Чтение 14–й страницы книги ~Князь Владимир~

Ингельд медленно сошел с крыльца. Во всем теле была боль, словно его долго и нещадно избивали большой грязной дубиной. Гридни все еще держались рядом, а он по их движениям наконец-то начал замечать, что не такие уж увальни, какими стараются выглядеть. Нарочито напускают на себя вид простачков, пусть ярл поверит, пусть задерется в надежде на легкую победу!

Владимир следил, как двор пустеет. Викинги плотной толпой вываливаются на улицу, на площадь. К ним подходят другие, еще пьяные от крови и насилия. Узнав в чем дело, кое-кто хватался за меч. Их усмиряли свои же, но теперь викинги видели, что лучники размещены не только на стенах княжеского терема, но и на крышах домов, перебегают по верху конюшен, сараев, а с арбалетами их намного больше, чем было у терема великого князя.

Владимир кивком подозвал Тавра:

-- Приготовь грамоту ромейским императорам! Шлем пожелания и все такое... потом сообщи про этих головорезов. Подай так, что это именно мы, зная, как отчаянно империя нуждается в наемниках, прямо от сердца оторвали нужных и самых лучших воинов... Все-таки мы связаны какими-то договорами о взаимопомощи!

-- Мы? -- удивился Тавр.

-- Ярополк что-то там договаривался,-- бросил Владимир досадливо.-- Но пусть ромеи думают, что мы подтверждаем договор.

-- А мы подтверждаем?

Владимир подумал, сдвинул плечами:

-- Почему нет? Нам с ними делить нечего... пока.

-- Все отпишу,-- пообещал Тавр.

-- А потом обязательно добавь, чтобы после окончания срока службы не возвращал их через наши земли. Ромеи пусть жалуют в наши земли, они хоть подлые и хитрые, но законы чтут, а викинги -- что лютые звери...

Тавр усмехнулся:

-- Это будет труднее. То отрываем от сердца, то просим не возвращать...

-- Сумеешь,-- отмахнулся Владимир.-- А ромейский базилевс, если хочет дружить с нами по-прежнему, сделает по-нашему. Ежели отпустит викингов этим путем, то напакостит не так уж и сильно, мы будем готовы, зато с нами дружбу потеряет, а врага обретет!

-- И еще,-- хлопнул себя по лбу Тавр.-- послать бы вдоль всего пути викингов гонцов. Пусть города и веси будут настороже! Не захватили бы по дороге.

Владимир ударил его по плечу:

-- Сделай от моего имени. От имени нового великого князя! Радетельного и заботливого.

Глава 19

Викинги грузились на ладьи и драккары. Стены города все еще были усеяны лучниками, в открытых воротах толпились вооруженные до зубов воины малой и большой дружины. Вдоль стен стояли на солнышке угрюмые воины воеводы Панаса.

Викинги скрипели зубами. Ворота распахнуты настежь! Город еще можно было бы взять, как брали подобные по всей Западной Европе, если бы удалось захватить врасплох. Но сюда стянуты почти все силы русов. Сейчас их можно взять голыми руками, если ворваться через северные ворота. Но и к тем воротам незаметно не перебросить отряды в обход. Русы заметят, следят за каждым шагом, тут же пошлют через город по прямой столько воинов, сколько надобно...

Уже каждому понятно, что не случайно воевода Панас разместил тогда целое войско перед воротами их терема и на площади. Не случайно и сейчас усиленная стража бдит за всеми перекрестками улиц, лучники торчат на стенах, а отборная дружина обливается потом под жарким солнцем прямо перед воротами.

Но все делают вид, что ничего не случилось. Расстаются боевые друзья, викингам завидуют вслух, желают удачи, богатств. Викинги хмуро огрызались. Русичам притворствовать легче, а викинги в проигрыше, у них лица темнее туч.

-- Попытаем счастья в Царьграде,-- говорил Ингельд, голос его звучал натужно, глаза за одну ночь ввалились, под ними повисли желтые круги.-- Ромейский двор богат, а трудности там велики... Бунты, претенденты на престол, натиск болгар... А ромеи воевать любят чужими руками!

Викинги хриплыми голосами отвечали, но в их лицах ярл читал свое сокрушительное поражение. Викинг не боится быть убитым в бою. Кто падет с мечом в руке, уходит в небесную дружину Одина. Но сейчас они чувствовали себя так, словно их выпороли и вдобавок вытерли о них ноги.

