с табурета на пол.
на самом деле было результатом паралича лицевых мышц и смотрел на нее
генерал вовсе не благосклонно, а скорее чуть напуганно.
- хороший перспективный офицер.
не вздумала сказать что-нибудь еще, ответил вытянувшийся Николай.
оказались не очень хорошие - сцена была видна под острым углом; то, что
происходило в ее глубине, было неразличимо, и когда начался спектакль,
Марина никак не могла взять в толк, о чем он. Николай наклонился к ней и
шепотом стал объяснять, что большие черные муравьи напали на муравейник
рыжих, а один старый муравей, пообещав провести их в камеру, где лежала
главная матка и хранились яйца, на самом деле завел их в воронку
муравьиного льва. На Николая сзади шикнули, и он замолчал, но Марина уже
разобралась, в чем дело.
главный момент и на сцене остались старый муравей и муравьиный лев, Марина
сумела отлично все рассмотреть. Муравьиный лев был бритым наголо румяным
мужчиной в военной форме двадцатых годов, с орденом на груди; он с видимой
скукой сидел на стуле, хлопая серой папахой по его ножке и дожидаясь,
когда старый муравей кончит петь; наконец тот затих и отполз в глубь
сцены, тогда муравьиный лев встал и медленно пошел вслед за ним. Тревожно
и страшно заиграл оркестр, по залу прошел вздох ужаса, но Марина уже
ничего не видела. Она смотрела на тяжелую зеленую кулису и мечтала о том,
что Николай станет генералом и выхлопочет такую же для нее.
шампанского. Марина с радостью согласилась - она помнила, что в фильме
мордастый мужчина все время пил со своими женщинами шампанское из высоких
узких бокалов. И тут случилась беда.
споткнулся, потерял равновесие и упал, ударившись затылком о ступени. Он
сразу же потерял сознание и быстро задрыгал ногами, а на лице у него
проступило отвращение. Марина попыталась поднять его за руку, но Николай
был слишком тяжел, и Марина кинулась вниз, чтобы позвать на помощь. К
счастью, на следующей же площадке она наткнулась на двух майоров, которых
Николай перед спектаклем представил ей как своих друзей. Они молча курили,
дожидаясь, когда подойдет их очередь в буфете. Выслушав Марину, они
побросали окурки и поспешили за ней.
теперь у него вдобавок стали непроизвольно двигаться руки - они совершали
плавные движения в стороны, будто растягивали и сжимали баян, но больше
всего Марину напугало то, что Николай тихо-тихо напевал "Подмосковные
вечера".
нащупал пульс, а другой стал отсчитывать время по часам. Через минуту они
переглянулись, и тот, который щупал пульс (свободной рукой Николай
продолжал играть на невидимом баяне), отрицательно помотал головой.
страшные жвала шевелятся у них под носами. Собственно, и у Николая, и у
самой Марины были точно такие же, но раньше она не придавала этому
значения. Глаза Марины заволокло слезами; сквозь их мутную пленку она
увидела, что ей протягивают большой темный предмет; она подставила руки, и
в них лег баян в футляре. Ее словно парализовало - она безучастно
наблюдала, как первый майор приподнял николаеву ногу, а второй, быстро
работая жвалами, отгрыз ее по пах вместе с защитной штаниной, на которой в
такт движениям его челюстей подергивался тонкий красный лампас. Когда он
перегрызал вторую ногу, вокруг появилось еще несколько майоров; они
поставили свои бокалы с шампанским на пол, и работа пошла быстрее. Николай
перестал играть на невидимом баяне только тогда, когда один из вновь
появившихся стал отгрызать ему голову и, видимо, перекусил нерв. Другой
майор принес стопку газет "Магаданский муравей" и начал заворачивать в них
отпиленные конечности Николая. Дальше у Марины в памяти был длинный
провал.
остался далеко за спиной; в одной руке она держала ящик с баяном, а в
другой - два продолговатых тяжелых свертка, плотно упакованных в несколько
слоев газетной бумаги. Кое-как она дошла до того места, откуда несколько
часов назад начинался поход в театр, огляделась и увидела в глубине
занесенного снегом двора два ржавых гаража, стоявших под углом друг к
другу. Между гаражами под тонким слоем свежего снега виднелось круглое
углубление и недавние следы. Марина сунула руку в снег, сняла с лаза
крышку - это был борт картонного ящика от папирос "Север" - и спустилась
вниз.
внизу, и поползла спать. Уже вскарабкавшись на сено, она вспомнила, что
произошло в театре, когда Николая почти кончили разделывать: не в силах
глядеть на это, она отвернулась и увидела, как по затянутым ковром
ступеням под руку с большим рыжим полковником в сверкающих сапогах, не
спуская с ее лица торжествующего взгляда, спускается сраная уродина с
рынка, завернутая в лимонную портьеру с фиолетовыми виноградными
гроздьями.
прямо, как будто действительно направлялся в Турцию. Слева выступила часть
побережья, раньше скрытая горой, и хоть сам берег не был виден в темноте,
появились огни. Казалось, они горят на поверхности моря, словно мимо
катера медленно движутся свечи в бумажных коробочках, стоящие на маленьких
плотах. Луна тоже казалась висящим среди облаков бумажным шаром с горящей
внутри свечой. Облака вокруг были высокие и редкие, с ярко-голубой от
лунного света кромкой, и небо из-за этого казалось в несколько раз выше,
чем обычно.
берег.
замечал такой странности? Кому-нибудь другому очень просто рассказать, как
надо жить и что делать. Я бы любому все объяснил. И даже показал бы, к
каким огням лететь и как. А если то же самое надо сделать самому, сидишь
на месте или летишь совсем в другую сторону.
их горит. Выбрал любой и лети, пока сил хватит.
двое. И я даже не могу отделить их друг от друга. Не знаю, кто настоящий,
и не знаю, когда один сменит другого. Потому что оба вроде бы намерены
двигаться к свету, только по разным маршрутам. А делать они предлагают
совершенно противоположное.
принять решение, я все время натыкаюсь в себе на кого-то, кто принял прямо
противоположное, и именно этот кто-то потом все и делает.
настоящий я, окончательный, тот, кого я считаю самим собой. Тот, кто хочет
лететь к свету. А второй - это временный я, существующий только секунду.
Он тоже, в общем, собирается лететь к свету, но перед этим ему необходим
короткий и последний отрезок тьмы. Как бы проститься. Кинуть последний
взгляд. И что странно, у того меня, который хочет лететь к свету, есть вся
жизнь, потому что он и есть я, а у того, кто хочет лететь к тьме - только
одна секунда, и все равно...
пока его не накрыла полоса пены от винта.
которую он тратит, чтобы попрощаться с темнотой. Ничего, кроме этой
секунды, просто нет. Понимаешь? Вся огромная жизнь, в которой ты
собираешься со временем повернуть к свету, на самом деле и есть тот
единственный момент, когда ты выбираешь тьму.