Чтение 14–й страницы книги ~Самолет по имени Сережка~

читал: "Нет более мирных мест, чем заброшенные крепости и форты, где на
солнце спят старые, никому не нужные пушки..." Вот и здесь так же...

Мне такое объяснение показалось очень-очень правильным. И захотелось
еще дальше в глубь пустынной страны...

Ох, сколько мы тут лазили, бродили, пробирались! Сережка даже затащил
меня на решетчатую эстакаду, протянувшуюся от похожей на домну башни к
полуразваленному цеху. Мы заглядывали в люки подземелий, качали скрипучие
рычаги громадных насосов, старались повернуть ржавые шестерни непонятных
машин...

Из бетонной будки высовывалась и уходила в землю широченная, с меня
толщиной, труба. У ее изгиба, в метре от земли, приделано было колесо с
ручками. Как штурвал. Я взялся за рукоятку, Сережка за другую. В трубе
что-то ожило, словно хрипло вздохнул мамонт. И вздох этот отозвался под
землей и, кажется, прошел по всему Пространству. Мы отдернули руки.
Глянули друг на друга - перепугано. Сережка мигнул и засмеялся:

- Наверно, какой-то старый гидронасос...

- Конечно, - торопливо сказал я. А сам подумал: "Уж не рассердили ли
мы задремавшего "Кого-то"?.. Ой..."

Но солнечная тишина быстро успокоила нас. И мы двинулись дальше -
наугад среди зарослей, буераков и штабелей полусгнивших шпал. Кресло
буксовало, Сережка усердно толкал его, я вертел колеса из всех сил, и руки
у меня уже гудели от усталости.

- Сережка, ты же замаялся со мной...

- Ни чуточки... - Но дышал он часто.

- Давай отдохнем.

- Ладно... Эй, смотри, вон еще бутылка! - И он выудил из лопухов
новую добычу.

Надо сказать, что здесь, в этом безлюдье, мы набрали около десятка
бутылок. Сумка у меня под ногами отяжелела и брякала.

Мы устроились на бетонном блоке в тени съехавшего с рельсов товарного
вагона. Неподалеку торчала из земли изогнутая железная трубка с медным
колесиком крана. Из трубки капало. Сережка покрутил колесико, и ударила
тугая струя. Сережка брызнул в меня, я обрадовано захохотал. Он тоже
засмеялся и стал смывать с колен пятна ржавчины.

Меня-то Сережка во время путешествия всячески оберегал, а сам
порядком извозился. Особенно, когда лезли через широченную, метрового
диаметра трубу, в которой жило гулкое эхо. Сережка тащил меня на спине, а
сам полз на четвереньках.

Теперь, глядя на него, я понял, что никогда уже не смогу жить без
этой дружбы.

Сережка словно услыхал меня, взглянул мне в лицо. На его ресницах
дрожали брызги, и в брызгах горели искры. Я заморгал, закашлялся и
ворчливо сказал, что самое время вымыть бутылки.

- Правильно, Ромка! А то кто же их примет, такие грязные!

Я подавал Сережке бутылку за бутылкой, а он мыл их под упругой
струей, бултыхая внутри травяной жгут.

- Ой, Сережка! - запоздало удивился я. - Ты же говорил, что здесь
никого никогда не бывает! Откуда же бутылки-то?

- Ну... может, с прежних времен...

- Ага, "с прежних"! Смотри, наклейка совсем новая.

- Правда... Знаешь, Ромка, пьяницы - они везде пролезут. Даже анекдот
такой есть. Прилетают американцы на Луну, вылазят из своего "Аполлона", а
на камне стоит четвертинка из-под "Московской" и рядом надпись: "Джон, ты
меня уважаешь?"

Я вспомнил, что недавно держал в руках теплое яблоко Луны.

- Сережка! Я тебя сегодня видел во сне! Почти целую ночь!

- Правда?! - Он быстро сел рядом.

Я рассказал ему про все: и про свои прежние сны, и про вчерашний, где
он, Сережка, превратился в самолет и мы летали среди облаков и сели у
костров, которые развели чуки...

И вдруг показалось, что вся эта безлюдная территория и солнечная
тишина - продолжение того сна.

Сережка слушал, не отводя взгляда. А когда я замолчал, он вдруг
заулыбался так, словно что-то знал больше меня. Опустил голову, оттер с
колена остатки ржавчины.

- А сон... это ведь не всегда просто сон. Это...

- Что? - спросил я с нарастающим замиранием.

- Бывает, что это... ну, вполне настоящий мир. Только он за пределами
трех измерений...

Я догадался, о чем Сережка говорит. Я и сам не раз думал о таком. Про
всякое думается зимними ночами, особенно в больнице, когда никак не можешь
уснуть и гложет тоска по дому...

