раскаленной сковородке, -- он принялся действовать разумно,
рассудительно, предельно быстро. Вернув стол в исходное положение, то
есть поставив на четыре точки, Игорь подналег на него и с силой толкнул
к входной двери, -- так, чтобы труп бывшего бандита, а ныне мутанта,
оказался как раз между ножек стола. Желтая зараза, почуяв новую жертву,
медленно поползла вверх по деревянным ножкам. Не долго думая, Игорь
разбежался, прыгнул и вскочил на стол. Ухватился за края руками и лег
на столешницу животом. Главное теперь -- быстрота и точность. И еще
спокойствие, спокойствие и твердость духа.
-- сени, за сенями -- тайга. Справа от двери, у входа, в комнату --
вешалка с его шубой. Сумеет ли он дотянуться до нее?.. Став на самый
край, с трудом сохраняя равновесие, мальчик сорвал шубу с крючка и тут
же облачился в нее. А желтизна тем временем уже ползла по стене, по
двери, растекалась по сеням, подбиралась к столешнице. Если он
замешкается еще на десять-пятнадцать секунд, то навсегда превратится в
желтого урода. Нет, только не это! Лучше смерть... Сжав двустволку,
стиснув зубы, мысленно рассчитав расстояние, Игорь оттолкнулся от края
стола и сиганул в сени. Прыжок оказался удачным: ни желтого пятна, ни
следов, оставленных Скипидаром, он не задел. Оглянувшись, краем глаза
заметил, как крышка стола налилась вдруг яркой, ядовитой охрой.
Успел... Теперь -- последний рубеж. Сунув ноги в стоявшие в углу сеней
валенки, осторожно, чтобы не коснуться невзначай пораженных участков
пола, мальчик перешагнул порог некогда гостеприимного дома, давшего ему
уют и тепло, но внезапно превратившегося в склеп, -- и оказался на
свободе.
же теперь? Где дед Мартын? Неужели с ним что-то случилось? Не приведи
Господь... Над тайгой висел свинцовый полумрак, медленно наползали
сумерки. Лес кривлялся и кряхтел, изнемогая от распиравшей его адской
боли, подчиняясь неведомым, сверхъестественным силам. Ветра не было, но
с озера напирал знойный, насыщенный влагой воздух. Мир, агонизируя,
бился в конвульсиях.
если не считать двух трясущихся от страха выродков да шатающихся по
тайге спятивших мутантов. Дед Мартын бесследно исчез. Вряд ли он жив;
был бы жив, наверняка уже нашел бы его, Игоря, одинокого, затерянного в
обезумевшем лесу, обреченного на гибель. Куда теперь идти?.. Ему стало
очень тоскливо и жаль себя, так жаль, что он заплакал. Легко быть
мужчиной, когда рядом сильный, уверенный в себе дед, старый лесник,
исколесивший тайгу вдоль и поперек, когда можно опереться на чье-то
плечо, -- но когда плеча нет, когда нет никого, кто бы мог поддержать в
критическую минуту... тогда почему-то вспоминается, что ты ведь еще
ребенок, что тебе всего четырнадцать, что ты слаб, беспомощен и
одинок... Он стал судорожно вспоминать, по какой дороге они пришли
сюда. Добраться бы до того заброшенного зимовья... это двадцать верст,
или что-то около того... там можно переждать, собраться с силами,
побыть денек-другой. В зимовье и запас консервов имеется, как раз для
таких вот случайных путников, так что с голоду он не помрет. А потом...
потом с новыми силами можно будет добраться и до поселка. Это еще
двадцать верст. Холода он не боялся -- мороз спал, в тайге оттепель, да
и шубу он предусмотрительно прихватил, когда удирал из охваченной
"желтым дьяволом" сторожки. Вот только лыжи не взял, а без лыж... Что
ж, и без лыж можно дойти, коли очень-очень постараться. А он будет
стараться, будет, иного выхода нет. Найти бы только дорогу...
фантастический лес, усеянный обломками стволов, ветвями, вздрагивающими
в предсмертных конвульсиях, тлеющими, дымящимися и шипящими
головешками, догорающими то там то здесь скелетами таежных старожилов,
трупами неведомых животных... И еще этот жуткий запах, эти странные
звуки, какая-то песня, похожая на вой бездомных псов... И снег стал
каким-то странным, не белым и даже не серым, а скорее багровым, словно
отражающим тихий вечерний закат. Но солнца не было, снег ничего не
отражал, кроме всеобщей боли, ибо красный цвет -- это цвет боли,
страдания, крови...
