Чтение 14–й страницы книги ~Право на поединок~

Мыш перелетел ему на запястье, понюхал пыльный пергамент и звонко чихнул, потом снова принялся рассматривать строчки. Он почти всегда так делал, когда хозяин брал в руки книгу. Наверное, зверек не терял надежды, что смешные маленькие таракашки, прятавшиеся внутри, однажды все-таки поползут.

Палец Волкодава заскользил по крохотным буковкам оглавления. Встретив упоминание о племени веннов, он почувствовал, как стукнуло сердце. Вот это было уже что-то новенькое. За три года он выучился читать и даже писать на всех языках, которые знал (если этим языкам была свойственна письменность), и добросовестно разобрал от корки до корки несколько книг. Но волноваться над чьими-то записями?..

Волкодав торопливо нашел в книге нужное место... И вот тут его ждало жестокое разочарование. "А еще повествуют о так называемых веннах, живущих в непроходимой крепи лесов, - писал великий Зелхат. - Мой достойный собеседник называл их наиболее дикими и грубыми из людей. И хотя я не одобряю и не придерживаюсь убеждения, будто один народ в чем-то уступает другому, следует все же..."

Читать дальше Волкодав не стал. Подобное чувство он испытал семь лет назад, когда вышел с каторги на свободу и впервые поднес к глазам зеркальце, желая посмотреть на собственное лицо. Он помнил себя улыбчивым ясноглазым мальчишкой.

Из серебряного кружочка на него тяжелым, страшноватым взглядом-смотрел матерый головорез.

Как гласила веннская пословица, нечего на зеркало пенять, коли рожа кривая.

Волкодав вовремя вспомнил ее и поборол искушение немедленно положить книгу назад на прилавок. Он, правда, переменил мнение о ее подлинности и успел решить про себя, что торопиться с покупкой не стоило: книга все-таки была скорее всего поддельная. Кто-то воспользовался именем прославленного ученого, чтобы подороже продать собственные бредни. Ну не мог же, в самом деле, премудрый Зелхат написать подобную чушь!.. Тилорн, по крайней мере, никогда бы себе этого не позволил, а ведь Зелхат, если верить людям, был не глупее... Нахмурившись, Волкодав вернулся к оглавлению. И спустя некоторое время вновь перестал дышать.

Одиннадцатый раздел книги обещал Замечания о горах вообще и сугубо о наипаче меж прочими удивительных, именуемых Самоцветными.

Дрогнувшее сердце пошло частыми глухими толчками. Волкодав сам потом не мог толком припомнить, как искал нужную страницу, - только то, что в это мгновение он успел твердо решить: покупаю. Поддельную там, не поддельную. Покупаю и все.

"Этот превосходящий всякое вероятие рассказ, - гласило начало одиннадцатой главы, - перенесен мною на долговечный пергамент со слов халисунца Синарка, проданного в подземные копи и выкупленного единоверцами из неволи..."

Дальше этих слов Волкодаву продвинуться не удалось. - Я смотрю, - достиг его слуха веселый голос продавца, - ты так выдрессировал своего телохранителя, ученый собрат, что даже дикарь у тебя стал не чужд грамоты букв? Неужели эта обезьяна в самом деле умеет читать?..

Он говорил по-аррантски, на изысканном столичном диалекте, искренне убежденный, что понять его сможет только земляк. Волкодав бережно закрыл книгу и посмотрел сперва на одного, потом на другого. Я, значит, вам обезьяна. Лицо у него было деревянное, ничего не выражающее.

- Книга, которую ты листаешь, друг мой, вряд ли позабавит тебя, - уже по-нарлакски обратился к нему продавец. - Она слишком ученая. Вот, лучше возьми "Отверзание врат наслаждения, или Сто двадцать два способа восхождения по ониксовому столпу". Наемники часто платят мне вскладчину, чтобы я почитал из нее вслух, и неизменно остаются довольны...

- Да прочти ему что-нибудь, друг варвар! - засмеялся Эврих. - Иначе он не поверит!

