Чтение 14–й страницы книги ~Хонсепсия~

Анри смотрел и смотрел на чудесный монумент, стоящий над миром,
не в силах выйти из волшебного стеклянного шара. Сейчас его не
интересовали ни прошлое, ни настоящее, ни то, что неподалеку смердит
умерший бог. Его даже не интересовали другие вероятностные картинки
будущего. Он смотрел и понимал, что выполнит просьбу старца - эта
картина воплотиться в жизнь. Волшебные, обладающие могучей силой,
переливающиеся всеми мыслимыми цветами строки из полузнакомых букв,
появились поверх картины; не в силах прочитать едва узнаваемые слова,
он, как давеча со словами старца, почувствовал их смысл сердцем:

"Гигантская глыба серого гранита выросла над соснами. Кондратьев
вскочил. На вершине глыбы, вытянув руку над городом и весь подавшись
вперед, стоял огромный человек. Это был Ленин - такой же, какой
когда-то стоял, да и сейчас, наверное, стоит на площади перед
Финляндским вокзалом в Ленинграде. "Ленин!" - подумал Кондратьев. Он
чуть не сказал это вслух. Ленин протянул руку над этим городом, над
этим миром. Потому что это его мир - таким - сияющим и прекрасным -
видел он его два столетия назад... Кондратьев стоял и смотрел, как
уходит громадный монумент в голубую дымку над стеклянными крышами".

Анри не знал, ни откуда эти строки, ни что они означают. Он
понятия не имел, ни кто такой Ленин, Кондратьев или Финляндский. Но
он понял - эти строки из того прекрасного мира, который он должен
воплотить в жизнь. Эти строки давали надежду, вселяли в сердце любовь
к жизни, возбуждали энтузиазм и восхищение.

От величественности внезапно выросшей перед ним Цели, Анри
потерял сознание и рухнул на холодный камень пол, покрытый вековым
слоем пыли.

Глава одиннадцатая.

Но потом пришло отрезвление.

Когда он очнулся от легкого сквозняка, помещение имело другой -
более приличествуемый ему вид. Пыли не было, кровать была аккуратно
заправлена, на столе стояла изысканная посуда, полная аппетитно
пахнущих блюд, на кресле рядом были развешены дорогие и удобные
одежды, предназначенные исключительно для него.

Как много он хотел бы задать вопросов старцу, само тело которого
исчезло без следа...

Пиво приносило радость и забытье и, боясь подойти к волшебной
Хонсепсии, он в первый же день напился до умопомрачения. Никогда бы
не подумал, что с пива можно так напиться.

На следующий день с непривычки долго болел живот и мутило...

Когда он просыпался, стол был полон новых изысканных яств, а
когда однажды он пожелал просто жареного мяса, то утром на медном
блюде увидел плавающий в жиру сочный кусок зажаренного на костре
оленя.

Он жил, стараясь ни о чем не думать, страшась подойти к
волшебной реликвии.

Дни проходили за днями, но так не могло продолжаться вечно. Анри
понимал, что настанет миг, когда он подойдет к висящему в пустоте
шару и снова просунет голову внутрь, но оттягивал этот час, сам себе
не в силах объяснить - почему?

Когда же он все ж отважился и влез в нее, то картинка с
монументом, уже поднадоевшая ему - он ежеминутно видел ее на стене
- не показалась ему чудесной и привлекательной. Он стал вглядываться
в другие, затененные. Их было множество - миллиарды.

И вдруг... Ноги подкосились. В одной, почти неразличимой
по-первости картинке, что-то зацепило его взгляд. Он всмотрелся
пристальнее.

Над огромной статуей на фоне высоченных кубических строений
пролетела гигантская, явно рукотворная, птица. Статуя изображала
женщину в античных одеждах, державшую в руке высоко над головой
пылающий факел. Но не это привлекло его внимание. Эта женщина,
высеченная из камня, была... Жанна. Сомнений быть не могло.

Он не помнил, как покинул чрево волшебной реликвии и добрел до
постели, чтобы рухнуть на нее без сил.

Проснувшись, он обратил внимание, что уже знакомая до деталей
картинка с монументом стала тусклее, а рядом (как он до сих пор этого
не замечал?) красовалось изображение той самой статую женщины с
факелом, только железной птицы над нею уже не было - улетела...

Он выпил чарку пива, не отрывая взгляда от лица Жанны. Он не
замечал, что ее изображение становится все четче и ярче, что оно
смещается в центр, двигая предыдущую картинку, которой так восхищался
прежний повелитель этой Хонсепсии.

Глава двенадцатая.

Он хотел убить себя.

Он понял, что он - ничтожный раб и не достоин вершить судьбы
мира.

Картинка со статуей Жанны сияла ярко, словно не было стены, а
открывался вид на настоящую статую, расположенную неподалеку от его
обители.

Анри не мог себя убить, потому, что прекрасно осознавал - на
его место придет другой раб, еще более ничтожный, чем он сам.

Он думал, как быть, он не подходил к волшебному шару. И он
придумал. Ложась спать, он решил, что проснется не раньше, чем через
сто лет. Какое-то чувство подсказывало ему, что желание сбудется и
таким образом он убьет двух зайцев: сон - это ни жизнь, ни смерть.

И он не знал, что волшебные слова, увиденные им, когда он стоял
в Хонсепсии, все более теряют свою поразительную яркость и силу,
дарящую надежду и зовущую в жизнь, превращаясь в обыкновенные буквы,
напечатанные простой типографской краской и распечатанные миллионными
тиражами.

ЭПИЛОГ

- Ваша богоданность, разрешите войти?

Человек, к которому обращались, заставил экран потемнеть
звездным небом и повернулся к вошедшему, знаком давая понять, чтобы
тот говорил.

Мужчина в черных свободных одеждах, полностью скрывающих
очертания фигуры, поклонился, сцепив за спиной руки и задрав их, как
только мог высоко, словно их поднимали веревкой (поза наивысшего
почтения). Не разгибая спины, он произнес:

- Ваша богоданность, задание успешно выполнено. Новый слуга
Хонсепсии изменил ее свойства, как вы того желали.

Человек у экрана удовлетворенно кивнул и сделал жест, что
посетитель может идти по своим делам.

Весна семь тысяч пятьсот

шестого года

от обнаружения Хонсепсии.