другие что ничего подобного, но ведь испытательную установку строил, его
тогда еще током шибануло. Первые возражали, что все равно, видимо, работал
потихоньку, такие вещи вдруг не делаются; им отвечали, что нет, делаются.
Дробот отправился в лабораторию посмотреть.
эффект. Приходили инженеры из цехов он демонстрировал. Наведалось
лабораторное и заводское начальство он демонстрировал. Поначалу он боялся,
что эффект не воспроизведется, но с каждой новой вспышкой, длительность
которой зрители сами отсчитывали по часам и секундомерам, его все более
наполняла уверенность. Из цеха принесли другие, уже специально изготовленные
без люминофора трубки; и на них получалось. Уверенность Передерия в своем
эффекте и себе все росла; она выражалась в небрежно-артистических жестах, и
в снисходительном тоне объяснений, и в командных репликах Зосе.
инженеру становилось несколько не по себе. Но он уверил себя, что ничего
такого у них вчера не было и далее не будет, у него, слава богу, жена есть,
да и вообще, теперь не до того, и вел себя с лаборанткой подчеркнуто
холодно.
уверенности, упивался общим вниманием и значением содеянного. Эффект
послесвечения впечатлил и Дробота: он понял, что и здесь информационное поле
выдало всплеск. Но чем далее он наблюдал за автором эффекта, тем сильнее
мрачнел. "И этот готов, закоррелировался успехом. Непреложные жесты,
академические интонации... Ты думаешь, это ты сделал? Это с тобой сделалось.
Нет, не то! Может, надо начинать с детей?"
который дал ему Гетьман. Но застал в доме Кнышко только жену Тамару. Она,
понятно, была не в настроении беседовать, да и знала только, что муж ее
бросил и уехал неизвестно куда.
Но возмущенное им местное информполе выкинуло напоследок коленце, которое
окончательно укрепило Дробота в мысли о неудаче.
долговязый костистый дядя в засаленном плаще и с по-партизански
перебинтованной лысиной. Федор Ефимович замечал этого забулдыгу и прежде:
тот терся у ресторана, на базаре, на остановках автобусов, а однажды подошел
и к нему, мямля жалкие слова. Но была в его сутулой фигуре и в тоскливых
алкогольных глазах такая неуверенность, что вот ему следует просить, а
другим ему подавать, что и Дробот, человек добрый, тоже ничего не дал.
красное пьяноватое лицо выражало нахальство, удачу и снисходительную любовь
к человечеству.
милиция смотрит! Здесь он нищий, а живет, поди, в особняке... тунеядец!
гипотезу дядя. Он говорил звучным, хотя и надтреснутым голосом, который
покрывал рокот мотора. К вам обращаюсь я, друзья мои! Прошу помочь, кто
сколько может, бывшему душевнобольному, поскольку я на днях только выписался
из психиатрический клиники имени академика Ивана Петровича Павлова, где
содержался в буйном отделении...
пропитания, а также, чтобы добраться домой. Премного обязан, сестричка!
Спасибо, камрад!.. В родные пенаты, так сказать, к могилам праотцов... Данке
шен! Спаси Христос, бабуся!..
точка", смекнул Дробот.
дохнул спиртово:
убил. Кулаком. В невменяемом состоянии. Справка есть... Спасибо, дорогой
коллега! Сдачи не надо? Мерси боку!
указал место рядом, приказал строго:
вы эксплуатируете, она... м-м... остроумна. Не могли бы вы вспомнить, когда
она вас осенила? И в подкрепление вопроса Дробот вынул из кармана рубль.
пробудить мою память. Ах, три рубля!.. Ну, вчера, а что?
признательность. Но Дробот не слушал, в душе было холодное кипение. "Ай да
я, ай да изобретатель-благодетель! Побирушку осчастливил, возбудил всплеск
таланта в его проспиртованном мозгу. Сильный эффект, что и говорить!"
унижения.
