отбил на полу короткую присядку с двойным прихлопом по голенищам.
стола.
поглядел туда и увидел собаку, сидящую на задних лапах перед темно-синим
блюдечком с нарисованной ракетой. Это была очень старая лайка с совершенно
красными глазами, но меня поразили не ее глаза, а покрывавший ее туловище
светло-зеленый мундирчик с погонами генерал-майора и двумя орденами Ленина
на груди.
Лайка. Первый советский космонавт. Родители ее, кстати, наши с тобой
коллеги. Тоже в органах работали, только на севере.
которой он налил в блюдце. Лайка вяло попыталась цапнуть его за руку, но
промахнулась и опять тихо завыла.
где попало не надо бы. Ландратов, сходи за тряпкой.
японец. - Хана ва сакураги, хито ва фудзивара.
руке прошел мимо нас и, закрывая за собой дверь в триста двадцать девятую,
подмигнул мне.
бесится. Но отличный летчик. Прирожденный.
Вот оно.
что в мое солнечное сплетение врезался снежок с тяжелой гайкой внутри.
полета многозначительно ткнул пальцем вверх, - но отстояли. Только ты там,
- он ткнул пальцем вниз, - пока ничего не говори.
чем-то подобном.
зрителем - сдавали остальные ребята, а я сидел на лавке у стены и смотрел.
Свой зачет я сдал за неделю до этого, во дворе, пройдя на полностью
снаряженном луноходе восьмерку длинной в сто метров за шесть минут. Ребята
уложились точно в норматив, и нас построили перед макетом, чтобы сделать
прощальный снимок. Я не видел его, но отлично себе представляю, как он
получился: впереди - Сема Аникин в ватнике, со следами машинного масла на
руках и на лице; за ним - опирающийся на алюминиевую трость (от подземной
сырости у него иногда ныли культи) Иван Гречко в длинном овчинном тулупе,
со свисающей на грудь расстегнутой кислородной маской; за ним - в
серебристом скафандре, утепленном в некоторых местах кусками байкового
одеяла в желтых утятах, Отто Плуцис - его шлем был откинут и напоминал
задубевший на космическом морозе капюшон. Дальше - Дима Матюшевич в таком
же скафандре, только куски одеяла не в утятах, а в простую зеленую
полоску; последним из экипажа - я в курсантской форме. За мной, в
электрическом своем кресле - полковник Урчагин, а слева от него -
начальник полета.
полета, когда фотограф закончил, - мы поднимемся на несколько минут на
Красную площадь.
железной дверки - задержались, чтобы последний раз окинуть взором ракету,
в точности подобную той, на которой нам предстояло вскоре взмыть в небо.
Потом начальник полета открыл ключом со своей связки маленькую железную
дверь в стене, и мы пошли по коридору, в который я раньше не попадал.
разноцветные провода; несколько раз коридор поворачивал, а его потолок
иногда становился таким низким, что приходилось нагибаться. В одном месте
я заметил в стене неглубокую нишу, где лежали подвявшие цветы; рядом
висела небольшая мемориальная доска со словами: "Здесь в 1932 году был
злодейски убит лопатой товарищ Сероб Налбандян." Потом под ногами
появилась красная ковровая дорожка; коридор стал расширяться и, наконец,
уперся в лестницу.
в метр шириной с узким рядом ступенек посередине - как для колясок в
подземном переходе. Я понял, зачем это устроено, когда увидел, как
начальник полета покатил вверх кресло с полковником Урчагиным. Когда он
уставал, Урчагин вытягивал ручной тормоз, и они застывали, поэтому и
остальные шли не слишком быстро, тем более что Ивану длинные лестницы
давались с трудом. Наконец, мы вышли к тяжелым дубовым дверям с
выгравированными гербами; начальник полета отпер их замок своим ключом, но
разбухшие от сырости створки раскрылись, только когда я сильно толкнул их
плечом.
отвернулся - только полковник Урчагин сидел спокойно, с обычной
полуулыбкой на лице. Когда мы привыкли к свету, оказалось, что мы стоим
лицом к серым надгробиям перед Кремлевской стеной, и я догадался, что мы
вышли через черный ход Мавзолея. Я так давно не видел над собой открытого
неба, что у меня закружилась голова.
сколько их ни было в нашей стране, перед полетом приходили сюда, к
священным для каждого советского человека камням и трибунам, чтобы взять
частичку этого места с собою в космос. Огромный и трудный путь прошла наша
страна - начиналось все с тачанок и пулеметов, а сейчас вы, ребята,
работаете со сложнейшей автоматикой, - он сделал паузу и, не мигая, обвел
холодным взглядом наши глаза, - которую вам доверила Родина, и с которой
мы с Бамлагом Ивановичем познакомили вас на лекциях. Я уверен, что в этот
ваш последний проход по поверхности Родины вы тоже унесете с собой
частичку Красной площади, хотя чем она окажется для каждого из вас, я не
знаю...
хмурилось, и голубые ели качали своими лапами под ветром. Пахло какими-то
цветами. Куранты начали бить пять; начальник полета, глянув на свои часы,
подвел стрелки и сказал, что у нас есть еще несколько минут.
площади не было совсем, если не считать двух только что сменившихся
часовых, которые никак не показали, что видят нас, и трех спин,
удаляющихся в сторону Спасской башни. Я огляделся по сторонам, впитывая в
себя все, что видел и чувствовал: седые стены ГУМа, пустые "овощи-фрукты"
Василия Блаженного, мавзолей Ленина, угадываемый за стеной краснознаменный
зеленый купол, фронтон Исторического музея и серое, близкое и как бы
отвернувшееся от земли небо, которое еще, быть может, не знало, что совсем
скоро его прорвет железный пенис советской ракеты.
"ЛЕНИН" остались только мы с полковником Урчагиным; начальник полета
посмотрел на часы и кашлянул в кулак, но Урчагин сказал:
редкие капли. Урчагин поискал в воздухе, и я протянул ему свою ладонь. Он
взял ее, чуть сжал и дернул к себе. Я наклонился, и он стал шептать в мое
ухо. Я слушал его и глядел, как темнеют ступени перед его коляской.
еще раз пожал мою ладонь и отнял руку.
боку кресла. - Я покатаюсь тут.
брусчатку и худенькую фигуру в старом кителе, сидящую в инвалидном кресле
и раскрывающую непослушный черный зонт.
рисом и компот; обычно, допив компот, я съедал все разваренные сухофрукты,
но в этот раз съел почему-то только сморщенную горькую грушу, а дальше
почувствовал тошноту и даже отпихнул тарелку.
торчали огромные телеграфные столбы; велосипед был странный - не такой,
как обычно, с педалями перед сиденьем, а как бы переделанный из наземного:
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Корнев Павел
Сапковский Анджей