-- и пришел к озеру. Озера тоже не было, на его месте зияла огромная,
пышущая жаром и зловонием дыра. Над дырой зависли плотные клубы
багряного тумана; туман расползался, наполняя собой окрестную тайгу,
кровавой пылью оседая на снегу и деревьях. Все вокруг гудело, и было в
этом гудении что-то зловещее, предгрозовое, неведомое...
разум отказывался анализировать происходящее, заблокировался от
неподдающейся осмыслению действительности, впал в летаргию -- и потому
остался цел и неуязвим. Мальчиком управляли лишь древние, вечные и
недремлющие инстинкты, которые твердили: "Уходи! Здесь опасно!"
вел его к спасению, но неведомая сила, могущественная и незримая, вновь
и вновь возвращала его назад, к озеру. Он устал, ему хотелось упасть в
снег и забыться, но та же сила, (или инстинкт?) заставляла его идти.
ядовитого тумана, чуть светящийся в нависшей над миром мгле, медленно и
величаво плыл дед Мартын. Мальчик замер в оцепенении. Из недр памяти
вдруг почему-то всплыла древняя легенда, рассказанная когда-то матерью.
Кажется, из Библии. Иисус идет по морю...
же исчезло.
оставлять следов, ведь она -- тень. Что же такое я? Я не тень, ибо я
незрим, но я и не человек, ибо меня попросту не существует. Не
существую?! Так чья тень тогда идет впереди меня? Моя! Раз я сознаю
себя, свою индивидуальность, свое "Я", значит я -- есть. Но что же я
тогда? Мираж? Бесплотный дух? Тогда где же плоть? И что влечет мою тень
вперед, словно сомнамбулу? Чей зов слышал я?
назад, в сторожку, и терялся в догадках, пытаясь постичь удивительную
метаморфозу, происшедшую с ним и раздвоившую его, когда в небе
затарахтел вертолет. Тень остановилась -- замер и сам лесник. Вскоре на
тропе появились трое бандитов.
дед Мартын, ни его тень не пострадали от жуткого катаклизма,
обрушившегося на тайгу. Ясно было одно: тень являлась проводником
чьей-то могущественной воли, вершителем ее праведного суда, ее зримым
воплощением, а сам лесник, хотя и сохранил способность мыслить, хотя
чужая воля и не довлела над ним, а метаморфоза, происшедшая с плотью,
не затронула сознания, -- сам лесник, пока небеса рушились на землю, а
преисподняя исторгалась из ее недр, оставался как бы в стороне, на
ролях стороннего наблюдателя. Но смысл происходящего он отлично понял:
катаклизм вызван сознательной силой, неким глобальным планетарным
разумом агонизирующей Земли, и направлен он в первую очередь на
ненавистное человечество.
действительно готовило сюрприз. Что таит в себе возникшая бездна? Что
там, внутри? Есть ли дно у этого гигантского колодца?
восвояси, но тень не последовала за ними -- она повернула к озеру.
Повинуясь недавнему зову, лесник пошел (пошел? поплыл? полетел?) за
ней.
края, медленно понеслась над пропастью и вскоре скрылась за его густой
завесой. Дед Мартын последовал за ней.
окружающий хаос и способность мыслить. Красно-бурый туман окутал всю
его нематериальную сущность; в плотной, почти вязкой, толще клубов
тумана возникали перед ним картины гибнущего мира. Стремительной
вереницей проносились они мимо, заставляя содрогаться разум и цепенеть
душу. Газовые камеры, гибель Хиросимы, колымские лагеря, истребление
целых народов, бомбардировки Дрездена, Багдада и Сталинграда,
беспощадная вырубка лесов, массовое уничтожение диких животных,
Чернобыль, социальные потрясения, железнодорожные крушения и
авиакатастрофы, "зеленый ад" над Антарктидой, истерзанная земля ядерных
полигонов, гибель Оркнейских островов, стоны и стенания истерзанной
планеты -- все это сплеталось в единый клубок, превращалось в
гигантский ком, давило со всех сторон, терзало и уничтожало. Черная,
зловещая мгла сопровождала видение, обрамляла его, проникала внутрь,
становилась неотъемлемой его частью -- то витали черные мысли и тени
кровавых людских деяний. Земля задыхалась в этой черноте, дергалась в
судорогах, хрипела и кричала от боли, но все ее страдания оставались
втуне -- зло неудержимо брало верх. Поздно. Спасения нет. Ни Земле, ни
человечеству. И вновь голос, грозный и неумолимый: "Виновен, человек!"
Голос высшего судии, словно подводящий итог истории.
выстрелы. Кто-то словно закрыл ему глаза, выдернул из тумана и швырнул
в тайгу. Острая боль пронзила плечо.