Ификл, не любивший жирного мяса. - А потом - жениться. Так что молчи и
думай о возвышенном.
было видно: да, не может. - Сходить водички попить? Или... ты как думаешь,
Ификл?
сыновьями теснились ближе к желтовато-блеклым ступеням из местного
мрамора, к колоннаде, ведущей в прихожую мегарона, откуда должен был с
минуты на минуту появиться (и все не являлся) Эврит Ойхаллийский с
дочерью-невестой, открыв тем самым жертвенную церемонию; прочие отставные
женихи норовили встать рядом с Гераклом-победителем и предназначенным
Аполлону-Эглету белым конем.
нравилось, но он не мог понять - чем?
памятный разговор с Эвритом-Одержимым, пропавший с ночи гулена-Лихас -
этого хватало с избытком, чтобы тухлый привкус не уходил изо рта, и тупо
ныл рассеченный в Критском Лабиринте бок; очень хотелось исчезнуть с Эвбеи
(хоть вместе с нелепо выигранной невестой, хоть без) и очутиться где
угодно, но лучше в Тиринфе, под защитой могучих башен, знакомых каждым
щербатым зубцом, и стен толщиной в пять оргий.
могли договориться.
ты ему скажи! Пусть за меня постоит... я быстро, никто и не заметит! Эврит
и так задерживается, пока придет, пока то, пока се... В конце-то концов,
что Аполлону, не все равно, кто для него коня прирежет - я или Ификл?!
для окружающих меняясь с братом накидками. - Только поторопись, а то жену
молодую проворонишь... или ей тоже все равно - ты или я? Надо будет при
случае поинтересоваться...
проталкиваться к боковой галерее, намереваясь обойти дворец с тыла; Иолай
же погладил безразличного к ласке коня - ох, и восплачут кобылы табунов
ойхаллийских, гривы землей посыпая! - и зачем-то двинулся следом.
мегарона... да что ж это Эврит, в самом деле?!
поросший праздничными венчиками гиацинтов склон, Иолай на миг задержался -
гул толпы, дожидающейся начала обряда, сюда доносился еле-еле, глухим
бормочущим шепотом - и поднял голову, бездумно разглядывая террасу второго
этажа, резные столбики перил, потемневшие балки перекрытий, свисающую
почти до земли веревку с измочаленным концом...
у основания перил, хищной птичьей лапой вцепившись в податливое
волокнистое дерево.
вдруг замолчал.
он, - и заспался после трудов праведных?
веревку - крюк держался прочно, - смерил взглядом расстояние до перил и
одним мощным рывком бросил свое тело почти к самой террасе, молниеносно
перехватившись левой рукой рядом с крюком. Потом, продолжая висеть, он
подтянулся, вгляделся в невидимый для Иолая пол террасы и перемахнул через
затрещавшие перила.
бывало всегда, когда предчувствия становились реальностью - и Иолай,
взобравшись на верхнюю террасу, тоже увидел бурое засохшее пятно на
крайнем из столбиков.
Иолай выдернул крюк, смотал веревку в кольцо и повернулся к Алкиду.
проигравшегося в кости гуляки, беззлобного буяна и любителя свинины с
черемшой и барбарисом не было; полгода безделья провалились в какую-то
невообразимую пропасть, грохоча по уступам, и Иолаю оставалось лишь одно,
последнее, привычное: прикрывать Гераклу спину, надеясь, что Ификл, в
случае чего, удержит дорогу к воротам...
настежь распахнул дверь, ведущую во внутренние покои.
воинственными бистонами, когда проклятые кобылы-людоеды растерзали
сторожившего их шестнадцатилетнего Абдера, младшего сына Гермия; и Геракл
проламывал собой ряды копейщиков в островерхих войлочных шапках, слыша
страшный крик умирающего мальчика, топча живых и мертвых, и не успевая, не
успевая, не успевая...
приблудившегося к ним Лихаса.
комнатами, всплескивая рукавами сумрачных переходов, кидаясь под ноги так
и норовившими всхлипнуть половицами, суматошно пытаясь запутать,
заморочить, не пустить в сокровенное, в сердцевину; "Плесень... - дважды
бормочет Геракл, не останавливаясь, - плесень..." - и
Ананка-Неотвратимость смотрит его бешеными глазами в красных ветвистых
прожилках, дышит его ровным беззвучным дыханием зверя, идущего по следу,
сжимает пальцы рук в каменные глыбы кулаков; пустота крошится в мертвой
хватке, стены шарахаются в стороны, бледнея выцветшими фресками, шум толпы
то уходит, то снова приближается, накатываясь прибоем и разбиваясь
брызгами отдельных взволнованных возгласов - потом неожиданно становится
светло, и, уворачиваясь от летящего в голову кувшина, Иолай понимает, что
Геракл только что убил человека.
мелкими острыми черепками; вспышкой отражается в сознании: рычащий Геракл
рвет веревки на распластанном поперек странного приземистого алтаря
Лихасе, веревок много, слишком много для худосочного парнишки с кляпом во
рту, труп с разбитым кадыком грузно навалился Лихасу на ноги, а за ними -
Гераклом, Лихасом и незнакомым мертвецом - виден балкон, головы людей
внизу, во дворе, жертвенные треножники и белое пламя нервно гарцующего
коня, и еще пламя, золотисто-пурпурное, а над накидкой Ификла каменеют его
глаза, одни глаза, без лица, обращенные к Иолаю... нет, не к Иолаю, а к
колоннаде перед мегароном, над которой и расположен балкон; черная быстрая
тень перечеркивает увиденное, тело откликается само, привычно и равнодушно
- и, сбрасывая с колена на пол хрустнувшую тяжесть, Иолай понимает, что
тоже только что убил человека.
крюком, которое парнишка поймал освободившимися руками и еле успел
отдернуть от Геракла - иначе тот непременно сослепу разорвал бы и эту, ни
в чем не повинную веревку.
плещущим пшеничным полем с кровавой межой горит яростный взгляд Ификла
Амфитриада.
богиней брака!
вопрошает басилей.
могу, ахейцы, заранее скорбя об участи внуков нерожденных! Боги, подайте
знамение! Внемлите, бессмертные...
Обернувшись, Иолай видит: затекшие ноги не удержали спрыгнувшего со стола
парня, тело его ящерицей скользнуло по полу к двери, до половины
высунувшись в коридор; Лихас вскидывается, снизу посылая крюк вдоль
коридора, веревка на миг натягивается струной - и обвисает.
встать и не может. - Сорвался, сволочь! Они же меня... они же меня в
жертву хотели, гады! Я заполночь к девке полез, а они меня - сзади... еще
и смеялись, паскуды! - радуйся, мол, доходяга, такая честь, из дерьма в
жертву самому Гераклу!.. я уж и впрямь - с отчаянья радоваться начал...
хоть какая-то польза от меня...
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Сертаков Виталий
Куликов Роман
Шилова Юлия
Сапковский Анджей