- Измерений ведь гораздо больше трех, верно, Сережка? Мы знаем только
длину, ширину и высоту. А что дальше, пока никому не известно...

Сережка кивнул:

- У меня это знаешь как сложилось в голове? Ну, такое понятие...
Одномерное пространство - это точка, это как бы человек внутри себя, и вот
он бросает взгляд на другую точку. Получается линия... А потом человек
оглядывается - и возникает ширина плоскости, двухмерность. А трехмерное
пространство - это как взмах во все стороны! Когда открывается простор: и
вокруг, и в небе, везде! - Сережка широко раскинул руки. И я сразу
вспомнил, как он превращался в самолет.

- А четвертое?.. Четырехмерное? - спросил я шепотом.

- Это... будто вздох... - Сережка и правда глубоко вздохнул, медленно
опуская руки. - Когда вбираешь в себя все... все, что близко и далеко, и
вообще... все, что можешь представить... Ну, даже не знаю, как сказать...
- Он сделался виноватым.

Я тоже не знал, как про это сказать. Но я понимал. И вздохнул, как
Сережка, словно вбирал в себя и сон про полеты, и радость, что мой друг -
вот он, рядом, и память о Гулких барабанах Космоса, и эти солнечные
загадочные пустоши...

- Сережка! А Безлюдные Пространства... они, может быть, тоже в
четвертом измерении? Когда вот этот... вздох...

- Наверно, - тихо сказал Сережка, не поворачивая головы. - Иначе
трудно объяснить...

- Что объяснить? - Я опять ощутил замирание в душе.

- Всякие загадки... Например, про Заоблачный город. Вроде бы его не
может быть, а он есть...

Мое замирание усилилось. Не потому, что опасность какая-то, а словно
опять приблизилась необъятность Космоса. Где гудели Гулкие барабаны...
Сережка говорил очень серьезно.

Ноя встряхнулся! Конечно, он просто придумывал новую сказку. Вроде
как тогда, у Мельничного болота, про шкыдл и чук. Дал волю фантазии и
расширяет здешнее Безлюдное Пространство до бесконечности!

И я спрятал тревогу за дурашливым вопросом:

- А долго добираться до того Заоблачного города?

- Не очень долго. Но надо ждать ночи...

- Нам нельзя до ночи... Сережка! А сейчас сколько времени? Мама,
наверно, в панике!

Только теперь я сообразил, что уже середина дня! Безлюдное
Пространство до этой минуты завораживало меня, а сейчас я наконец очнулся.
И Сережка спохватился:

- Ох я дурак! Заболтал тебя!.. Подожди. Узнаем время...

Он поднял с земли ржавую гайку. Из разлохмаченной кромки на штанине
выдернул нитку, привязал к гайке, поднял грузик над бетонным блоком. Тень
от нитки упала на серую поверхность.

- Почти два часа, - сокрушенно сообщил Сережка. - Вон на сколько
черта отошла от севера.

Я сказал, не скрывая досады:

- Откуда ты точно знаешь, где север?

- Чую. У меня внутри, как у птицы, что-то ощущает магнитные линии...
Не веришь?

Опять он сказку сочинял?

Но я уже не злился. Мне стало неловко за свою раздражительность. И
боязно: вдруг Сережка обиделся? Я пошутил торопливо:

- А у тебя нет чутья, где самый близкий телефон-автомат?

- Телефон? Поехали!

Раз - и я в кресле. Трюх-трюх-трюх (а бутылки: бряк, бряк) - и мы у
кирпичного домика, вроде проходной будки, только без забора. Сережка
подхватил меня на закорки - и в дом.

- Смотри!

На стене висел телефонный аппарат. С трубкой на крюке.

- Думаешь, он работает?

- Попробуй, - сказал Сережка. Я, сидя у него на спине, снял трубку. В
ней - гудок. Я завертел скрипучий диск.

- Мама! Это я! Ты только не волнуйся!..

"Кто-то бьется в дверь заколоченную..."

Мама, конечно, волновалась, но не так отчаянно, как я думал. Потом я
узнал, что она пришла домой лишь за минуту до моего звонка и не успела
перепугаться как следует.

Конечно, все равно я услышал по телефону много разного: и "я чуть с
ума не сошла", и "я взгрею как следует и тебя, и твоего Сережку", и
"больше носу на улицу без меня не высунешь", и "мы еще вернемся к вопросу
о даче!" Но я чувствовал: сердитость у мамы не настоящая. А потом я
услышал в трубке другой голос, мужской. Он долетал издалека, слов не
разобрать.

- Ну, конечно, конечно! - громко отозвалась на него мама. - Так
всегда! Мужская солидарность, друг за друга вы горой... - И потом уже мне:
- Скажи спасибо, что со мной пришел Евгений Львович. Он за тебя всегда
заступается...