А ты на голову встань и ногами подрыгай, мысленно ответил Волкодав, но вслух ничего не сказал. Я тебе не диковинная зверюшка, чтобы меня за деньги показывать. Он отыскал глазами пустое место, где среди теснящихся корешков надлежало красоваться переплету Зелхатова труда, дотянулся и молча вставил книгу на место. Потом повернулся к лотку спиной и начал, как полагалось телохранителю, обшаривать взглядом толпу.

- А говорить он у тебя умеет?.. - снова по-аррантски веселым шепотом осведомился торговец. Эврих неохотно отозвался:

- Умеет...

Они начали было снова беседовать, но разговор почему-то больше не клеился. Эврих отвечал односложно, а потом и вовсе раскланялся:

- Прости, любезный, мне пора.

Они двинулись прочь. Когда книгопродавец больше не мог их видеть и слышать, Эврих повернулся к Волкодаву и придержал его за руку.

- Друг мой, ну пожалуйста, не сердись! - проговорил он просяще, стараясь перехватить его взгляд. - Хочешь, вернемся и купим книгу, которую ты присмотрел?..

Волкодав ответил ровным голосом:

- Нет. Не хочу.

***

Трактир назывался "Сегванская Зубатка", и вывешенная над входной дверью деревянная голова большой рыбы с преувеличенными зубами вполне соответствовала названию. Хозяин, правда, был не сегваном, а сольвенном, и звали его Стоум.

Позже Йарра узнал, что это означало "умный, как сто человек". Брагелл с трактирщиком разговаривали на родном языке Стоума, который Йарра не понимал уже совершенно. Однако мальчик чувствовал, что сразу не приглянулся хозяину. Он попробовал посмотреть на себя как бы со стороны и решил, что Стоум, конечно, был прав. Это только отцу с мамой он был хорош всяким: и в синих пупырышках после целого дня на протоках, и в синяках, и шелушащимся после солнечного ожога. Кому еще мог понравиться немытый оборвыш, тощий, голодный, только отвернись - сейчас что-нибудь стибрит?..

- Из уважения к нашей дружбе, Брагелл, - говорил между тем Стоум. - Только из уважения к нашей дружбе я в самом деле готов был взять мальчишку для мелких поручений. Но, право, я полагал, ты приведешь ко мне... что-нибудь попристойнее...

- Твоя правда, он неказист, - вежливо кивал в ответ Брагелл. Его начищенная кольчуга ярко блестела на солнце, заливавшем задний двор трактира. Йарра стоял рядом с ним, держась чуть-чуть позади, и боялся лишний раз шевельнуться. Когда двое мужчин разом повернули головы и посмотрели на него, Йарра невольно съежился, втянул голову в плечи... - Да что глядишь, Стоум, не красную девку в жены берешь! - засмеялся вдруг Брагелл. - Испытай парня. Если окажется, что он не так честен, как я тебе тут расписывал, ты всегда можешь выгнать его... - Подумал и добавил:

- Да и меня больше на порог не пускать.

Из кухни пахло съестным: трактир оправдывал свое название, Стоумовы стряпухи славились рыбными. блюдами на весь Кондар. Сказать, что запах сводил Йарру с ума, значит ничего не сказать. Он только надеялся, что у него не слишком громко урчало в животе. Еще не хватало, чтобы услышали!

"Зубатка" соседствовала с многочисленными мастерскими. И распахивала свои двери как раз когда ремесленному люду приходит охота подкрепиться, а сделанного с рассвета уже достаточно, чтобы со спокойной совестью дать себе передых. Пока Брагелл уламывал хозяина, а Йарра пытался следить за разговором, чего-то боясь до постыдной дрожи в коленках (чего, спрашивается? ведь хуже не будет?..), во дворе появился молодой парень, смотревший за порядком в трактире. Стражник и вышибала кивнули друг другу, хотя и без особой теплоты. Как старые знакомые" но не друзья.

