Чтение 14–й страницы книги ~Армагед-дом~

переменах...

Ей захотелось швырнуть фотографию об пол. Но она удержалась. Положила рамку
на стул, вместе с колокольчиками. Вышла в коридор. Потопталась, совершенно не
зная, куда теперь бежать и что делать.

Страха почти не было. Зато обида была такая, что, казалось, кислотой
разъедает горло.

Тяжелая дверь кабинета.

Лидкины туфли давили теперь немилосердно.

Зачем? Зачем она тронула и без того приоткрытую дверь?

Шаг. Еще шаг.

Кабинет. Стеллажи. Вычислительная машина. Телефоны. Разбросанные книги...

В рабочем кресле с высокой спинкой сидел человек.

- Андрей Игоревич... - тихо сказала Лидка.

Депутат Зарудный смотрел сквозь нее широко открытыми стеклянными глазами.

Вся его грудь была - лаковое кровавое месиво.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Очередь была длинная, как зима.

Прошел почти час, прежде чем медленным человеческим конвейером Лидку
втянуло в магазин. Дверь хлопала, впуская порывы сырого ветра, керамический пол
был покрыт слоем мокрой грязи толщиной в палец. Что же, еще минут пятьдесят...

Еще вчера очередь ругалась- скверно и зло. Сегодня люди молчали. Смотрели в
пол.

За прилавком стояли двое - взрослая женщина и молодая; младшая была Светкой
с четвертого этажа. Ни на секунду не останавливаясь, она специальной стальной
струной резала сливочное масло. Резала и опускала на весы. Светло-желтые бруски
громоздились, как слитки золота.

Старшая женщина принимала деньги и отсчитывала сдачу. Она посмотрела сквозь
Лидку, и Светка тоже посмотрела сквозь Лидку, не узнавая, но Лидка не обиделась,
потому что Светка работает здесь вот уже месяц, ей платят как ученице, она стоит
за прилавком по двенадцать часов каждый день, у нее отекают ноги и слипаются
глаза, и все равно ее собираются уволить на будущей неделе, чтобы освободить
место кому-то по знакомству.

Лидка боком выбралась из ожидавшей толпы. На следующую очередь у нее не
хватало сил. Пусть Яна стоит- все равно безработная. Или Тимур- все равно его
подготовительные курсы собираются закрыть...

У входа в магазин притулилась темно-красная машина с прилепленным к
ветровому стеклу объявлением: "Продается". И еще одним, пониже: "Ищу работу.
Юрист, экономист, знание иностранных языков".

Лидка вздохнула.

В подземном переходе пахло, как в ночлежке. Плечом к плечу стояли торговцы;
Лидка шла, проталкиваясь мимо ношеных и неношенных свитеров, шкатулок, носков и
пряников, булок в полиэтиленовых кульках, старых книжек, шарфов, спортивных
брюк. Шла, задержав дыхание, не глядя по сторонам, потому что смотреть - значит
снова впадать в отчаяние. Осознание того, что и она, Лидка, рано или поздно
может оказаться в этом переходе, и ее мама тоже...

При выходе из перехода на серо-желтой стене темнела надпись нитрокраской из
баллончика: "Кровососы убили Зарудного!" И спустя десять метров на стенке
автобусной остановки: "Кровососы убили..." Дальше стенка была разбита. Опасно
щерились стеклянные зубья.

- Принесла? - спросила мама. Маме вторую неделю нездоровилось, и она не
выходила из дома.

- Только масло, - сказала Лидка.

- Ну и хорошо, - сказала мама после паузы. - Очень хорошо... А сколько?
Лидка замялась.

- Триста.

- Триста?!

- Мам... все опять дороже почти в два раза.

- Тогда понятно, - сказала мама, не пытаясь скрыть усталости.

Еле слышно бормотал телевизор. "Если рухнет система социального
страхования, - волновался невидимый Лидке оратор, - то после апокалипсиса нас
ждет жизнь в пещерах, каменный век, вот что нас ждет. Гражданская война, смута,
дележ того, что уцелеет, мы кончимся как цивилизация..."

Лидка вздохнула. Папа работал как раз в системе страхования, и еще совсем
недавно все были уверены, что уж этой-то непоколебимой конторе общие несчастья
не грозят.

Лидка прошла в свою комнату и села за пустой письменный стол. Совершенно
пустой, только прямо по центру лежала под стеклом большая цветная фотография.
Вырезанная из журнала так тщательно, чтобы не оставить ни намека на жирную
черную рамку.

Как рано похолодало в этом году. Обещают отключить свет. Говорят, что для
отопления не хватает денег, газа, нефти, еще чего-то - только недавно все было,
и вдруг оказалось, что ничего нет... Куда оно, спрашивается, девалось?!

Зазвонил телефон. Лидка машинально выждала три гудка, потом вспомнила, что
мама легла спать, и побрела в прихожую.

- Лида?

