перевязку, и сразу же позвоните домой, чтобы успокоить... Милф, вас я,
разумеется, тоже приглашаю!
этот дом, а кода он не знал-тут в инструктаже был пробел, код он
должен был выжать из Карлуски вместе со множеством всякой другой
полезной информации.
пусто.
Мартин не позволяет себе... Сюда, прошу вас, направо, к лифту.
не послышалось и приглушенного рокота снижающейся кабины.
спросил Милов.
нести вас.
будет-для него, во всяком случае. Не дожидаясь ответа, он поднял ее на
руки. Даже Граве позволил себе улыбнуться.
поднимавшегося с ношей Милова и, когда тот появился на площадке
четвертого этажа, уже вкладывал пластинку с личным кодом в щель замка.
дверь. Милое позволил Еве встать на ноги, поднял глаза. Квартира была
номер тринадцать.
прихожую, - мы редко принимаем гостей, но у нас очень уютно. Вообще, в
доме живут солидные, добропорядочные люди... Вот сюда, прошу -
располагайтесь, посмотрите пока на моих рыбок, у меня прекрасный
аквариум... - Он машинально щелкнул выключателем. - Все еще нет тока -
странно. И уборщица, кажется, сегодня не приходила - чувствуется, что
пыль не вытерла. Еще раз приношу свои извинения... Милов нагнулся и
поднял с пола окурок.
сигареты у нее есть - иногда за рюмкой ликера, с подругами -
современные женщины, понимаете ли, должны... Сейчас, я только загляну
в спальню. Лили придется встать...
вас.
колебания Милов последовал за ним. "Дромар", - думал он. - "Не
найдется ли у вас сигареты?" - "Только "Дромар", ничего другого я не
курю". - "Слабоваты, не правда ли?" - "Зато какой аромат!" То были
ключевые слова в звене цепочки, при обмене репликами пачка "Дромара"
должна была появиться на свет. Если они всерьез рвут цепочку, -
подумал Мялов, - если с Карлуски не просто случайность, то...
было увидеть белую кровать, широчайший шкаф, зеркало в полстены. Милов
смотрел на отраженную в зеркале кровать - на ней лежала женщина, до
подбородка накрытая пухлым одеялом, глаза ее были закрыты. "Спит", -
прошептал Граве с нежностью, осторожно пятясь. Он наткнулся на Милова,
не сводившего глаз с зеркала - с одеяла в нем, которое не шевелилось,
словно бы под ним лежала статуя, а не молодая и красивая женщина.
"Пойдемте, - тем же шепотом пригласил Граве, - пусть еще отдохнет, она
страшно устает порой..."
окну, рывком откинул штору. Приблизился к кровати. "Что вы делаете,
как вы посмели! - зашипел Граве. - Это... это переходит всякие
границы! Вы дикарь!" Милов, стоя вплотную к кровати, смотрел на лицо
женщины; оно было серо-бледным. Милов решительно откинул одеяло. Лили
лежала в пижаме, чуть раскинув руки, на груди краснело пятнышко. Крови
почти не было. "Что... что это значит?" - задыхаясь, произнес Граве за
спиной. Милов взял руку убитой. Рука была холодной, безжизненной.