Парень-охранник важно прошелся вдоль забора, заглянул в кухонную дверь, просунулся внутрь, взял что-то и отправил в рот. Затем посторонился и шлепнул пониже спины молодую стряпуху, выскочившую за водой. Та игриво хихикнула, ничуть не обидевшись. Наконец вышибала прислушался к разговору хозяина со старшиной понял, что речь шла о мальчишке, и воззрился на Иарру с высоты своего роста.

Йарра тоже присмотрелся к нему, ведь это был человек, с которым, если все пойдет хорошо, ему предстояло делить и кров, и стол, и труды... Он сразу пожалел о насиженном камне возле ворот. И непременно попятился бы, не будь рядом Брагелла.

Во-первых, это был здоровенный верзила. И под кожей у него перекатывалось нечто вроде округлых валунков, которые море ворочает на берегу. Во-вторых, он, как многие молодые нарлаки - крепкие и не дураки подраться, - одевался в кожаную безрукавку на голое тело. Нарочно затем, чтобы ревнивые соперники (а также, конечно, влюбчивые девчонки) могли как следует полюбоваться мощными мышцами и замысловатой татуировкой на груди и плечах. В-третьих, вышибала удосужился побывать в мастерской какого-то бронника и по дешевке купил там клочья ржавых кольчуг. Расправил, тщательно вычистил и обшил ими свою безрукавку.

То есть, по мнению Йарры, ничего страшнее уже и придумать было нельзя...

- Ладно, - сказал наконец трактирщик Стоум. И уже по-нарлакски обратился к мальчику:

- Иди-ка вымойся!.. Тормар! Покажешь ему?..

Тормар!.. Имя у парня оказалось такое же грозное, как и внешность. Йарра затравленно оглянулся на великана, указавшего ему рукой в угол двора, где помещалась маленькая портомойня. Брагелл проводил мальчишку глазами, улыбнулся и пошел за ворота, но Йарра этого попросту не заметил. Тормар лениво достал из колодца ведерко воды и с размаху окатил новичка, не дожидаясь, пока тот разденется. Наверное, он считал возню с мальцом бабским делом, недостойным воина и мужчины. Йарра торопливо содрал через голову липнувшую к телу рубашку. Потом скинул штаны, оставшись в одной набедренной повязке и отчаянно боясь, как бы стряпухи опять не начали выглядывать из-за двери. Народ его отца почитал прилюдное обнажение непристойным. Йарре понадобилось усилие, чтобы не уворачиваться от нового потока воды, ударившего в лицо. Вышибала ненадолго скрылся в клети и наконец бросил мальчику чистую сухую рубашку:

- Надевай.

Торопливо повиновавшись, Йарра вывернулся из промокшей набедренной повязки, распутал ее и стал отжимать. Рубаха была, в каких бегали нарлакские мальчишки, не достигшие возраста мужества: длиной пониже колена, с короткими обтрепанными рукавами. Штанов здешняя ребятня не носила. Оно и понятно. Народ отца жил в горах, там с малолетства лазили по кручам. Здесь не то.

Обноски, которые натянул на себя Йарра, должно быть, раньше принадлежали какому-нибудь пареньку раза в два толще него. Наверное, решил он, хозяйскому сыну, привыкшему к обильной еде. Ворот был слишком широк и все время съезжал на плечо, Йарра замучился его поправлять, Тормар понаблюдал за его усилиями и вдруг беззлобно расхохотался. Йарра отважился улыбнуться в ответ. Ничего страшного не последовало, и он заподозрил, что, может быть, все в самом деле еще пойдет хорошо... По крайней мере, лучше, чем было...

Эврих с Волкодавом, оба хмурые и очень недовольные друг другом, уже направлялись назад в "Нардарский лаур", где ждали их женщины, когда с середины торговой площади донесся ясный и чистый зов боевой трубы. Он разлетелся, кажется, по всему городу, легко заглушая гомон и гвалт. Люди непроизвольно обернулись на звук, и Волкодав в очередной раз подивился гению человека, первым придумавшего дать такой голос трубе, зовущей воинов на врага. Если перезвон жреческой бронзы уводил мысли к божественному, к неземным хрустальным вершинам, то этот серебряный клич властно проникал в сердце и ускорял его бег, выжигая все мелкое и лишнее, даруя крылья лететь на защиту чего-то родного, светлого и хорошего... и велика ли беда, если полет станет последним!.. Волкодаву случалось видеть, как под песню трубы у самых заскорузлых наемников, в обычной жизни неистовых похабников и выпивох, вспыхивал в глазах свет, которого вроде и заподозрить было нельзя...

Ну то есть на сей раз никто никого в смертельную битву, к большому счастью, не звал. Боевая труба подавала голос с дощатого помоста, сооруженного посреди торговых рядов, и держал ее обычнейший зазывала. Вот он опустил трубу, прижал ко рту сложенные руки и стал зычно приглашать народ насладиться несравненным искусством Слепого Убийцы и его прекрасной помощницы по имени Поющий Цветок.

Эврих поспешил вперед и начал проталкиваться поближе к помосту. Волкодаву ни на каких убийц смотреть не хотелось, но он последовал за аррантом. Не бросать же одного, в самом-то деле. Хотя Эврих изо всех сил старался встать от него подальше и вообще всячески показывал, что никакая опека ему отнюдь не нужна.

Случись что, потом себе не простишь... И почему мы с ним без конца грыземся из-за чепухи, ведь на самом-то деле кого угодно друг за друга сожрем?..

Между тем на деревянное возвышение вышла очень красивая черноволосая девушка, одетая по-халисунски - в просторную рубашку из пестрого шелка и такие же шаровары. Мужская половина толпы загудела от нескрываемого восторга, а Волкодав подумал, до чего все же здорово каждый народ умел придумывать для своих женщин одежду, наилучшим образом соответствующую их красоте. Девушка обошла небольшую площадку гибким шагом прирожденной танцовщицы, и повсюду, где она проходила, кондарцы и заезжие гости гулко хлопали по доскам ладонями, что-то выкрикивали, смеялись, бросали ей под ноги монеты. Поющий Цветок знай шествовала вперед, наигрывая на деревянной свирели и не обращая никакого внимания на неумеренные мужские восторги. Потом вдруг выгнулась назад так, словно хребет у нее вовсе отсутствовал, и продолжила свой путь на руках. Со стороны казалось, будто ходить вниз головой для нее было едва ли не привычнее, чем на ногах. Волкодав улыбнулся, представив, как десятки зрителей вспомнили толстых неповоротливых жен, оставшихся дома. В это время в задней части помоста работники начали воздвигать широкий деревянный щит. Он мешал любоваться ловкостью девушки, и в толпе начался возмущенный ропот. Недовольные выкрики и угрозы делались все громче. Наконец пришлось вмешаться зазывале: он объяснил, что никого не собирались обидеть, щит был необходим для выступления. Люди замолчали и полезли друг другу на головы, тесня счастливчиков, устроившихся спереди и по бокам.

Тут в руках у девушки словно сами собой появились два блестящих кинжала. Даже Волкодав с трудом поспел разглядеть, когда это она успела извлечь их из ножен, спрятанных в складках объемистых шаровар. Опираясь на одну ладонь. Поющий Цветок дала зрителям убедиться в отменной остроте лезвий: подкинула в воздух тонкую ленточку и рассекла ее на лету. А потом пошла по помосту, всаживая свои кинжалы и крепко держась за рукояти. При этом она не выпускала изо рта свирели, двигая ее губами туда и сюда и как-то умудряясь извлекать осмысленную мелодию.

- А теперь смотрите, смотрите, любезные гости!.. - выкрикнул зазывала. - Такого вы больше нигде не увидите!.. То, что она сейчас вам покажет, когда-то давно умели еще две девушки, но обе они погибли, зарезавшись насмерть!..

Поющий Цветок перевернула кинжалы. Теперь они упирались в доски рукоятями: тонкие девичьи пальцы держались прямо за лезвия. Кто-то рядом с Волкодавом прошептал "Колдовство!.." и принялся осенять себя священным Знаком Огня. Венн только усмехнулся. Госпожа Кан-Кендарат некогда учила его останавливать стиснутыми ладонями удар вражеского меча, и он знал, что колдовства тут не было и в помине. Был навык умного тела, решимость и очень много работы. Поющий Цветок не спеша пересекла помост, прыжком встала на ноги и улыбнулась впервые за все представление... Народ взорвался восторженным криком. По доскам градом застучали монеты. Волкодав не очень удивился, заметив между ними крупный золотой местной чеканки. Он и сам протянул руку к поясу, но вовремя вспомнил, что там больше не было кошеля. Венн пошарил в кожаном кармашке, нашел четыре завалявшихся медяка и сначала постеснялся их бросить. Потом передумал и два все-таки метнул.

- Смотрите, смотрите, почтенные! - радовался зазывала. - Та, что сейчас услаждала вас своим мастерством, - всего лишь маленькая помощница великого Слепого Убийцы. Смотрите, смотрите, он идет сюда!.. Он уже здесь!..

Бронзовокожая девушка легко перебежала к задку помоста, нагнулась вниз и подала руку кому-то невидимому из толпы. Последовало движение, и на помосте рядом с гибкой красавицей вырос черный, как сажа, мономатанец. Его тело прикрывал лишь пестрый шелк на бедрах, так что цвет кожи можно было рассмотреть без труда.

Волкодав никогда не бывал в Мономатане, но знал по рассказам, что там обитали весьма различные племена. Были совсем черные и посветлее. Были такие, чей рост не превышал полутора аршин, а волосы вились тугими пружинками. И настоящие великаны, с прямыми волосами и светлоглазые. Слепой Убийца выглядел не то чтобы великаном: если Волкодав еще не потерял глазомера, роста они с ним были почти одинакового. И успели нажить примерно поровну седины. Да, кажется, и шрамов на теле. Венн присмотрелся... Волосы мономатанца густой волнистой гривой падали на спину и лицо. Вот он поднял руку и не спеша убрал их со лба, чтобы все могли убедиться в его слепоте. Глаз у чернокожего попросту не было. Вообще никаких.

Поперек лица, как раз там, где полагалось быть векам, пролег уродливый грубый рубец.

Толпа вздохнула, задвигалась, люди стали показывать пальцами. На родине Волкодава считали зазорным любопытно пялиться на калек и жалостливо ахать по поводу телесных увечий. Венн заметил медленную усмешку, скривившую губы мономатанца. Этот был воином. И, похоже, обычаи его племени не так уж сильно отличались от веннских. Волкодав невольно подумал: а если бы меня изуродовали Заставили поворачиваться под сотнями взглядов, как бы я себя вел?.. Наверное, так же... Только вряд ли я стал бы выступать перед народом... А впрочем... коли припрет нужда искать пропитание для себя и подруги...

Угадать, какого рода искусство собирался показать людям Слепой Убийца, было нетрудно. К поясу, ногам и предплечьям чернокожего было пристегнуто ремешками множество ножен. Пристегнуто не по-воински - в слишком красивом порядке, не для удобства, а так, чтобы понравилось зрителям. Из ножен торчали разноцветные черенки нескольких десятков ножей. Поющий Цветок провела мономатанца в переднюю часть помоста и показала где край, а сама отбежала назад и встала возле щита.

Раскинула руки и с улыбкой продела их в кожаные петли, приколоченные к доскам.

- Смотрите, любезные! - вновь закричал зазывала. - Спешите полюбоваться несравненным искусством, которое не покинуло великого воителя даже после того, как его лишили богоданной способности видеть солнечный свет!..

Он держал в руках нечто вроде длинной удочки из прочного тростника с твердым шариком на конце. Мономатанец вытащил из ножен первый нож и несколько раз подкинул его на ладони. Зазывала протянул удочку и постучал по щиту. Шарик соприкоснулся с досками в каких-то полутора пядях от головы улыбавшейся девушки.