-- Ромеи вообще не умеют воевать! -- выкрикнул Ингельд, стремясь поднять дух.-- Ромейские мужчины слабы как женщины!

Викинги одобрительно кричали хриплыми испитыми голосами. Но дружинники начали почему-то хмуриться, некоторые словно бы искали кого-то глазами. Наконец их ряды раздвинулись, вперед вышел смуглокожий дружинник с кудрявой бородкой. Он был выше среднего роста, неплохо сложен, в легком пластинчатом доспехе. Темные, как спелые маслины, глаза взглянули с затаенной ненавистью.

-- Я ромей,-- произнес он негромко, но услышали даже викинги на драккаре.

Ингельд с высоты своего громадного роста уставился насмешливо, словно увидел говорящего осла:

-- Ты? Надо же! Уж не хочешь сказать, что я не прав?

-- Хочу.

-- Значит, я лжец? -- продолжал допытываться Ингельд. Голос был веселым, почти радостным. Наконец-то нашел на кого выплеснуть ярость. Рассечь человеческую плоть, чтобы кровь брызнула на губы, ощутить ее соленый вкус на губах!

-- Лжец, и самый подлейший,-- ровным голосом сказал дружинник, назвавшийся ромеем,-- но ты еще можешь взять свои слова обратно.

Ингельд все еще забавлялся:

-- А если нет?

-- Тогда я вобью твои лживые слова в твою лживую глотку! Вместе с зубами.

Среди дружинников послышался довольный ропот, а на кораблях наступило молчание. Усмешка покинула лицо Ингельда. Он оскалил зубы так страшно, что сам ощутил как вокруг него повеяло смертью.

-- Ты,-- сказал он лязгающим голосом,-- плевка не стоишь...

Ладонь упала на рукоять меча. Он успел вытащить его до половины, но кулак дружинника мелькнул с такой быстротой, что все увидели только смазанное движение. Сухо стукнуло. Ингельд стоял как стоял, только глаза внезапно остекленели. Викинги потрясенно застыли. Их ярла словно поразило молнией! Привыкли, что мощный удар сбивает человека оземь, а тот вскакивает и, размазывая по лицу кровь, снова бросается в бой. А здесь лишь вздрогнул, но уже в беспамятстве!

Наконец колени ярла подогнулись, он опустился на землю там, где стоял. Двое викингов бросились к упавшему. Ингельд завалился на бок, его подхватили, держали под руки. Изо рта потекла красная струйка. Он тряхнул головой, затуманенные глаза прочистились. Плюнул на подставленную ладонь соратника, и в красной пене блеснули два белоснежных обломка. Кто-то из дружинников взревел от восторга: Никита сделал, что обещал!

Ингельд медленно поднялся, ноги расставил, смотрел на дерзкого. Глаза ярла налились кровью.

-- На смерть,-- прохрипел он.

Дружинник медленно потащил из ножен длинный узкий меч. На синеватом харалуге блистали узоры восточных кузнецов. Его меч был явно легче, но выглядел даже опаснее огромного меча викинга.

-- Я готов,-- ответил он холодно.

Дружинников легко раздвинул Войдан. Все взоры невольно уперлись в воеводу. От него исходила власть, уверенность в себе и в умении повелевать людьми. Густые кустистые брови оглядели схватку с неодобрением:

-- Я мог бы запретить... и должен был бы! Но ты, Никита, зазря считаешь, что у тебя здесь не родина, никто не вступится за друга... Любой готов сразиться за тебя, ибо ты хоть и ромей, но уже русич. Думаю, это лучше мне. Я десять лет служил в Царьграде, оромеился малость сам... Эй, ярл! Я встану за Никиту. Да и для тебя это достойнее, чем драться с простым дружинником.

Ингельд процедил сквозь зубы:

-- Что такое: ярл, конунг, базилевс? Прежде всего мы -- мужчины.

-- И то верно,-- пробурчал Войдан уважительно.-- Даже базилевс не каждый мужчина... Но у нас, на Руси, есть древний обычай. Всяк может встать заместо вызываемого на бой.

Дружинники одобрительно загудели. Ярл Ингельд был страшен в бою, знали, видели сами. А слава Войдана, если уцелеет, подпрыгнет еще выше. Выйти вместо своего дружинника! Вот уж истинно отец.