В последние месяцы голос у Славки стал очень похожим на голос его отца.
Раньше Лидка вздрагивала - теперь привыкла.

- У тебя есть время... поговорить?

- Полным-полно, - сказала она, унося телефон в свою комнату.

- Мы тут с мамой посоветовались, - сказал Славка после паузы. -
Понимаешь... тут кое-что... ну, это не телефонный разговор. Ты могла бы прийти?

Лидка молчала.

Кабинка консьержа пустовала. И давно, никто не приносил цветов, а помнится,
тогда, в июне, цветами была завалена вся лестница.

- Привет,- сказал Славка. Он очень похудел, болезненная худоба сделала его
похожим не на отца, а на мать. Только голос остался узнаваемым.

Лидка отдала ему красную гвоздику. Славка механически повертел ее в руках.

- Заходи... сразу в кабинет.

Она вошла.

Депутат Зарудный смотрел со стены. Лидке не нравился этот портрет, но
распоряжалась здесь, конечно, не Лидка, а Славкина мама. Здесь больше не было ни
вычислительной машины, ни телефонов, освободившийся стол занимал полкомнаты, и
по всей широкой столешнице лежали бумажные папки, подшивки, стопки исписанных
листов.

Славка все так же механически поставил гвоздику в высокую металлическую
вазу.

- Тут осталось. - Славка вздохнул. - Архив неразобранный. Эти...
гэошники... часть бумаг забрали... часть потом вернули... личное. Все
переворошили... весь архив... Понимаешь?

Лидка кивнула.

В официальных бумагах она проходила как "подружка сына, косвенный
свидетель". Так получилось, что именно она первая увидела Андрея Игоревича
мертвым; ее допрашивали три раза, и всякий раз Лидка плакала. Не только потому,
что горе тогда было свежим и ошеломляющим. Всякий раз ей казалось, что
допрашивающие ее чины не верят ей, подозревают за каждым словом ложь.

Зачем пришла? Ведь встреча не была назначена? Почему не позвонила? Почему
вошла без спроса в чужую квартиру? Почему... А главное, всех их, жестколицых, с
глазами-буравчиками людей интересовало одно обстоятельство: может быть, депутат
Зарудный был еще жив? Он мог говорить? Так говорил или нет?!

Оказывается, Андрей Игоревич действительно был жив в тот момент, когда
Лидка приоткрывала входную дверь. Но когда она вошла в кабинет с букетом
колокольчиков, он был уже мертв, ведь в него выпустили несколько пуль...

А как же тогда беспорядок в квартире? Выходит, незваные гости учинили свой
обыск еще при жизни Зарудного?!

Нет, она не слышала выстрелов. Нет, она не видела ничего, а что видела, о
том уже рассказала. Нет, не мог он говорить, его же буквально из-ре-ше-ти-ли...

Мама давала ей капли три раза в день. И водила к врачу.

А потом был последний допрос. Незнакомый Лидке гэошник, толстый и
печальный, долго рассказывал ей о своих теплых отношениях с покойным Андреем
Игоревичем. Какой был человек, эх!.. Гибнут самые лучшие. Так она ничего не
слышала? Жаль, помогла бы следствию... Ничего? Жаль. Ладно, иди, девочка, учись
хорошо, Андрей Игоревич был бы доволен...

И повестки прекратились...

Лидка привычно вздохнула.

- Я взялся разбирать эти бумаги, - голос Славки дрогнул,- но как-то...
тяжело. И времени... Я же учусь.

Он говорил, будто извиняясь. Лидка опустилась в кресло для посетителей.

- Ты хочешь, чтобы я?..

- Ну да. - Славка обрадовался ее понятливости. Убийц Андрея Игоревича
отыскали спустя неделю после убийства- на дне бухты. Чего и следовало ожидать.
Одно время Лидка взяла себе за правило внимательно просматривать программу
официальных новостей; она почти не слушала слов, зато внимательно вглядывалась в
лица. Каждый мог оказаться заказчиком. Каждый.

В последний месяц она смотрела новости все реже и реже.

- Тут... серьезная работа... архивариуса. Рассортировать по годам, по
темам... Составить каталог... - Славка коротко взглянул на нее - и покраснел.

- Что? - спросила Лидка.

- Это трудная работа, - сказал Славка. - Трудоемкая...

- Ты же знаешь, что я в экстернате. Времени у меня...

- Да. - Славка все еще бы красен и смотрел мимо. - Но мама... она хотела
бы... Лидке на мгновение стало его жаль.

- Она хотела бы немножко оплачивать эту работу, - выдавил Славка через
силу. - Денег мало, но... Ты только не обижайся!

Лидка улыбнулась:

- Я не обижусь. У меня отец без зарплаты, мама без работы... Вся семья без
денег. Я не обижусь, Слав.

- Тебя к телефону, - сказала мама. - Одноклассник.

- Алло? - спросила Лидка равнодушно.

- Это я, - сказал Рысюк. - Как делишки?