плащи-доспехи урукцев начала теснить их. Однако все эти движения позволили
наконец добраться до неприятеля сидевшим в повозках-колесницах вождям
кишцев. Беспрерывно метая дротики, они врезались в строй копейщиков.
ослов хлыстом, им же разгоняя загораживающих дорогу дружинников. Ему не
терпелось оказаться там, где шел бой, где колесницы его военачальников
сминали ненавистные плащи.
эти-то кишцам не были страшны. Бой неумолимо разваливался на беспорядочный
хаос поединков. Размахивая хлыстом, сжимая в левой руке поводья и
священную мотыгу, Ага уже примеривался, как разнести голову ближайшему
одетому в плащ врагу.
держался за спинами служителей Кулаба - не из страха, а потому, что ждал
настоящего соперника. Сражаться с голыми безумными дружинниками казалось
ему ребячьим занятием. Но когда повозки кишцев стали продавливать строй
копьеносцев, сердце взыграло в нем.
он сжимал в руках огромную палицу. Одно его появление перед четверками
ослов заставляло животных, дико всхрапывая, подниматься на дыбы. Богатырь
хватал их под уздцы, резко заворачивал в сторону. Колесничий пытался
ударить неприятеля топором, но вместо этого ему приходилось удерживать
равновесие, ибо повозка кренилась на бок. А звероподобный воин одним
движением могучей длани выбрасывал его из повозки, либо же просто
переворачивал ее.
усилия. С хрустом палица крошила ребра, руки, черепа. От стрел же и
метательных дубинок богатырь отмахивался как от мошкары.
раздражение, все отчаяние, которое накопилось в это утро у него на сердце.
Энкиду колесницей. Повелитель Киша со свистом раскручивал над собой
длинный бич из вгрызающейся в плоть сыромятной кожи. Крики предупредили
волосатого богатыря. Он резво повернулся к налетающему Аге. Тот, однако,
сумел направить ослов чуть в сторону, и Энкиду не успел схватить их под
уздцы. Тут же бич с воем оплел плечи и руки степного воителя. От таких
ударов люди теряли рассудок, падали наземь, кричали, словно рожающая
женщина. Но толстокожий Энкиду только зашипел. Ага пронесся мимо мохнатого
и вдруг почувствовал, как неудержимая сила бросает его на передок повозки.
Он ударился нижними ребрами, животом, на мгновение в глазах почернело,
однако владыка Киша нашел в себе силы обернуться. Энкиду, шкуру которого
на плечах пересекал наливающийся алым рубец, держал колесницу за
изгибающиеся сзади книзу поручни. Ага поразился тому, как мощь движения не
вырвала у мохнатого руки из суставов. Энкиду не дал ему времени на то,
чтобы прийти в себя. Кишский властелин увидел, как взбугрились мышцы на
плечах урукского воина, затем мир перевернулся и, вместе с повозкой, Ага
оказался на земле.
Кишские дружинники, заметив это, опять сунулись к нему. Замелькали кулаки
степного демона. Оружие кишцев оставляло на его теле царапины - не более.
Добившись того, чтобы нападавшие отхлынули назад, он подбежал к
перевернутой колеснице и выломал ось, на которой крепились колеса.
Дружинники пытались прорваться к нему, но Энкиду, вращая тяжеленной осью,
не подпускал их. "Зачем он это делает?" - удивился Ага. Он обнаружил рядом
с собой символ величия Киша - священную мотыгу. Ладная, остро отточенная,
в умелых руках она была отличным оружием. Ага подобрал ее и сжал рукоять,
чувствуя, что вместе о оружием к нему постепенно возвращается сила.
Скрючившись от желания не шуметь, Ага стал подбираться к богатырю. Улучив
момент, он хотел подрубить икры бросившего его на землю врага.
еще раз. Он сразу же увидел обладателя громоподобного голоса и понял, для
кого его берег мохнатый.