-- Так поступают трусы,-- сказал Ингельд яростно. Он уже полностью овладел собой, а жизненной силы в нем было на троих.-- Я хочу драться с ромеем!

-- Таков обычай и у вас,-- напомнил Войдан.

-- Да! -- гаркнул Ингельд.-- Чтобы сильный не мог обидеть слабого! Но тогда этот ромей должен признать, что ромеи -- трусы!

Викинги орали на драккарах, потрясали оружием на причале и берегу. Краем глаза Ингельд смерил расстояние до ворот, но дружинники там оставались на местах.

Никита сказал быстро:

-- Воевода, кому доказываешь, что я свой? На Руси каждый -- свой. Я хочу сойтись с этим зверочеловеком!

-- Эх, Никита,-- сказал Войдан сожалеюще, он сделал шаг назад.-- Надо иногда давать другим пролить кровь за друга...

Неожиданно из толпы викингов выступил гигант. Голый до пояса, с широкими металлическими браслетами на запястьях и бицепсах. Пояс был из крупных склепанных вместе булатных пластин. Темное от солнца тело было покрыто шрамами, будто он собирал их всюду, даже на лице было их столько, что хватило бы на всю команду драккара.

-- Берсерк,-- прошелестело в топле суеверное.-- Одержимый!

-- Эту возможность тебе дам я,-- заявил берсерк и захохотал страшно.-- Твою кровь выпьет мой меч!

Войдан обнажил меч. Он, как и Никита, был на полголовы ниже противника, не так размашист в плечах, хотя среди простых мужиков оба выглядели силачами. Просто оба викинга были великолепны: молодые гиганты, мускулы как удавы, синие глаза мечут молнии, золотые волосы, перехваченные на лбу булатными обручами, красиво ниспадают на крутые, как горы, плечи. У обоих груди широки, пластины мускулов выпячиваются мощно, красиво.

Ингельд встал против Никиты, а берсерк со зловещей улыбкой, от которой стыла в жилах кровь, потащил через плечо меч, зрители ахнули от его размеров, и кивнул Войдану.

Наиболее добросовестные викинги и дружинники, опора любого вожака, перемешавшись, совместными усилиями оттеснили зевак, образовали круг, мечами и копьями удерживали напор. Те особо и не напирали, нехотя сознавая их правоту, только кричали через их головы, подбадривали, подавали советы, лаялись.

Ингельд словно взорвался, как спелый стручок. Только что был за пять шагов от Никиты, но никто не заметил когда одолел их. Никита был отброшен к стене щитов, ими загородились добровольные стражи, утонул в грохоте и лязге, съежился, исчез под градом яростных ударов. Видно было только неистовствующего викинга: озверелого, спешащего выпустить распирающую его мощь, чтобы не разметала его окровавленные клочья по всему берегу.

Войдан боялся бросить в ту сторону взгляд, ибо его противник дико взвыл, зарычал, начал люто грызть край щита. Глаза выкатились, налились кровью как у взбесившегося пса. Лицо покрылось смертельной бледностью, изо рта пошла пена. Войдан ощутил холодок страха. Берсерк опасен, не придерживается канонов боя. Даже смертельно раненый, еще рвется в бой, наносит удары с удесятеренной силой, в исступлении лезет голой грудью на копья и острия мечей!

-- Ну же,-- сказал Войдан громко, заставляя себя стряхнуть оцепенение страха,-- хватит слюни да сопли ронять! Без сопливых скользко.

Берсерк прыгнул, и Войдан отступил и упал на колено под лавиной ударов, под каменной бурей, под страшными ударами, что обрушились со всех сторон. Нечего было и думать как-то нанести удар, он оставался жив лишь потому, что осатаневший берсерк осыпал ударами, не выискивая щели в защите. Однако оглушенный Войдан ощутил, как онемевшей руке стало легче, ее потянуло в сторону, под ногами бешено вертелся обломок его щита, а другой жалкими лохмотьями висел на руке. Голова гудела от ударов, плечи и грудь ожгло болью. Звякнули и отлетели две пластины панциря. Его меч судорожно дергался из стороны в сторону, не парируя удары, а только ослабляя их мощь.

В толпе стояло благоговейное молчание, где слышалось только сопение бойцов и лязг железа. Оба викинга были богами войны! Ромей и русич шатались и пытались пятиться, но упирались спинами в стены из щитов и дротиков. Викинги били как кузнецы по наковальням, вгоняя противников в землю.

В третий или четвертый раз Войдан, ощутив за спиной сопение толпы и даже запах браги, делал торопливый шаг в сторону, а берсерк в ярости продолжал рубить, пока не обнаруживал, что противник опять ускользнул как угорь.

Он был покрыт потом, мышцы перекатывались под гладкой кожей, вздувались как сытые змеи, но было видно, что берсерк может сражаться так без устали до утра, а затем и до вечера. Он рубил яростно, хрипел, вращал налитыми кровью глазами, брызгал пеной, сыпал руганью, его меч рассекал воздух во всех направлениях...

И вдруг хрустящий звон разрываемой плоти сотряс мир. Зрители за спиной берсерка на миг увидели, как из спины высунулось окровавленное лезвие, тут же исчезло, оставив красную щель. Берсерк вскрикнул, не от боли -- от ярости.

Он еще рубил и рубил, Войдан отшвырнул остатки щита и с трудом закрывался мечом, уже иззубренным, наконец из груди и дыры в спине викинга широкой струей плеснула кровь. Меч воеводы перерубил важные жилы, кровь хлестала так бурно, что берсерк бледнел на глазах. Наконец он стал двигаться все медленнее, остановился, выпрямился во весь рост, вскрикнул страшным громовым голосом:

-- Один! Иду к тебе!

И рухнул навзничь, огромный, как срубленное дерево. Рана была в левой стороне груди, и в толпе суеверно зашептались, как он мог еще сражаться с разрубленным сердцем!

Войдан покачал головой. Подбежал отрок, почтительно взял из рук сильно зазубренный меч. Воевода сильно запыхался, уже немолод, с новым берсерком драться уже не смог бы. И хотя лоб еще не взмок, но воздух уже хватает как рыба под солнцем.

А в другом конце круга Ингельд все еще наступал на ромея, обрушивал град ударов. Он знал, что моложе и сильнее, в нем живет ярость Одина, неистовство Тора и ловкость Локи. Но в отличие от берсерка его учили владеть мечом лучшие бойцы при дворе его отца, а этого ромей не знает... Скоро узнает!

Наконец Ингельд понял, на что надеялся трусливый ромей, усмехнулся. Викинг, мол, зря растратит силы, устанет, тут его и можно будет поймать на подлый удар... Не знают эти плюгавые греки, что люди Севера могут без устали сражаться с утра до вечера, у них другая кровь и другие мышцы!

Он обрушил град ударов еще яростнее, отшвырнул щит и перебрасывал меч из руки в руку. Ромей едва успевал подставлять то обломок щита, то меч. Наконец и он отшвырнул измочаленный щит, оба сошлись с мечами.

Толпа ахала, везде были раскрыты рты. Викинг был красив, ему сочувствовали и на него ставили деньги даже в русской дружине. Он дрался красиво, а ромей как-то скучно, чем-то похоже на Войдана, ромейская служба сказывается, не скакнет в сторону, не кричит и не лается, дыхание бережет, лишнего шагу не ступит...

Искры высекались при каждом ударе мечей. Ингельд попробовал оттеснить ромея к трупу берсерка, только бы заставить споткнуться, но ромей переступил, не глядя, будто отрастил и на затылке глаза, затем перестал отступать вовсе, незаметно повернул викинга так, что солнце слепило глаза, сам начал теснить медленно, но неотступно.

Ингельд дрогнул, ромей все же дерется более умело. Он отпрыгнул, избегая сверкнувшего прямо перед глазами лезвия, но из-за слепящего солнца не мог сразу сообразить, близко или далеко ромей, где отблеск на его доспехе, а где солнечный зайчик на лезвии меча.

Он торопливо отбил коварный косой удар, собрался шагнуть в сторону, когда слепящий зайчик ударил по глазам. И тут же вслед за секундным оцепенением острая боль пронзила горло...

По всей толпе, будь там викинги или дружинники, пронесся вздох. Ингельд вздрогнул, словно его ударили позорным кнутом раба, выпрямился. Его белокурая голова наклонилась и скатилась на землю, орошая ее хлещущими во все стороны пурпурными струями. Синие глаза смотрели с недоумением.

Обезглавленное тело качнулось и рухнуло с таким грохотом, что дрогнула земля, а от берега отхлынула волна, вздыбив драккары. Викинги на борту угрюмо отводили взоры. Их честному бою ромеи противопоставили подлый бой. Силу и отвагу одолели умением и коварством. Но прошли времена героев, теперь людей интересует только победа. А какой ценой -- на это, позабыв заветы богов, обращают внимание все меньше.

Никита вскинул окровавленный меч:

-- Кто еще скажет, что ромеи не могут драться?

Голос его не прерывался от усталости. Пожалуй, это больше всего удержало разъяренных викингов. Ромей победил умением. Умение при нем и останется, а сил хватит еще на два-три таких поединка. Даже больше, потому что Ингельд в самом деле был лучшим. Он к тому же был ярлом-берсерком, умел приходить в священную ярость, но мог и в разгар кровавого боя оставаться холодным, как льды его родины. Нет, пусть русичи дерутся между собой, как у них всегда случается, а им повезет в другой раз больше...

Рольд расправил плечи, чувствуя, как будто у него выросли крылья и одновременно на плечи свалилась каменная гора.

-- Отнести павшего ярла на корабль,-- велел он.-- Мы похороним его в море по своим обычаям! Конунг Вольдемар даст нам корабль для сожжения.

По взглядам, бросаемым на него исподтишка, понял, что особой схватки за место вожака не будет. Он был первым после Ингельда, теперь ему вести викингов до далекого Царьграда!

Пока викинги уносили павших на корабли, Тавр пробрался к Войдану, обнял:

-- Знал, что ты -- знатный воевода, но чтоб вот так сразить берсерка! Надо ли тебе было так рисковать? Владимир будет серчать.

-- Он? Пусть сам не лезет в каждую драку! Все что-то доказывает... Я не себя тешил, во мне уже нет ребячьей драчливости. Но дух наших ребят поднял.

Тавр прищурился:

-- Да и славу свою укрепил, признайся. Теперь тебя готовы в задницу целовать, до того всем мил стал. Надо же: воевода идет в бой вместо простого дружинника! Ну, благодетель! Ну, отец родной...

-- Брось,-- отмахнулся Войдан, не обиделся.-- Берсерка сразить нетрудно. Если только выдержать первый наскок да брызганье слюнями. Чем больше орет да кидается как пес на забор, тем больше ошибается.

Тавр не мог успокоиться:

-- Но какова выучка ромеев, а...? Судя по вам двоим, дерутся здорово. Не понимаю только, как это наши их бивали? Хоть Вещий Олег, хоть Игорь или великий Святослав?

-- Выучка у ромеев лучше,-- признал Войдан рассудительно.-- Да только мало кто ее проходит. Обучение денег стоит, вот и снаряжают войско тяп-ляп. Потому правильно обученный ромей почти всегда победит хоть викинга, хоть русича. У нас выучка совсем хреновая, все на отвагу да крепость рук уповаем... А вот если поставить целое войско ромеев против войска викингов, то викинги победят как пить дать. Необученные викинги лучше дерутся, чем необученные ромеи... Это учти, нам еще придется схлестываться как с одними, так и с другими!

Последние мешки с серебром и золотом были погружены на драккары. Рольд по очереди обнял Владимира, Войдана, Тавра, хлопал по плечам знатных бояр и воевод, улыбался, обещал хранить дружбу. Смерть в бою или поединке привычна, а место ярла пустым не бывает. Зла на конунга хольмградцев не держал в самом деле. Судьба переменчива. Сегодня боги помогли ему, завтра помогут викингам!

Владимир тоже улыбался, хлопал викингов по плечам, по спине. Воинская судьба переменчива, но сегодня победил он. А в завтрашний день пусть смотрят волхвы, у князя хватает хлопот в дне сегодняшнем.

-- Поклон Царьграду,-- пожелал он. Голос его дрогнул, будто на горле сомкнулись хищные пальцы. Рольд быстро взглянул на конунга, но тот уже смотрел поверх его головы. Лицо застыло в каменной неподвижности.

-- Передам,-- пообещал Рольд.-- Что сказать Олафу, если встретимся?