Нетечу, Дробот открыл окно купе, последний раз глянул на коррелятор,
усмехнулся, вспомнив, как в давнем разговоре с милиционером удачно выдумал
марку для прибора: "Все правильно КТ No 1, коррелятор тайный, вариант
первый... и последний!" И швырнул прибор в сонную, подернутую ряской воду.
окном сгустилась тьма, а Дробот стоял у него, курил, морщил лоб. Было
ощущение, будто он что-то забыл в Таращанске не то сделать, не то оставил
там вещь или документ. Мысли все возвращались в пункт убытия. Чтобы
успокоить себя, Федор Ефимович проверил чемодан: электробритва на месте,
плащ, пижама, комнатные туфли, деловые бумаги, одеколон, мыльница... даже
зубная щетка, которую он забывал почти всегда, была на месте.
городу, принимал близко к сердцу все, что там делалось, судьбы людей и
оставил там не бумагу и не вещь, а частицу самого себя.
мая, настолько обездолило его, что он всеми способами пытался вернуть
чудесное состояние.
переволноваться. Столичные консультанты, когда он представил им результаты и
выводы, живо сбили с него спесь. Во-первых, "эффект послесвечения Передерия"
это, простите, нескромно. Так сейчас не делают, не XIX век; люди куда более
значительные воздерживаются от присвоения своих имен обнаруживаемым ими
эффектам и явлениям. Во-вторых, какие у уважаемого соискателя, собственно,
основания считать, что он нашел именно новый эффект. сделал открытие, а не
обнаружил в подобранном режиме нечто. легко объясняемое через уже известные
явления и законы? Нет, в принципе это не исключено, и вообще работа ценная,
интересная и, несомненно, заслуживает... Но понимает ли молодой специалист
всю сложность затрагиваемого вопроса? Мало утверждать и демонстрировать
опыт, надо доказать, как физические теории доказывают: числами, расчетами,
логикой. Представленная работа такого не имеет. А выходить на защиту с
голословным утверждением об открытии очень рискованно. "Поставите себя под
удар, Юрий Иванович. Набросятся с вопросами, потребуют доказательств. Лучше
этот момент не выпячивать. Материала для кандидатской и так вполне
достаточно. Потом, когда защититесь, мы вам обеспечим квалифицированное
руководство и возможность развить исследования тогда вместе и выясним, что
там к чему".
озарения в тот майский день у Юрия Ивановича еще осталась некоторая
способность читать в душах, и он понимал не только то, что ему говорили, но
и то, что было за этими словами. А было за ними обыкновенное мещанское: не
будьте таким умным, не ставьте себя выше других! Вот мы уважаемые, известные
трудами, степенями, званиями, преподающие студентам и экзаменующие их,
прожившие в своей науке жизнь ничего такого не открыли, а ты, провинциал и
сопляк, выходит, выше нас?! Нет, ты склонись, принизься, признай наш вес,
верх, наше руководство... а если дело стоящее, то и наше соавторство, тогда
мы тебя пустим в науку.
его консультанты и будущие оппоненты в душе не сомневаются в том же, он
прикинул, что на доказательство при его нынешних возможностях уйдут годы и
годы, что лучше синица в руках, чем журавль в небе... и по-хорошему
согласился.
оказались на высоте, голосование единогласное. И был банкет, и даже интервью
с бойким корреспондентом областной газеты, а затем и очерк его об
изобретении молодого инженера.
очень счастливый. Он вроде и добился своего, выиграл схватку в житейской
битве, а ощущение было такое, будто проиграл. Все оказалось сложно, муторно,
прозаично. Он с сожалением вспоминал о чувствах, какими был наполнен в день
открытия, с какими обдумывал идею на пыльном базарчике, зажигал в
лаборатории "солнце", обнимал Зосю, шагал под грозой по улицам, читал
стихи... Эти чувства следовало бы нести по жизни осторожно, покойно,
Сертаков Виталий
Маккарти Кормак
Русанов Владислав
Круз Андрей
Суворов Виктор
Маккэфри Энн