своих и чужих воинов. Широкоплечий, красивый, как пастух Думмузи, больше
всего он поражал завораживающе огромными глазами. - Подожди меня, Ага! -
продолжал кричать Гильгамеш. - Ты еще успеешь умереть!
сраженные большим плоским топором. Ага понял, что от этой встречи ему не
уйти. Он судорожно сжал мотыгу и выставил ее перед собой.
Гильгамеш, расправившись с последними дружинниками, преграждавшими ему
путь. - Да ты старый и жирный, как евнух, которого кормят при храме уже не
за голос, а только из милости!
Большого.
Гильгамеш. - Я вижу теперь, что людской молве доверять нельзя. Вся ваша
слава была основана на пустобрехстве купцов!
пытался достать, хотя бы зацепить Большого своей мотыгой, но тот умело
уклонялся от ударов. Наконец эта игра надоела Гильгамешу. Тускло блещущая
медь совершила круг - и в руках у кишского владыки остался обрубок. Ага
отбросил его в сторону, вытащил из-за пояса кривой, жертвенный нож, но
настолько ничтожен и смешон показался себе в этот момент, что без слов
повалился на колени.
необычным способом сражаться, урукскими великанами, видя своего вождя
коленопреклоненным, обратились в бегство. Трижды поверженный! Ни одному из
своих соперников Ага не давал подниматься с земли более двух раз. С
бессилием и горечью смотрел сын Эн-Менбарагеси на ноги Гильгамеша. Как
быстро от него отвернулись боги, как легко, оказывается, потерять все: и
славу, и жизнь!
примериваясь для последнего удара. Ага зло, без слез, рыдал - ну, скорее
же! Сколько же можно мучить!
кряжистый, кривоногий Энкиду. Ага услышал низкий, тщательно выговаривающий
слова голос.
прошлом, Ага. Сегодня я сожрал ее. А жизни твоей мне не надо. Не так много
рождается героев, чтобы один из них убивал другого... Пойдем с нами,
владыка Киша. В память о победе я отсеку носы твоих лодок!
Только у обрыва, у сладких, так любимых степными зверями источников,
Энкиду остановился. Увлажнившимися глазами он посмотрел вокруг себя.
Гильгамеша.
- Хотел бы я полюбоваться на это.
воспользовался соблазнами города. Если ему хотелось женщину, он шел к
маленькому храму у северных ворот, садился около его дверей и терпеливо
ждал. Шамхат часто возвращалась в святилище уставшая, кошелек Инанны был
туго набит приношениями, но ни одна женщина на ее месте не устояла бы
перед той преданной, доверчивой радостью, которой горели глаза степного
чуда.
предложил как-то Гильгамеш, но Энкиду отказался.
владеет ею, так будет лучше.
белые пахучие лилии покрывали свободные от тростника участки водоемов.
Даже безжизненный в остальные времена года обрыв был усеян сиреневыми и
желтыми цветками. Пахло свежей зеленью и терпким весенним вином, которое
наполняет жилы молодеющей, расправляющей после долгого сна члены земли.
из степи. Кое-где еще сохранялись озерца жирной грязи, шевелящиеся от
обилия в них головастиков, личинок, словом, всяческой полужизни. Однако
Уту-Солнце уже брал свое. Тропинка, по которой вслед за Энкиду они
поднялись в степи, была покрыта твердой, горячей коркой спекшейся глины.
Кое-где трава уже подсыхала, серея под цвет летней земли.
краски были влажными, глубокими, то здесь - более яркими, броскими,
кричащими. Они спешили излиться за недолгий срок благовременья. Травы
буйно стремились вверх, свежие побеги кустарника достигали местами высоты
деревьев. Колени покрывались пыльцой фиолетовых, розово-сиреневых, белых
метелок шалфея, икры царапали похожие на коготки котенка колючки
астрагала, волны всех оттенков голубого и карминного пробегали по заросшим
ковылем склонам холмов. Грациозно поджимая ноги, высоко подпрыгивали
Конюшевский Владислав
Сертаков Виталий
Маркеев Олег
Грабб Джеф
Василенко Иван
Орловский Гай Юлий