-- Обязательно встретитесь,-- пообещал Владимир все тем же странным голосом.-- А Олафу... просто скажи, что скоро увидимся.

-- Ты собираешься в Царьград? -- удивился Рольд.

Непонятная улыбка тронула губы князя. Но слова были еще непонятнее:

-- Кто из нас может противиться судьбе?

Глава 20

По случаю победы истинной веры у капища всю ночь горели восемь священных костров. Они и раньше не погасали, пламя поддерживали из поколения в поколение, но последние годы костры едва тлели. Сейчас же с приходом новгородцев полыхали во всю звериную мощь, озаряли красным светом стены и столбы, лица волхвов.

Волхвы собрали молодых парней и девок, долго бродили среди них с факелами, несмотря на солнечный день, бормотали, вздрагивали, простирали к небу длани. Народ собрался, смотрел со страхом и ожиданием.

-- Сварог! -- слышался часто повторяемый крик.-- Сварог! Дай знак! Услышь и укажи!

В напряженной тишине вроде бы послышался далекий рокот грома. В толпе ахали, волхвы торжествующе закричали. Заревели рога, застучали бубны. Один из младших волхвов бросился в толпу, за ним, расталкивая народ, устремились два рослых помощника волхвов.

По толпе прокатился вопль жалости, когда к капищу повели парня и девушку. Они с ужасом смотрели на жертвенный камень. Верховный жрец смотрел поверх голов, пальцы небрежно играли ритуальным ножом. Ветер трепал седеющие волосы. Темное изрубленное морщинами лицо было бесстрастным.

Парень шел бледный, ничего не видя. Девушка откровенно плакала, слезы бежали из широко распахнутых глаз. На щеках блестели мокрые дорожки. Пухлые губы дрожали. Прозрачные капли задерживались в ямочке на подбородке, срывались на грудь мелкими жемчужинками.

-- Добрая жертва,-- гомонили в толпе,-- чистые души...

-- Сварог будет доволен...

-- Да уж, этих возьмет к себе!

Владимир в сопровождении бояр и воевод подъехал на конях. С высоты седла разом охватывал взглядом взбудораженный народ, группу волхвов со главе с верховным, кучку знатных бояр и воевод, эти держатся особняком, лица своей малой дружины. Сердце колотилось быстро, он чувствовал знакомое лихорадочное возбуждение. Среча снова давала возможность многое поставить на кон. И выиграть. Или...

Волхв знаком велел девушке встать на колени спиной к плахе и положить голову на жертвенный камень затылком. Белое горло было обращено к небу, чтобы Сварог первым увидел брызнувшую фонтаном кровь. Русая коса расплелась, скрыла ложбинку, по которой кровь должна была стечь в подставленную чашу.

Она закрыла глаза. На шее часто-часто билась голубенькая жилка, веки трепетали как крылья бабочки на ветру. По горлу прошел комок, она судорожно сглотнула. В толпе послышались жалостные вздохи.

Верховный волхв приблизился, неспешно принял нож из руки помощника. Солнце тускло блеснуло на отполированном кремниевом лезвии. Одной рукой он придержал девушку за лоб, другой занес руку с ножом:

-- Во славу великого Сва...

Владимир вскинул руку и грянул звонким сильным голосом:

-- Стойте!

Верховный задержал руку в воздухе, изумленно оглянулся. Волхвы зароптали, бросали на князя недовольные взгляды. Тавр кивнул охране князя, те сразу изготовились к короткой резне.

-- Стойте,-- повторил Владимир спокойнее, но все тем же сильным голосом, чтобы его слышали все.-- Священны обычаи предков, не в воле человека их нарушить! Никто не должен мешать волхвам исполнять их обряды. Это князь служит людям, а волхвы -- богам. Но Киев взят копьем нашим, мы -- победители! Потому лишь наши волхвы могут приносить жертвы у этого священного камня и выполнять волю богов!

За его спиной послышалось движение. Он чувствовал по приглушенным голосам, что близкие к нему люди уже угадали, что он задумал, быстро придумывают, что делать дальше.

-- Слушайте все! -- возвысил Владимир голос почти до крика.-- Боги оскорбятся, если им будут приносить жертвы побежденные, а не победители. Посему повелеваю. Священные обряды нашим богам будут блюсти волхвы, прибывшие с моим войском!

