были помечены почти все. Дальше - меньше. Гораздо меньше. Надо понимать так:
"паранормальная" группа Шкрябуна работала своими методами по аномальным
явлениям. По некоторым. По тем, что помечены. Или хотя бы пыталась работать.
Более того: с частью своих рабочих объектов, всех этих телепатов, ясновидцев и
прочих колдунов Шкрябун поддерживал связь и после разгона группы! Даже после
своей отставки. Почему бы нет? Направление прикрыли как бесперспективное, о нем
забыли. Кто может запретить пенсионеру заниматься любимым хобби? Что они там
нашаманили - никому не известно. Тайна.
И за нее Максютов готов платить.
Я не успел просмотреть и пяти процентов всего массива, как в туалете зашумела
спускаемая вода, а потом, через полминуты - еще раз. Настьке это нравится. Вот
сейчас дождется, когда бачок наполнится хотя бы на четверть объема - и опять
повторит...
Так и есть.
Ну и ладно. Пусть дергает ручку хоть целый день - главное, умеет пользоваться и,
возможно, понимает смысл этого действия. Что ни говори, а ученье - свет.
Особенно многолетнее. Как говорил мой школьный учитель, терпение и труд
преобразуют любой предмет в мелкодисперсную субстанцию...
Мелкие нескладные шажки. Топ-топ-топ...
- Папа, - сказала дочь. - Папка плисол. Я мучительно улыбнулся. Года через два у
нее начнет округляться грудь, а она все туда же: "Папка плисол". "Тесет
лусей"... Зафиксировав улыбку, я кивнул.
- Пришел, солнышко. Весь тут.
- Папка плисол, плинес няняку.
Ах да!
Хлопнув себя по лбу, я отдал ей "няняку" - уже изрядно подтаявший и помятый в
кармане сникерс, который я, разумеется, не сообразил положить в холодильник.
Крепко зажав гостинец в кулачке, Настька принялась воевать с оберткой.
- Дай я помогу. И слюни вытри. Она замотала головой. Если уж ей попало в руки
что-нибудь вкусненькое - отнимешь только с боем.
- Ты что, с ума сошел?
Понятно. Маша тоже встала.
Я смотрел на жену, появившуюся в кухонном дверном проеме, и думал, что она
красива даже такая: не подкрашенная со сна, непричесанная, сердитая. Все еще
красива. Пока еще. Несмотря ни на что. Даже скорбные морщинки вокруг глаз сейчас
не были заметны - они, наоборот, становятся четче, как раз когда Маша улыбается.
Иногда она все-таки улыбается.
- А что тут такого? - возразил я.
- Сдвинулся, да? - Было ясно: она готова сразу сорваться на крик, и непременно
сорвется, стоит только чуточку подтолкнуть. - Гастрита ребенку захотел? Натощак
- шоколадом! Совсем ума лишился. Вот теперь не станет есть завтрак - будешь сам
ее кормить.
Миновало время, когда я стал бы возражать, убеждать и спорить. И очень хорошо,
что миновало, потому что всякие никчемные споры для сохранения лица, всякое
выяснение отношений между нами всегда кончались ссорой и недельным молчанием,
пока я не научился никогда ничего не выяснять. Вместо этого я картинно
набычился, состроил свирепую рожу и взревел не вовремя разбуженным медведем:
- Ах, вот так, да?!
Я сгреб обеих в охапку, поднял и потащил в гостиную. Настька с удовольствием
завизжала. Маша отбивалась молча - у нее перехватило дыхание.
- Живота или смерти?
- Ох... пусти!
- А ну, кому тут устроить полет в стратосферу?
- Пусти, говорят тебе! Слон!
- Ага! - закричал я, сжимая сильнее. - А кто говорил: мелкий, мол? Слон! Будешь
теперь каяться?
- Ой!.. Буду!
Я осторожно уронил на диван обеих: брыкающуюся супругу и радостно визжащую дочь.
Маша тут же пою зала мне кончик язычка:
- Слон, но мелкий. Карликовый.
Она уже посмеивалась.
- У Ганнибала были небольшие слоны, - блеснул эрудицией я. - Североафриканский
мелкий подвид. Они ведь все вымерли.
- Вот ты такой и есть. Все еще капитан, и на тебе ездят.
Опять двадцать пять. Древняя песенка. Я было подумал, не сообщить ли жене в
туманной форме о намеках Максютова на блистательные перспективы, но отложил на
потом. На худший случай. Пусть это будет главной линией моей обороны, от которой
пехота противника откатится в беспорядке, поредев наполовину.
А кто когда-либо сомневался в том, что супружеская жизнь - позиционная война?
Ну я, например. Это было очень, очень давно, когда курсант Рыльский бегал в
самоволки ради чисто платонических (поначалу) встреч и был глуп соответственно
возрасту. Но даже тогда, как я теперь понимаю, я выбрал Машу не за красоту - за
редкий для красивой девушки отказ считать будущего супруга
облагодетельствованным ею.
