттийское, и в землю
Киццувадна пятой вступил, и в страну Мукиш, и в страну Амка, и в землю
финикийцев. Тяжко его бремя, из железа халибского рука его, и под ногами его -
кровь!..

- Да чего это он? - обиженно засопел Капанид. - Какая кровь, Тидид? Они ж
сами сдаются! Пожал я плечами. Чего с пророка взять?

- Где Библ, где Берута, где Сидон, где Ашход? Покорил их Дамед, ступил
пятой на выю, и стены их сокрушил, и владык их увел!

Тут уж я не выдержал - усмехнулся. Вот это точно!

А неплохо все-таки, и трех лет не прошло, как мы в Пергаме Мисийском
высадились! И вот уже и Сирия наша, и Финикия...

- Или жители Хаттусы были грешнее вашего? Нет, но сгинули они! И вы
погибнете, аласийцы, если не отринете богов своих и не вознесете хвалу Богу
Единому Ахве!..

- Да сколько можно? - вновь не вытерпел простая душа Капанид. - Ахве и
Ахве, в ушах уже звенит... Пошли отсюда!

Меня и самого порою коробило. Для нас, Сияющих, Единый был высшей тайной,
недоступной, тревожащей душу. А тут об Ахве-Едином по базарам орут.

Дядю Эвмела бы спросить. А еще лучше - Чужедушца...

- Пошли, - согласился я. - Ну его, в самом... Не договорил. Не успел.
Крутнулся пророк на месте, полами хламиды своей рваной в воздухе махнул.

- А ты, Дамед, владыка жестокий, до неба вознесшийся!..

Узнал! Нахмурились гетаиры, рядом встали. А пророк уже тут руку грязную
вперед тычет, глазами безумными светит.

- ...до ада низвергнешься, ежели не выслушаешь слово, что было мне от
Ахве-Господа! Ибо мнишь ты себя сильным, но ты лишь песок под ногами Его, лишь
пыль в устах Его, хрупок ты, как слюда, перед Его страшной яростью!..

Придержал я за плечо ближайшего гетайра, уже за меч. схватившегося.
Наслушался я пророков за эти годы (на каждом базаре - по пророку!), но вот меня
они пока стороной обходили. Интересно даже стало.

- Слушай, Дамед, владыка жестокий! Сокрушил ты хеттийцев, и сирийцев
сокрушил, и многие племена покорил, ибо дал тебе силы Единый. Ты - лишь рука
Его, ты лишь промысел Его, ибо настали дни последние для земли нашей, и
меняется уже мир, и войдет в этот мир Господь Единый Ахве в славе своей. А
посему, Дамед, владыка жестокий, велю тебе идти в землю Ездралеон к
Гилгалу-камню, и жертву там принести, и воззвать к Господу. И узнаешь ты Его
волю, и той воле ты, Дамед, владыка жестокий, покорен будь, и тогда помилует
тебя Ахве, Бог Единый. А до этого не смей воевать с царем Кеми, и войска свои
останови, и коней стреножь, и паруса корабельные сверни, и меч вложи в ножны!..

Страшно глядели безумные глаза, дрожали пальцы, к моей груди протянутые,
пеной застыла слюна на губах...

- А откуда он про Кеми узнать мог? - подивился Капанид, когда мы из толпы
выбирались. - Мы же только вчера об этом говорили!

И вновь оставалось плечами пожать. То ли земля слухом полнится, то ли
соглядатай непрошеный пособил, то ли. То ли - что? Земля Ездралеон,*
Гилгал-камень...

Можно ли верить безумцу?

*Ездралеон-Палестина.

* * *

В покоях Амфилоха - тишь и покой. Царство сонное беспробудное. Клюют носом
стражники, слуги черепаха ми морскими ползают. Ни голоса громкого, ни звона
медного, ни топота гулкого. Царствует Амфилох Амфиараид на боку лежа.

Это на первый взгляд, само собой.

Всегда знал, что Щербатый будет отличным правителем. Получше моего - уж
точно. И вот пожалуйста! Меня, Дамеда-ванаку, прямо в лицо "жестоким" величают
а Щербатому, когда он изволит из палат в город выбраться, цветами дорожку
устилают. А все почему?

- Басилей у себя?

- Да, ванака Дамед. Просил извинить. Просил пожаловать.

А все потому, что править надо лицом к югу - как дед Адраст делал. Возложи
бремя неподъемное на плечи чужие и сиди, поглядывай, не суетись. И покойно, и
безопасно. Если обидят кого слуги твои ретивые, с них и спрос, им и ответ
держать. А ты сидишь себе, добрый, безгрешный, - только глазом полуоткрытым по
сторонам поглядываешь. Про юг этот и я знал (и даже пытался деду подражать,
ха-ха!), но одно дело знать, совсем другое - уметь.

- Письма из Аргоса были?

- Были, ванака Дамед. Позавчера корабль критский пришел. Басилею Амфилоху
письмо, и тебе письмо, и басилею Сфенелу письмо...

Сообразил Щербатый, что делать надо! Сразу понял, как только его
пентеконтеры к берегам кипрским пристали. Первым делом со жрецами здешними
дружбу свел. Еще бы! Помнят тут его отца, Амфиарая Вещего, крепко помнят, в
храмах поминают, на алтарях жертвы приносят. А во-вторых, договорился Щербатый
с хитрым старичком по имени Исин-Мардук...

- Ванака Дамед! Погоди, ванака..

Что такое? Давно ли меня перестали в покои Амфилоха пускать? Хотел уже
рыкнуть на стражника-обалдуя, да поглядел на него внимательнее...

- Что случилось?

Случилось! Не в себе парень, губы кусает, глаза отводит. Шепчет...

- Ванака! Ванака Дамед! Плохо басилею Амфилоху, плохо. Знахарей звали -
не пускает. Лекарей звать не пускает. Заперся один, не открывает... ли
что-о-о?!

Пока соображал, пока глазами моргал, богоравный САенел уже двери вышиб.
Таран - не человек!

- Ребята...

Черная глухая ткань на окнах, черные глухие тени по углам. Догорает
светильник, умирает, фитилем черным чадит.

- Оставьте меня, ребята! Оставьте!

Черным кулем лежал на полу богоравный Амфилох Амфиараид, басилей кипрский.
На лицо плащ накинут, руки-клешни в ковер вцепились.

- Оставьте!..

- Сейчас, - пообещал я. - Дуришь, богоравный?

- Сам ты, Тидид... богоравный. Не надо, оставьте! Поднатужились мы с
Капанидом, подвиг Гераклов совершили, подняли Амфилоха (ух, тяжелющий он, мой
родич!), на ложе пристроили, подголовник кемийский под затылок приладили.

- Басилей Сфенел Капанид! - вздохнул я. - За лекарем, за знахарем, за
колдуном, за ведьмой, за кем угодно - бего-о-о-ом!..

- Есть!

Протопали тяжелые эмбаты. Остались мы вдвоем с шурином, со Щербатым
Амфилохом.