лестницей. - Я ищу друга, и ученика своего друга, и хочу найти их раньше,
чем забуду себя, потому что тогда я забуду и их...
едкая, как желудочный сок...
то вообще никакая; я сижу и дышу, и радуюсь тому, что я дышу, и что дышу -
я, а не кто-то, кого Дом упрямо подсовывает на мое место..."
его вздрогнуть, но сил уже больше не остается ни на что.
трещины наросли лохмотья белесой плесени, лохмотья боли и воспоминаний, но
боли все-таки было больше, и он уже не осознавал, что - умирает.
человек. Временами он приходил в себя, в того себя, который сумел неделю
назад заползти в эти развалины; в того "себя", который изо всех сил
пытался не выть - и не всегда мог; и тогда он смотрел на пальцы своей
левой руки с серебряным перстнем на безымянном.
умирающего утерян, утерян в дебрях боли, но когда он видел перстень - он
иногда умудрялся встать, цепляясь за стену, и дотащиться до окна с выбитой
рамой.
раненный зверь завизжал, прокусив губу, и вцепился в подоконник, чтобы не
упасть. Изорванный халат распахнулся, открывая впалую грудь, потную и
безволосую. Визг заметался по ночной улочке окраины, отразился от
стынущего неба и заставил вздрогнуть и оглядеться толстяка на лавочке,
наслаждавшегося прохладой и покоем. Толстяк взволнованно засопел,
прислушался и отхлебнул из плоской фляги, недовольно качая головой.
смятого тряпья. Нечесаная борода задралась вверх, и в выпуклых, широко
распахнутых глазах отразились звезды. Звезды неба, заглядывавшие ему в
душу; звезды неба, мерцающие между балками разрушенного дома - его
ненадежного убежища.
небо... Крыши нет... нет!.. Уйду, скоро уйду... совсем..." И задохнулся в
дыму и огне пожара - где-то далеко, там, где у него раньше было сердце.
хоть бродяга, шлюха, вор... хоть пьяный толстяк с улицы...
мычащий обрубок человека некогда был Предстоятелем. Предстоятелем культа
настолько древнего, что даже имя бога над угасшими алтарями прочно
забылось людьми, и мифы о нем канули в небытие, и ни на одном Перекрестке
не было ему пищи.
Пока ты жив. Даже если ты - животное.
Его Перекресток. Опустошенный, иссякающий и, наверное, последний. Они
умирали вместе.
появились. Человек беспокойно заворочался, хрипя и пытаясь прорваться
сквозь боль, понять... и понял, почувствовал, что над ним - крыша.
Предстоятель не мог ошибиться. Была и мешала уйти. И четыре силуэта
медленно зашевелились в углах комнаты, где хрипел сейчас забытый
Предстоятель забытого бога.
над телом; четыре контура - и плечи их гнулись и дрожали от страшного
напряжения, словно на них взвалили всю тяжесть мира. Они держали крышу, ту
крышу, которую сами же создали, стянули, сбили из невидимых, но прочных
плит - крышу их общего противостояния, из-под которой нельзя было уйти.
слова с усилием, ему трудно было говорить, трудно и страшно.
не можешь. Я, Таргил, Предстоятель Хаалана-Сокровенного, прошу у тебя
прощения за то, что сейчас сделаю.
Кэрбета-из-Круга, и Шиблу, Исторгателя Душ, и многих других; я последний
прошу у тебя прощения, потому что я довершу начатое, и тело твое умрет.
болталась на поясе его засаленного полукафтана.
глаза, где не было звезд и неба. И тот, кто назвал себя Трайгрином,
отразился в каменеющих глазах, и страшен был взгляд отражения.
стены города замешивают на крови. Ты ляжешь в основу нашего Дома, ты
будешь вечно метаться в поисках Перекрестков, и неутолим будет твой
голод... не сопротивляйся, не надо, ложись фундаментом...
Домом-на-Перекрестке...
закрывая ему глаза, словно окна темницы, откуда беззвучно кричала
плененная душа - и повернулся к остальным.
углов наполнился шорохами, и все сооружение потянулось, как пробуждающийся
зверь, всплеснув ледяными сквозняками.
Трайгрином.
помолчала и все-таки повторила:
тускло блеснуло в сгустившемся мраке. В комнате стало темнее, потому что
теперь сверху была - крыша.
как чешуя.
рубахе, но сил остается лишь на то, чтобы ронять по одному слову на каждый
спотыкающийся шаг.
"Я".
Лукьяненко Сергей
Перумов Ник
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия