раскисшим.
перевезем их в Петербург и все осмотрим еще раз в лаборатории. Но
предварительное заключение такое: мина-самоделка, кустарного производства.
Патрон с жидким кислородом плюс кислотный взрыватель плюс магнит плюс
обтекатель. Все гениальное просто. Такой пакостью нас всех можно извести,
ежели поставить это дело на поток. Нашлепнута была под левым параболоидом
тяги - параболоид сбрило в долю секунды, гравилет сразу закрутило вдоль
продольной оси... в общем, вот так.
Когда вы в Петербург намерены двигаться?
паковаться - уложимся и вылетаем сразу.
душегубство какое-то.
гостинец на обшивке?
или в висящую на плече сумку, секунда, чтобы вынуть, и полсекунды, чтобы,
поднявшись на цыпочки, сделать "шлеп!".
лаборатории что-то выяснится дополнительно - звони. Я пока обратно не
собираюсь.
жмурился, подставляя лицо вентилятору; волосы его, черные и жесткие,
ершились и танцевали в потоке воздуха.
ребенок. Хорошо, что у нас так редки дети с подобными наклонностями.
Кислородный патрон и кислотная капсула.
встрепенулся, чуть косолапя - видно, ногу отсидел - подбежал к телефону и
сдернул трубку. Я отодвинулся, чтобы не мешать. Болсохоев набрал какой-то
короткий номер и, дождавшись, когда там поднимут трубку, темпераментно
заговорил по-казахски. Я отодвинулся еще дальше; тут уж я, черт бы меня
побрал, не мог сказать даже "дидад гмадлобт". Отвратительное ощущение -
безъязыкость; сразу чувствуешь себя посторонним и ничтожным. Болсохоев
делал виноватые глаза, а, улучив момент, прикрыл микрофон рукою и шепотом
сказал:
понимает по-русски.
я не понимаю по-казахски. К сожалению. Я к вам прилетел.
что-то сказал, кивнув, и повесил трубку. Помолчал. Некоторое время мы
молча смотрели друг на друга.
Восемнадцать патронов. На вчерашний день планировался длительный
сверхвысотный полет экологического зонда "Озон", это для него.
кроме...
Александр Львович.
- я снова потер лоб. - Ох, вижу, что он... Давайте свидетелей Яхонт
Алдабергенович. И первым - того, кто видел, что Кисленко "как бы не в
себе".
катастрофы, он встретил Кисленко у проходной. Видимо, тот возвращался из
дома после обеда. Он стоял у внутреннего выхода, уже на территории
аэродрома, и разглядывал собственный пропуск, очевидно, только что
предъявленный охраннику. Асланов пошутил еще - дескать, себя на фотографии
узнавать перестал, стареешь - толстеешь? Кисленко поднял на него глаза, и
они были какие-то странные, погасшие и тупо-недоуменные, словно техник и
Асланова, старого своего приятеля и неизменного партнера по домино и
нардам, не узнал, вернее, не сразу узнал, а с трудом вспомнил. Асланова
поразило лицо Кисленко - оно было усталым и то ли ожесточенным, то ли
горестным. "Я было подумал, у него по меньшей мере жена при смерти", -
сказал Асланов. Впрочем, это выражение мгновенно пропало, Кисленко овладел
собой. Он как-то невнятно отшутился - Асланов даже не запомнил, как именно
- но произнес непонятную, запомнившуюся фразу: "С ума все посходили, что
ли..." Асланов, слегка обидевшись, попросил уточнить, но Кисленко, видимо,
уже окончательно очнувшись, засмеялся, хлопнул его по плечу и сказал: "Это
я о своем". Потом пошел к ангарам. Отзыв о Кисленко в целом - самый
положительный: отличный товарищ, прекрасный работник, настоящий коммунист.