Вот и сейчас, раздумав ссориться, вытирая послюненным платочком перемазанные
Настькины щеки, она принялась рассказывать мне о своих переводах: что сделано, а
что нет, когда и сколько обещали заплатить и так далее. По-моему, вот где
настоящая мистика. Ни ума, ни чипа не хватит, чтобы понять: кому в наше время и
в нашей стране нужны переводчики с русского на эсперанто? Да и в какой бы то ни
было стране кому нужен эсперанто, если есть пиджин-инглиш? Кто мешал Маше стать
женою коммерсанта, продать себя оптом, стать выигрышным дополнением к чужому
имиджу, вроде новейшей навороченной иномарки?
Прост ларчик: мы любили друг друга, вот и все.
А теперь?
Можно жалеть об упущенном - но поздно.
Можно отыгрываться на всех подряд, хотя бы иногда чувствуя удовлетворение.
Все можно. Нельзя только выбросить проклятую лишнюю хромосому...
И забыть о ней - нельзя.
- У тебя отпуск скоро? - спросила жена.
- Здравствуй! А в июле что было? Она картинно сморщила носик.
- Неделя в подмосковном пансионате - фу-ты, ну-ты... На море нас в этом году так
и не вывезешь? Лето кончается.
Я вздохнул.
- Понятно, - сказала Маша. - Тогда, может, хоть сегодня куда-нибудь смотаемся? В
лес или, еще лучше, к речке. Я не купалась давно.
- Мне поработать надо, - сознался я, разводя руками.
- Опять?
- Угу. Ты извини, ладно?
- Да чего уж. Работай, а я позавидую. Знал бы ты, до чего обрыдло быть
домохозяйкой!
- Так ведь скоро уже. Или раздумала?
- Нет. - Она помотала головой. - А то свихнусь. Слушай, а ты скучать по ней не
будешь? Пятидневка как-никак.
Терпеть не могу, когда в сотый раз обсуждают давным-давно решенное. Я только
буркнул:
- Буду.
- А в том интернате правда хорошие дефектологи?
- Да. Я узнавал. Правда.
- Только дорого это...
- Ничего, - вздохнул я. - Как-нибудь вытянем. А на выходные будем забирать ее
домой, ведь договорились.
- Тебе бы только от ребенка избавиться!
Так. И это уже не впервые. Господи, дай же что-нибудь: или ей логики, или мне
терпения...
Злоба душит. Злоба!
"чиппи, подсказку".
За ним не заржавеет. Сто шестнадцать вариантов после первого отсева. Одиннадцать
- после второго. Две десятых секунды на окончательный выбор.
- Я люблю тебя. Маша.
Оптимально. Мог бы и сам сообразить, между прочим! Она фыркнула и передернулась,
но уже оттаивала так же быстро, как вспыхнула. Только бы Настька не пролепетала
что-нибудь некстати!.. Но ей было некогда: она заканчивала расправляться с
батончиком.
- Ладно уж, боец невидимого фронта. Работай, но сперва с ребенком посиди.
- Она не помешает, - сказал я.
- А, понятно... Как-нибудь ночью выдерну из тебя чип и спущу в унитаз. Пусть эта
дрянь канализацией управляет.
-- Нельзя: он казенный.
- Он часть тебя. А ты - мой.
Чмокнув меня в щеку. Маша ушла на кухню готовить завтрак; для Насти же я включил
телевизор и сделал звук погромче. По раннему времени из-за океана передавали
прямую трансляцию футбольного матча, и это было хорошо. Насте все равно, что
смотреть, главное, чтобы на экране что-то двигалось, и чем больше мельтешит, тем
лучше. Комментатор почему-то обозвал сборную Мексики потомками инков. Дурак. Это
все равно, что сказать: русские, мол, -потомки шумеров. Но что ему,
комментатору?
За окном провыла электричка, отходящая от близкой станции. Я заставил себя
отключиться от внешних звуков и вернулся к своим баранам.
Предположение о кампании массовой дезинформации отпадало сразу же. Во-первых,
чересчур громоздко и сложно. Такого рода глобальные акты могут позволить себе
разве что правительства не последних на этой планете стран, их спецслужбы или
олигархические группировки. Во-вторых, кому и зачем понадобилось
дезинформировать население столь невиданной небывальщиной? Причины и цели не
просматриваются. В-третьих, одну из этих "дезинформации" я наблюдал сам. В
Языкове.
Нет, все же не зря меня когда-то заставляли тренировать память - без навыков я
провозился бы втрое дольше. Вот почему, между прочим, упомянутые вчерашней
дамочкой чипированные преступники не так страшны, как их малюет телевидение, а
всяческие ограничительные законопроекты, вызывающие бешеную реакцию Комиссии по
правам, вряд ли когда-нибудь будут рассмотрены в Думе, несмотря на очевидную