"Ева! - крикнул Милов. - Подойдите, пожалуйста, вы здесь нужны!" "Я,
конечно, не судебный медик, - видимо, такое предисловие Ева считала
обязательным, - но видно, что борьбы не было, вероятнее всего, в нее
выстрелили, когда она спала-кто-то вошел в квартиру..." "Никто не мог
войти в квартиру! - снова закричал Граве. - Замок настроен только на
ее и мой дактошифр!" Милов пожал плечами: он знал, что ключи есть к
любым замкам. Граве в комнате уже не было - он стоял в прихожей,
прижав телефонную трубку к уху, и что-то громко и возбужденно говорил
по-намурски. "Телефон, видимо, работает", - сказал Милов. Тут, в
спальне, тоже был аппарат - на ночном столике, со стороны Лили; Милов
поднял трубку, поднес к уху, покачал головой: "Ни звука". "Дан, я
боюсь, он... вы понимаете?" Милов кивнул и спросил: "Что он говорит? Я
не воспринимаю, когда разговор идет на такой скорости". Он не сказал,
что вообще Намурия - не его регион, и его послали сюда только потому,
что заболел Мюнх, если можно считать болезнью две пули, в груди и в
плече, и на язык ему дали неделю времени. Ева прислушалась. "Я тоже
знаю не в совершенстве, но... Он разговаривает с канцелярией Господа,
требует, чтобы его соединили с Самим, поскольку ему необходимо, чтобы
Спаситель прибыл и воскресил Лили. Сейчас угрожает обратиться к
конкуренту..." "Печально, - сказал Милов. - Он, кажется, всерьез
тронулся". "Дан, это все, что вы можете сказать? - со внезапной тоской
в голосе спросила Ева. - Рехнулся, не рехнулся... Это ведь любовь,
знакомо вам такое слово? Понимаете хоть, что оно означает? Любовь, о
которой может только мечтать - и мечтает всякая женщина, но только
редкая встречает в жизни такую... Вы просто никогда не любили, Дан,
если ничего другого не можете сказать..." Милов увидел, что на глазах
ее выступили слезы, и внезално, помимо желания, представил, что не
Лили лежит убитой в собственной постели - Лили, какими-то неведомыми
путями впутавшаяся в опасные игры, ставшая звеном цепочки, которую
теперь хозяева рвали - безжалостно, уничтожая звено за звеном, - не
Лили, а Ева, всего лишь несколько часов назад им впервые встреченная,
но чем-то его уже зацепившая, уже прирастившая к себе, как он сейчас
почувствовал; он представил себе Еву в постели мертвой - и ощутил
вдруг, как перехватило горло, и понял, что куда сложнее обстояло дело
с ним самим, чем ему казалось, и не просто из чувства долга он брал ее
на руки и нес, но уже ощущая какую-то ответственность за нее -
неизвестно перед кем, но ответственность, как за существо, данное ему,
и близкое ему, и необходимое ему во всей жизни, сколько бы ее ни
оставалось... Он изумился внезапному ощущению и испугался его, и
подумал, что если бы это Ева лежала, то он - нормальный, здоровый и ко
многому привыкший человек - пожалуй, тоже сошел бы с рельс-не так,
наверное, как Граве, но сошел бы...
проносились в голове, а импульсы - в сердце, смотрел на Еву в упор
крепко схватив ее за плечи - и она смотрела на него и, видимо,
понимала и читала нечто в его глазах, потому что умолкла и тоже только
смотрела...
Милов мгновенно оказался у двери, в руке его как-то сам собой возник
пистолет. Опасности не было: это Граве, потерявший сознание, упал,
опрокинув столик с телефоном, валявшийся теперь рядом. Ева подбежала,
встала на колени около упавшего.
уже высохшие волосы, - свое дело я кажется, благополучно провалил.
Были известны две звена цепочки - и вот они, одно за другим,
ликвидированы. Куда шла цепочка дальше - у меня лишь слабые
представления, да и у всех наших... Да никто не давал мне полномочий
идти дальше: цепочка-то вела наверх, тут, наверное, нужен работник с
другим статусом. Значит, программа теперь выглядит так: доставить Еву
домой, - хоть одно благое дело будет сделано, - Граве отвезти в
больницу, а самому спешить в Регину, их столицу, и оттуда доложить,
что и как - ну, а дальше как прикажут.
на спину. Что-то осталось в руке, вроде тряпочки, он сунул это в
карман, не думая, машинально, из привычки не бросать ничего на пол.
Ева отворила выходную дверь, придержала ее, Милов вынес Граве. Дверь
мягко защелкнулась за спиной. Рыбки теперь передохнут, - вдруг
почему-то подумал Милов и даже пожалел их, как будто рыбки станут
единственными жертвами происходившего. Ева шла впереди, Милов тяжело
спускался вслед-веса в Граве было куда больше, чем в женщине.
не о Лили было это сказано, и даже не обо всем том, не вполне
понятном, что происходило нынче в городе и вокруг него.
Василенко Иван
Никитин Юрий
Акунин Борис
Жюль Верн
Пехов Алексей
Лукьяненко Сергей