Борис вышел, тяжело ступая и, зыркая по сторонам, неспешно снял с пояса короткий топор с широким лезвием. По синеватому металлу бежали замысловатые знаки. Повертел топор в руках, блестя железом, внезапно размахнулся и высоко швырнул над головой в воздух.

Верховный волхв вздрогнул, отпустил девушку и попятился. В толпе везде были задраны головы, все следили за блистающей в небе искоркой.

Блеск вдруг стал ярче, и вот уже осколок солнца падает с небес, свистит и воет, распарывая воздух!

Борис поймал за топорище высоко, провел по воздуху, едва не коснувшись земли, снова вскинул и задержал в задранной руке. Повертел чуть, снова швырнул вверх. В толпе пошли шепотки, только древние старики помнили об этом древнем обычае выбирать жертву. Аксиномантия -- гадание топором, в те времена князь и волхв были в одном лице...

Верховный волхв нахмурился, что-то сказал помощнику. Тот шагнул в сторону, но там люди Тавра его скрутили и уволокли. Еще двое рослых и с опущенными забралами подошли к верховному и стали по бокам. Их сопение было угрожающим.

Парень с надеждой смотрел на кувыркание топора, а девушка наконец подняла голову, непонимающе обводила толпу расширенными глазами.

Борис ухватил топор и вдруг закричал пронзительным, как у болотной птицы голосом:

-- Вот, кого Сварог избрал! Вот они!

Толпа испуганно расшарахнулась перед указующим топором. В одиночестве оказался осанистый мужчина, а при нем хорошо одетый упитанный парень в богатой одежде. Варяжский гость по имени Федор, богатый купец с сыном, они часто ездили через Русь в страны Востока, возили товары. Его многие знали, не любили за заносчивость и скверный нрав. С каждый поездкой он становился толще, наливался дурной кровью, одевался ярче и богаче. На этот раз явился с сыном, явно готовится передать ему дело. Оба при виде топора побледнели и вытаращили глаза. Что за игру придумал князь, захвативший Киев?

Варяг не успел раскрыть рот, как к нему подскочили, заломили руки. Он пришел в себя и начал вырываться только у жертвенного камня, а его сын, здоровый, как молодой бык, даже и не пикнул: Кремень втихомолку шарахнул его кистенем в висок.

-- Сварог требует жертву немедля! -- гаркнул Борис

Варяга спешно растянули десятки рук, запрокинули голову, вцепившись в пышные волосы. Борис выхватил у верховного каменный нож, ударил по горлу. Кровь брызнула горячим дымящимся фонтаном. Борис быстро подставил чашу.

Среди волхвов оцепенение сломалось, кто-то громко возроптал. Борис торопливо передал чашу ближайшему дружиннику, ударил лезвием по горлу сына варяга, того распяли так, что едва не разрывали на части.

Владимир, привстав на стременах, зорко осматривал необъятную толпу. Потрясенные, однако лица светлеют, по-новому начинают посматривать на чужаков-новгородцев. Эти лапотники, угождая их общему русскому богу, своих соратников не пожалели! Да оно ж, ежели поглядеть, и лучше так. Чужие что, еще придут, а свою кровь лить как-то жалковато, если можно не лить или заменить...

Борис сорвал с окровавленной шеи варяга большой золотой крест на цепочке. В толпе пошел ропот, не слишком громкий, а Борис с размаху швырнул крест в пыль, плюнул вслед. У сына варяга крест оказался меньше, серебряный, зато с дорогими камешками. Борис бросил его под копыта коня Владимира.

-- Зришь, княже,-- сказал он с подъемом.-- Сварог видит кого избрать! Крови своего народа не желает видеть, а эти двое были нечестивцы вдвойне. Они даже своего бога забыли, начали поклоняться чужому!!!

Из толпы крикнули:

-- Верно! Он даже от своего имени варяжского отказался! Тьфу!

-- Верно!

-- Сам Сварог направлял топор!

-- Живи и здравствуй, княже!

-- Слава великому князю киевскому!

Владимир наклонил голову, пряча усмешку. Сердце стучало ликующе. Гридни подняли девушку, повели от камня к толпе. Кто-то одел ей на голову венок с цветами. В передних рядах она затерялась, только водовороты человеческих тел показывали ее движение. Парень бросился за ней, но ему мешали, обнимая, хлопали по спине и плечам, даже целовали.