в мастерской, тот что-то вытачивал на токарном станке. Кроме него, в
помещении никого уже не было. Чониа, зашедшему в мастерскую случайно, в
поисках потерянной записной книжки - он нашел ее позже совсем в другом
месте, в столовой - показалось, что Кисленко был смущен и обеспокоен
встречей. Чониа ни о чем его не спрашивал, но Кисленко сам пустился в
объяснения: дескать, варганит сынишке подарок ко дню рождения... Между
прочим, у сыновей Кисленко дни рождения в ноябре и в марте. Но в ходе
разговора Чониа об этом не вспомнил - он был озабочен потерей и быстро
ушел. Отзыв о Кисленко в целом - самый положительный: такого
справедливого, отзывчивого, всегда готового помочь человека редко
встретишь.
выглядел сильно возбужденным. Но значения этому не придали тогда - все
были в приподнятом настроении, зная, что предстоит встреча с великим
князем, человеком, которого, как я лишний раз убедился, все здесь глубоко
уважали. Зато, вернувшись с поля на тягаче, Кисленко преобразился - из
него будто пружину какую-то вынули, он оглядывался, как бы не очень хорошо
понимая, где он и что здесь делает. Вздрагивал от малейшего шума; когда к
нему неожиданно обратились сзади, вскрикнул. Впрочем, он почти сразу ушел.
Обедать, так решили все. Отзывы о Кисленко - самые положительные.
установлены все восемнадцать патронов. Запуск был сорван лишь начавшейся в
связи с гибелью "Цесаревича" суматохой. Элементарная проверка показала,
что один из установленных патронов - пустой, уже отработанный.
Устанавливал патроны Кисленко. Накладную на получение кислорода подписал
начальник метеослужбы космодрома Сапгир. Полеты такого профиля были
довольно обычной практикой: метеорологи тщательно следили за состоянием
атмосферы на различных высотах над Тюратамом, пытаясь однозначно выяснить,
влияют на нее губительным образом, или все-таки нет, запуски больших
кораблей.
выпить по стакану кофе с бутербродами. Но не успел я и первого глотка
спокойно проглотить, как посыпались очередные новости.
пропуск Кисленко. Они нашли его в одном из рейсовых автобусов, ходивших от
аэродрома к городу и обратно; нашли бы и раньше, но как на грех, как раз
сегодня этот автобус не вышел на линию, что-то там было не в порядке с
коробкой передач. Пропуск валялся на полу под одним из сидений,
полуприкрытый отставшей от металлического днища резиновой подстилкой. Он
был совершенно цел; очевидно, Кисленко над ним уже не упражнялся.
Прихлебывая кофе, я со скорбным удивлением рассматривал лицо на фотографии
- обычное лицо славного человека средних лет, испуганно-напряженное, как
это всегда бывает на фото в служебных документах, с близорукими морщинками
у глаз, с небольшой родинкой на левой щеке, с мягкими губами; под левый
параболоид этот человек поставил мину. Не понимаю, думал я, не понимаю. "С
ума все посходили, что ли..." Не понимаю. И тут явился Григорович - ничего
не нашедший Климов пришел еще раньше и тихо стушевался в углу, у открытого
окна, тет-а-тет со своими жуткими папиросами. Григорович тоже ничего не
нашел - никаких иных странностей, кроме обгоревших корочек документов. И
жена Кисленко, уже не на шутку встревоженная исчезновением мужа и наше
активностью, ничего интересного не смогла для него припомнить. Правда, в
ночь перед катастрофой Кисленко почти не ложился; она оставила его в
кабинете, с непонятной пристальностью изучавшего позаимствованный у
старшего сына школьный учебник "История России в новое время" - почитает с
каким-то изумлением, поднимает глаза, шевеля губами, потом опять почитает.
Но разве все это предосудительно?
Опустошенный какой-то. Но она решила, что просто было много работы в связи
с отлетом наследника, и ничего спрашивать не стала.
числом, можно было белугой завыть. Уже уходя поутру на работу в день
катастрофы, чмокнув жену в щеку, он улыбнулся как-то необычно жестко и
проговорил: "Ну ладно. Буду отдуваться за вас за всех, чистоплюев
блаженненьких. Жаль, до самого мне уж не дотянуться". Она спросила, что он
имеет в виду - а он не ответил.
Болсохоев снял трубку, алекнул, послушал и протянул трубку мне.