прозвали. Было, было дно у этой пропасти, что открывалась за дверью;
далеко, дико далеко, не долететь... и что-то там ворочалось на дне,
скрежеща чешуей, глухо порыкивая, вытягиваясь в полный рост...
Гордость, жалость - или понял что-то битый бес, увидел шанс, зацепку - и
бросился в пропасть, да не успел?! Я ослабил перевязь, поправил трезубец
за спиной и прислушался. Нет, Пауков в цирке не было, их бы я почуял
наверняка. Один, один пришел, гад скалящийся, один, но - промахнусь. Как
Харон. Как Кастор. Не чувствовали мы его. А он нас - да. Злобу нашу,
страх, ненависть... Наверняка бил.
преувеличенно прямо. Пустотник покосился на приближающегося человека,
хмыкнул нечленораздельно, отслеживая взмах, и в это растянувшееся
мгновение я увидел то, что бросило вчера Кастора от барьера.
уже обвитой толстыми пульсирующими кольцами, от укусов ее игрушечных,
никчемных - зверь выглянул на секунду из-за двери, зверь жадно облизывал
губы раздвоенным языком - и я понял, почему бои провинившихся бесов с
Пустотниками проводились при закрытых дверях, и обязательно один на один.
наземь - и я ударил в приоткрывшуюся дверь всем телом, выдергивая из-за
плеча родной Лисиппов трезубец...
Харона. Я перехватил трезубец для решающего выпада, и в следующую секунду
дверь внутри Пустотника распахнулась окончательно - я ощутил, как он
пытается сдержать ее неукротимый напор, зажимая рассеченную грудь - и
пропасть позади двери перестала быть пустой.
под низким лбом глазки, розовая пасть с узким длинным язычком и
белоснежными клыками. Тело, закованное в зеленоватую чешую с металлическим
отливом, прочно покоилось на треугольнике мощных лап и мясистого хвоста.
Передние лапы были кротко сложены на груди и выглядели обманчиво хилыми по
сравнению с могучим постаментом. По клиновидной груди текла густая кровь.
первый ряд партера.
Реализовавшего, наконец, свое Право на смерть. Затем ящер оглядел
задохнувшиеся трибуны и повернулся ко мне, топорща теменной гребень.
грозный, нарастающий шорох, шелест, бормотание тысяч осенних листьев... На
этот раз голос Зала Ржавой подписи не нес с собой видений. Может быть,
видения сумели стать реальностью?..
те, которые Я. И я ощутил их тяжелое дыхание.
Совсем.
зверем. Но сегодня перед Зверем стояла Пустота. И эта Пустота - убивала.
западных трибун, стараясь оставлять центр строго по левую руку...
руками во что-то мягкое и стонущее. Этим чем-то при ближайшем рассмотрении
оказался лежащий ничком Пустотник. Раненый. Чуть поодаль валялся сломанный
трезубец и исковерканное тело ланисты Харона. Голова его осталась почти
цела, если не считать разорванного уха, и черные брови резко выделялись на
фоне белой окаменевшей маски с заострившимся носом. Красные следы от
пощечин умерли вместе с Хароном.
корчился ответ на многие вопросы. Я наклонился, подхватил обмякшего
Пустотника, взвалил его себе на плечи и побрел к выходу. Бесы молчаливо
расступились передо мной, Кастор откачнулся от своего барьера и на миг
прислонился лбом к моей руке. Потом он упал, сел, и уже сидя глядел мне
вслед.
приближающемуся центуриону Анхизу и подумал, что жизнь все-таки довольно
скучная штука. За Анхизом виднелись Пауки. Дюжины три ретиариев с сетями и
десять метателей. В другой конец улицы я даже не стал смотреть. Там
наверняка было то же самое.
плечо. - Говорил ведь тебе... А ты - время, мол, придет... Пришло,
значит...
дыхание на своем затылке.
Порченым - мы будем в казармах. Поговорить надо. Сам сказал - пришло
время. Иначе...
восемьдесят четыре беса Западного округа в полном традиционном вооружении;
и пятеро первых несли труп Харона. Восемь школьных ланист стояли в одном
строю со своими каркасами. Шипы браслетов, бичи, кованые копыта... и Анхиз
не мог не догадываться, что будет с ним, и с его Пауками, и с тысячами
горожан, пришедших в цирк - что будет, если все, лишенные Права,
одновременно ударятся в амок в центре города.
одного из них мелькнула перед глазами такая картина: равнина, на которой в
боевых порядках замерли бесы - рудничные, беглые, манежные, всякие...
смерть или нет, но - постарайтесь...
делал, куда бы ни шел - я иду к нему.