Чтение 14–й страницы книги ~Катали мы ваше солнце~

Сумеречи умели. Сторож у входа придремал, однако возможности пособить
друг другу не было никакой: пленников разделял костер. Оставалось лишь
ворочаться да всхлипывать от бессилия.

- Это все боярин... - Плаксиво кривя чумазое лицо, Докука с трудом
приподнялся на локте. - Князь ему, вишь, не позволил меня высечь, так
он волхвов подговорил! Племянницы простить не может... Или про боярыню
дознался?..

Кудыка хмуро слушал и, как всегда, помалкивал. Уж ему-то было
доподлинно известно, кого из них двоих ищут волхвы и за что... Часы...
Часы - это ведь не шутка... За часы могут взять и - как того пьянчужку
- в бадью да под землю.

Вновь вспомнился глухой отзвук удара о дно преисподней, и Кудыка
чуть не завыл...

Перевалиться на другой бок и пережечь хотя бы один узел? Да нет,
не выйдет... Во-первых, тесно - не перевернешься, а во-вторых,
лохмотья-то вспыхнут быстрее, чем ремни... Да и руки опалишь... Чем
тогда прикажешь стружку снимать?..

- Слышь, Докука... - просипел древорез, очумело привскинувшись над
костерком. - Я говорю, бежать надо, слышь?..

Тот уставил на товарища синие со слезой глаза. На чумазых щеках
приплясывали красноватые отсветы.

- Знать, премудрый петух тебя высидел! - злобно выговорил Докука.
- Домой, что ли, бежать? Так волхвы и дома сыщут... И боярин не
защитит!.. Еще и шишимору тебе припомнит! А уж мне-то...

Оба разом изнемогли и примолкли. С одной стороны припекало, с
другой примораживало. А тут еще и свербеж, как на грех, напал... Хотя
оно и понятно: в лохмотьях обитала в изобилии мелкая кусачая тварь,
расправиться с которой было просто нечем. Чесалось все, причем со
смыслом чесалось, неспроста. Голова - к головомойке, бровь - к
поклонам, левый глаз - к слезам, правый почему-то к смеху, кончик носа
- к вестям (недобрым, надо полагать), губы - к поцелуям... Глумливая
мысль о предстоящих поцелуях приводила Кудыку в бешенство.
Гримасничал, стриг зубами то верхнюю губу, то нижнюю. Все равно
чесались...

- Слышь, Докука!.. А что если прямо к Столпосвяту, а? К князюшке,
то есть... Так и так, оборони, мол... Кровь за тебя проливали...

Чумазый красавец с надеждой вскинул голову. Мерзкая шапчонка давно
свалилась с его растрепанных слипшихся кудрей и теперь тлела
потихоньку рядом с костерком.

- Верно! - выдохнул наконец Докука. - Не выдаст князюшка!..
Вспомнит, чай, как речи за него поднимали... на боярском дворе...

Осекся, дернулся и принялся извиваться в тщетных попытках порвать
сыромятные ремешки.

Приоткинулась висящая на веревочках чем-чем только не заплатанная
дверь, потянуло по жилочкам холодом, и в землянку заглянула
молоденькая белозубая погорелица.

- Ишь ты! - восхитилась она, глядя на ерзающего у костра
древореза. - Прямо как ужака на вилах...

- Развяжи, красавица! - взмолился Кудыка, узнав в вошедшей ту
самую паршивку, что одну берендейку выклянчила, а вторую украла.

Осторожно переступая через всхрапывающих и бормочущих во сне,
погорелица пробралась к узникам, присела на корточки и с любопытством
уставилась на Кудыку. Верно говорят: бесстыжие глаза и дым неймет.

- А замуж возьмешь?

По ту сторону тлеющего тряпья, в которое давно уже обратился
костерок, с надеждой взметнулся синеглазый Докука.

- Возьму! - истово ответил он, не раздумывая. - Иссуши меня
солнышко до макова зернышка, возьму!..

Погорелица пренебрежительно оглядела гуляку.

- Не клянись, носом кровь пойдет, - насмешливо предупредила она. -
Не тебя спрашивают! Суженый выискался!..

От таких слов опешили оба: и женский баловень Докука, и Кудыка,
всегда полагавший себя мужичком неказистым. А погорелица продолжала
все так же насмешливо:

- А то мы тут про Докуку слыхом не слыхивали! Изба у самого набок
завалилась, зато пуговки с искорками... Кого третьего дня за боярышню
секли? Не Докуку ли?..

- Меня? - возмутился тот, вновь обретя дар речи. - Вот народ
пошел, хуже прошлогоднего! Клеплет, как на мертвого!.. Да не выросла
еще та розга, которой меня высекут!..

- Выросла-выросла, и не одна!.. - успокоила погорелица, снова
уставив смеющиеся окаянные глаза на заробевшего внезапно Кудыку. - Что
скажешь, берендей? Или ты женатый уже?..

Тот помигал, собираясь с мыслями.

- Ну, коли ты того... - осторожно выпершил он, - так и я того...
этого...

- Поклянись! - внезапно потребовала погорелица, перестав
скалиться.

В Кудыкином брюхе что-то оборвалось болезненно. Неужто не шутит?
Губы-то, стало быть, и впрямь не зря чесались... Вгляделся с тоской в
чумазую веселую рожицу шальной девки, прикидывая, на что она станет
похожа, ежели смыть всю эту сажу. Потрогал языком обломок выбитого
кочергой зуба... Неужто все сызнова?.. Вздохнул, решаясь.

- Ярило свидетель, - побожился он хмуро. - Развяжешь - возьму в
жены...

Погорелица хихикнула, и Кудыка тут же вспомнил, что беженцы из
Черной Сумеречи величают Ярилом вовсе не солнышко наше добросиянное,
но все связанное с плодородием, включая мужской уд [Уд (берендейск.) -
часть тела.]. Неладно, неладно побожился... Однако новой клятвы
погорелица, как ни странно, не потребовала.

- Смотри, берендей, - лишь предупредила она с угрозой. - Обманешь
- след гвоздем приколочу, в щепку высохнешь!..

- Ворожея, что ли? - уныло спросил Кудыка.

- А ты думал? - Погорелица надменно вздернула чумазый нос. - Такую
порчу наведу, что мало не покажется... Мне-то ведь тоже назад дороги
не будет, ежели развяжу.

- Ты развязывай давай! - не выдержав, вмешался нетерпеливый
Докука. - Не ровен час проснется кто-нибудь!..

- Боярышням своим будешь указывать! - огрызнулась она. - Сначала
его наружу выведу, а потом уж тебя...

Приподнявшись на локте, синеглазый красавец древорез следил с
тревогой, как погорелица, склонясь над притихшим Кудыкой, торопливо и
сноровисто распускает ремни на запястьях.

- Ты только смотри вернись, - испуганно предупредил он. - А то
заору - всех перебужу...

- Вернусь-вернусь... - сквозь зубы ответила та, развязывая
суженому лодыжки.

С помощью будущей супруги малость ошалевший Кудыка поднялся,
пошатываясь, на ноги. Чудом ни на кого не наступив, был подведен к
латаной-перелатаной дверце.

- А ты лежи тихо, - обернувшись к Докуке, приказала шепотом
погорелица. - Сейчас приду...

По хижине, шевельнув сизый пепел на угольях, вновь прошел знобящий
сквознячок, закрылась, мотнувшись на веревочках, хилая дверца, и
захрустели снаружи по хрупкому насту удаляющиеся шаги. Мирно
похрапывали погорельцы. Опушенный розовым жаром, изнывал костерок.

Обида была столь сильна, что смахивала даже на чувство голода,
причем волчьего... Ну не было еще такого случая в жизни Докуки, чтобы
женщина предпочла ему другого. Тем более какая-то чернолапотница. Сама
идет - сажей снег марает, а туда же... Изба у него, вишь, кривая...
Так не за избу, чай, замуж-то выходят!..

Нет, не то чтобы Докука горел желанием жениться на чумазой
ворожейке, а все одно досада разбирала... И что странно - на Кудыку он
злился гораздо сильнее, чем на дуру погорелицу. Ишь, тихоня, так всех
обхитрить и норовит! У самого вон берендеек полна повалуша, горница
чурками завалена, а убогим прикидывается, половинный оброк платит...
Нешто справедливо этак-то?.. Правильно, правильно шепнул Докука
берегиням, что водит их Кудыка за нос! Тут же и проверили болезного -
заказчика с чурками подослали... А кабы знал Докука, как оно с
погорелицей обернется, еще и про денежку греческую потаенную сказал
бы... Ну да еще не поздно...

Долго злорадствовал втихомолку красавец древорез, как вдруг
сообразил, что за хлипкой дверью хижины давно уже стоит тишина. Неужто
обманула чумазая? Ужаснулся, прислушался. Ну так и есть! Никому нельзя
верить!..

- Спишь? - плачуще закричал он на скорчившегося у двери сторожа. -
Тебя зачем тут поставили? Бока отлеживать?..

Глава 6. ГЛАВНЫЙ ЗАЧИНЩИК

Ночка выпала туманная, с морозной искоркой. Оплывшие за день
сугробы запеклись ломкой ледяной корой, опасно хрустевшей под ногами.
Кудыка вздрагивал едва ли не при каждом шаге и все оглядывался на
черные горбы землянок, еле различимые в общей темноте. То и дело
отставал он от шустрой погорелицы, надо полагать, знавшей развалины
наощупь.

Страшное это было место, проклятое. Судя по многочисленности