вопрос, но Гамлету, как и всякому философу, было свойственно порой зада-
вать самые удивительные вопросы.
и конец.
течет в обход Горы по замкнутому кругу.
лет, - среди великого множества рек может быть одна в форме окружнос-
ти!?"
даете, что Река течет по кругу.
рыбаков. - И много бы я дал за то, чтобы знать - почему.
мать что-либо, Гамлет все реже поглядывал на поплавок и все чаще устрем-
лял свой взор за Реку, где расстилалась обширная вечнозеленая Долина...
* * *
и не слишком удачных стихов, так никогда и не ставших достоянием широкой
читательской аудитории. В молодости я просто не мог писать. Я был слиш-
ком силен для этого: располагая исправно функционирующей пищеварительной
системой, я с удовольствием загружал ее на полную мощность. Меня всегда
где-то ждали, чтобы вместе пить и есть, и я не располагал временем для
более серьезных занятий. Возможно также, мне просто недоставало мудрос-
ти.
как я сдавал физически. А сдавать я начал после тридцати. После тридцати
все слабеют. Наверное, потому и уходят в этом возрасте из большого спор-
та. Начинается первая стадия старости, которую люди, лицемеря сами с со-
бой, обычно называют "средним возрастом". Хотя как, если не старостью,
назвать ту пору в жизни человека, когда его физические кондиции неуклон-
но ухудшаются. Тони Миранья было тридцать четыре года, когда состоялся
его прощальный матч, на который съехались футбольные звезды со всех кон-
цов света. Я помню, как он плакал после матча, стоя с огромным букетом
красных роз перед телекамерой. Он не хотел уходить, но не мог больше ос-
таваться. В тот день я подумал, что может напрасно я завидовал ему все
эти годы: время промчалось незаметно, и вот он уходит согбенный летами,
а моя литературная карьера еще только начинается. Так с уходом молодости
мы разочаровываемся в некоторых прежних идеалах; в частности, спортивная
карьера перестает казаться нам столь уж завидной, ибо мы начинаем пони-
мать, что она даже более преходяща, нежели все остальное.
вались моложе меня уже знаменитые актеры и музыканты; как-то незаметно
"помолодели" телевизионные дикторы и ведущие популярных программ; уже
даже начали уходить из жизни мои сверстники: мы похоронили Кохановера.
Жизнь ставит свои извечные вопросы: о преходящести всего земного, о
собственном предназначении...
ет путать с интеллектуальными возможностями, ибо последние на старости
также снижаются. Вышеупомянутая мудрость нарастает по мере физического
старения и находится с ним в обратно пропорциональной зависимости: она
потому и усиливается, что человеку требуется больше мудрости для преодо-
ления прежних житейских трудностей с помощью ослабшего теперь уже тела.
Можно заметить, что я склонен объяснять это явление в духе дарвинистской
теории, что видимо закономерно, ибо в душе я всегда оставался атеистом.
Мне нравятся подобные логические построения, в которых одновременно при-
сутствуют и конструктивность, и общественный вызов.
впервые всерьез "взялся за перо" и неожиданно быстро ощутил себя в этом
деле профессионалом. Мне повезло: в считанные годы я составил себе лите-
ратурную славу, на что у многих моих не менее одаренных коллег уходят
порой долгие десятилетия. Во многом это вопрос удачи. Талант в литерату-
ре - качество необходимое, но само по себе недостаточное.
душно отмечали мою оригинальность, которую я скорее назвал бы умением
называть вещи своими именами и описывать жизнь реальнее, чем это принято
делать. Парадокс: подавляющему большинству людей свойственно столь нена-
туральное поведение в обществе, что все естественное кажется им ориги-
нальным. Я не собираюсь отрицать тот факт, что мои книги обладают опре-
деленными достоинствами. Даже самые ранние. Даже непринятый многими
"Кларнет в стакане" очень неплох и занимает видное место в национальной
литературе последнего десятилетия. И все же меня почти не покидает ощу-
щение, что мое место в литературе еще не определено, что многое мне воз-
дали как бы авансом, что ничего значительного я до сих пор не написал.
Прежде мне даже нравилось это ощущение, я считал его проявлением истинно
творческого начала, гордился им перед самим собой и часто говорил, что
моя лучшая книга еще впереди. Однако с годами - и очень быстро - я усом-
нился в своей способности создать что-либо "подлинное", истинно глубо-
кое, не основанное лишь на современных (правильнее сказать - сиюминут-
ных) сентенциях. Всякий раз, начиная новую вещь, я был охвачен надеждой,
но всегда выходило нечто заурядное, по уровню отнюдь не соответствовав-
шее первоначальному замыслу. В конце концов я понял, что думаю я лучше,
чем пишу, и не дано мне, подобно Кохановеру, "творить небрежною рукою"
(как быстро он все-таки стал классиком!), но я продолжал молить судьбу,
чтобы она позволила мне создать хотя бы один настоящий шедевр, ибо неу-
молимо приближается тот критический возраст, в котором каждый из нас
должен спросить себя (хотя, увы, далеко не всякий терзается этим вопро-
сом): "Чем отличаюсь я от "меньших наших братьев?"
других областях. Скажем, в мореплавании. Не дано нам, подобно великим
капитанам, стоя на палубе, оторвать вдруг от глаз подзорную трубу и ко-
ротко выдохнуть: "Земля!" И все. Один волшебный миг - и вся жизнь. В
следующее мгновенье ты уже устало улыбаешься, слыша восторженные вопли
команды. Для большинства матросов происходящее - всего лишь эпизод в их
бродячем существовании; в своем невежестве они даже толком не понимают,
что это за земля, а ты плыл к этому берегу всю свою жизнь.
вать последние строки, а затем победно вскину вверх руки и закричу:
"Земля!.." Только знаю, что никогда этого не случится. Ну, выйдет из
спальни перепуганная Лиса, поинтересуется, не спятил ли я окончательно,
и конечно не поймет никаких объяснений... Главное же в другом: я ведь и
сам никогда не пойму - "оно" ли это. Будут сомнения, потом письма чита-
телей, споры критиков, а рассудит время. И это нормально. Досадно лишь,
что до сих пор ни одной своей вещью я даже не посягнул на бессмертие.
Даже не сделал заявку...
есть отражение действительности, какой я ее вижу. И если я порой допус-
каю фальшь, и рисую жизнь не такой, какой ее нахожу, то это уже, по
большому счету, и не литература. Я бичую себя, хотя понимаю, что работаю
честнее многих, ибо нет предела человеческой подлости и недобросовест-
ности. Можно видеть жизнь светлой и быть "светлым" писателем, и это бу-
дет легко и приятно - точно так же, как быть дураком.
пишу, что устал от жизни и хочу спрятаться в иллюзорном, мною же создан-
ном мире! А теперь устал и от этого мира и не могу уже даже писать.
приходившую в голову идею. Я столько замыслов бросил на полпути и
столько приемлемых - при менее требовательном подходе - кусков повычер-
кивал, что отвергнутое мною, выражаясь языком Кафки, образует огромную
гору, которая уже одной массой своей прямо из под пера неизбежно притя-
гивает к себе все, за что бы я ни взялся. Таким образом, я видимо уже
потерял способность что-либо довести до конца.
лекцию редких записей - армангфорской публичной библиотеке. В любом слу-
чае - решение странное, но думаю, что признавай меня дядя хоть каким-то
писателем, он завещал бы все мне. Это так, к слову пришлось...
эти сны всегда черно-белые. Ученые утверждают, что сны, вообще, всегда
черно-белые; только я этого не замечал, пока мне не снился Робби. В этих
снах Робби ни в чем меня не упрекает; он выглядит серым и безжизненным;
лес там черный, луна - белая, черные сапоги караульных; даже лай собак
там ассоциируется у меня с черно-белой хроникой времен последней большой
войны. И София почему-то тоже на зоне - черноволосая и, как всегда, ма-
тово-бледная. Я просыпаюсь в отвратительном настроении.
хочется умереть. Незванной гостьей порой приходит бессоница и томи-
тельными ночами я подолгу лежу с открытыми глазами, обдумывая различные
способы самоубийства. Уже несколько раз я засыпал лишь под утро, и мне
снились мерно покачивающиеся на виселицах синие трупы с обритыми - поче-
му-то! - головами и вывалившимися изо ртов опухшими языками; эти сны
внушили мне ужас перед повешением.
взять быстродействующий яд и как навести необходимые фармокологические
справки, не вызвав к себе подозрений. Не подготовившись же должным обра-
зом, рискуешь очутиться в госпитале и проваляться там несколько дней с
промытым желудком.
Андреев Николай
Круз Андрей
Прозоров Александр
Пехов Алексей
Витковский Евгений
Афанасьев Роман