черную горбушку и думала о теплом лете, полной шляпе монет и смеющемся
Эгерте Солле.
заперлась в своей комнате, и за три дня он видел ее два раза.
разъяснение, на то, что странные и страшные события последних дней еще
можно повернуть вспять.
уложены гладко, слишком гладко, неестественно аккуратно, а белое лицо
казалось мертвенно-спокойным:
напряженно, щурясь, как близорукая, мать рассматривала его лицо - и Луару
вдруг сделалось жутко.
голову в подушку и разрыдался - без слез.
что госпожа Тория больна и не может принять их. Господин ректор прислал
слугу, чтобы специально справиться - а не нужны ли госпоже Тории услуги
лучшего врача? аптекаря? знахаря, наконец?
хотелось бежать от яви - и он бежал. В забытье.
не голоден и ужинать снова не будет. В ответ послышалось слабое:
матери дверь.
просто спокойным - безучастным, как у деревянной куклы. Луар с ужасом
подумал, что, опусти сейчас Тория руку в огонь, на этом лице не дрогнет ни
единая жилка.
ее сверлили насквозь; Луару показалось, что его хотят не просто изучить -
разъять. Он снова испугался - неизвестно чего, но желудок его прыгнул к
горлу:
щеки, и тихонько скулил.
Блаженное забытье кончилось - теперь ему снились сны. Во сне он кидал
камнем в согбенную фигуру, покрытую рваным плащом - и попадал в лицо отцу,
тот смотрел укоризненно, и кровь виделась неестественно красной, как
арбуз... Во сне он фехтовал с отцом, но шпага в руках противника
превращалась зачем-то в розгу, ту проклятую розгу из далекого детства...
в пустую столовую, потрогал рукоятку собственной шпаги на стене, постоял
под портретами отца и матери...
за спиной во время сеансов, и, однажды, выждав момент, он запустил руку в
краску - прохладную, остро пахнущую, мягкую, как каша, наверное,
вкусную... Он надолго запомнил свое разочарование - пришлось долго
отплевываться, краска оказалась исключительно противной и липла к языку.
Живописец возводил глаза к небу, горничные посмеивались, нянька сурово
отчитала Луара и даже хотела отшлепать...
верху, и смотрела напряженно и пристально - будто задала важный вопрос и
ждала ответа. Две свечи в тяжелом канделябре бросали желтый отблеск на
впалую щеку.
эшафот.
Перепуганный, виноватый, жалобный взгляд; Тория подняла перед собой
подсвечник, поднеся два желтых язычка к самому Луаровому лицу:
душу все эти дни, пришло наконец к ясному, единственно возможному выводу.
отшатнулся:
теперь сползла - лохмотьями, как изодранная ткань. На нее жалобно смотрел
молодой Фагирра - палач Фагирра, который не замучил ее сразу. Он отсрочил
пытку, он растянул пытку на долгие годы, от сделал пыткой всю жизнь.
Оскалившись, как ведьма, она ударила канделябром, метя в ненавистную харю
палача.
ступенькам; Луар прижимал ладонь к разбитому лицу, из-под окровавленных
пальцев в ужасе смотрели глаза избиваемого щенка:
улыбка Фагирры, улыбка, подсвеченная огнем жаровни. - Проклинаю... До
конца... С глаз... Навеки... Ублюдок... Проклинаю!!
выпьет бутылку вина без всякой помощи рук. Нашлись и скептики, и зрители;
в Мухину шляпу упало полетели медяки - в случае неудачи "банк" доставался
трактирщику.
смотрела, как заключаются пари. Этот трюк гораздо старше самого Мухи,
странно, что его здесь не знают; Муха выучился ему недавно - но зато в
совершенстве, я не боялась, что он проиграет.
пялилась на меня из пустеющей тарелки; Муха заложил назад руки, и хозяин
тут же их связал. Посетители перебрасывались прогнозами - не так чтобы
очень возбужденно, но и не совсем равнодушно:
застукал - весь ремень об него истрепал бы...
Зубами дернул ручку - отворил; мгновенно выбрал самую пузатую, самую
почтенную на вид бутылку - трактирщик закричал предостерегающе:
замолчать.
Довольно хмыкнув, он подался вперед и губами ухватил короткое толстое
горлышко. Зрители одобрительно загудели.
спать, Флобастер вообще не появлялся в харчевне, у Бариана болит зуб, а
Гезина ужинает в городе у нового знакомого - а это значит, что тащить
домой пьяного Муху придется мне одной.
пустой стол посреди харчевни, и зрители подбадривали его солеными
шуточками. Я уныло смотрела, как маленький мерзавец воюет с пробкой,
согнувшись в три погибели, зажав бутылку между коленями и ловко орудуя
зажатым в зубах штопором; на месте Флобастера я устроила бы из этого
Мухиного умения веселенькую репризу между фарсами. Впрочем, тогда и вина
не напасешься, и кому нужен пьяный как бревно Муха?
штопор. Теперь предстояло самое интересное; горлышко до половины скрылось
в Мухиной глотке, он задрал голову, с видимым усилием опрокидывая бутылку
- зрители замерли. Потом худое Мухино горло принялось ритмично, с утробным
звуком заглатывать благородный напиток; в такт этому неприличному "огм,
огм" в мутной бутылке забулькали пузыри, а по острому подбородку умельца
заструились винные ручейки - правда, довольно скудные.
хмуро прикидывала расстояние от трактира до гостеприимного дворика,
приютившего наши повозки на эту ночь. Весу в Мухе... не так много, но мне
хватит, я изящная девица, а не каменотес, я не привыкла таскать на спине
пьяных мальчишек...