Мужчина еле успел отдернуть удочку в сторону: брошенный нож впился. в дерево, чуть не перерубив трость. Несколько мгновений толпа потрясение молчала, потом раздалось дружное аханье. Волкодав только покачал головой. Он видывал потешных бойцов, развлекавших народ якобы смертельными поединками; когда приключалась настоящая заваруха, толку от них обычно было немного. Так вот, кем бы там ни был этот Слепой Убийца, беспощадные схватки он знал не понаслышке. И его мастерство вправду стоило того, чтобы им любоваться.

Поющий Цветок стояла спокойно и неподвижно, полностью доверяя товарищу. Так же, наверное, как и он ей доверял, когда она водила его за руку. Блестящие лезвия одно за другим втыкались рядом с ее телом и головой. Мономатанец метал их то с разворота, то в стремительном кувырке, то двумя руками одновременно. Он ни разу не промахнулся даже на палец. Ножи входили точно туда, куда указывал металлический шарик. Волкодав ощутил смутный укол зависти. С открытыми глазами он справился бы не хуже. Но вот с завязанными?..

Надо будет попробовать...

Он представил себе, как они с Эврихом стали бы подобным же образом зарабатывать себе на прокорм, вообразил арранта прислоненным к какой-нибудь бревенчатой стенке - и даже развеселился.

Когда у Слепого Убийцы остался последний нож, зазывала подал девушке стебелек белой ромашки, и она взяла его в зубы, повернув голову боком. Народ понял: предстояло нечто совсем необыкновенное. И примолк, затаив дыхание.

- Почтенные! - уже не прокричал, а громко проговорил зазывала. - О том, что сейчас предстанет вашим глазам, вы без сомнения будете рассказывать внукам. Я только попрошу вас, добродетельные, хранить тишину, дабы у метателя ножей не дрогнула рука от случайного возгласа или свиста. Ибо то, что мы сейчас вам покажем, причинило безвременную погибель уже шестерым прекрасным помощницам Слепого Убийцы. Эта - седьмая...

Шарик на конце тростниковой удочки снова начал выстукивать, постепенно приближаясь к тонкому коротенькому стебельку. Мономатанец пристально вслушивался, стоя неподвижно, словно черное изваяние... и тут в разных концах толпы почти одновременно засвистело сразу два человека.

Метатель вздрогнул... Жилистая рука, свисавшая вдоль бедра, дернулась вперед неловким судорожным движением... Нож полетел!..

В народе отчаянно закричали. У десятков людей мелькнуло перед глазами видение девичьего тела, безжизненно сползающего на помост, привиделась даже струйка крови, текущая на живот как раз из-под левой груди...

Поющий Цветок не шелохнулась. Нож с шипением рассек воздух и вошел в дерево возле самых ее губ, так, что она наверняка осязала холодок, шедший от лезвия.

Начисто срезанная головка ромашки, кружась, упала на доски.

Что тут началось!.. Крики испуга сменились восторженным ревом. Добрые кондарцы уже изловили обоих свистунов и со вкусом пересчитывали им ребра. Волкодав накрыл ладонью Мыша, взволнованного зрелищем драки. Венн нимало не сомневался, что шестеро помощниц, якобы загубленных чернокожим, существовали только в воображении зазывалы. А свистунам наверняка заплатили вперед. В том числе и за неизбежные синяки. Зато народ прямо-таки сходил с ума от радостного облегчения и щедро метал на помост полновесное серебро...

Волкодав разыскал в кармашке два оставшихся медяка и тут увидел Эвриха, проталкивавшегося в его сторону. Венн сразу насторожился: сказать, что с арранта слетела вся его недавняя спесь, значило выразиться бледно и слабо. На нем попросту лица не было. Когда Эврих подобрался вплотную. Волкодав понял причину.

С пояса арранта вместо денежного кошеля свисал короткий хвостик ремешка. Ремешок был опрятно перерезан очень острым маленьким лезвием. Скорее всего, монеткой с заточенным краем. Любимым орудием карманников всех больших городов.

- Так, - только и сказал Волкодав. Наверное, Эврих побеспокоился проверить мошну, лишь когда настало время вознаградить искусство метателя.

- Я... - начал было Эврих, но ничего больше выдавить не сумел. Вид у него был совершенно пришибленный.

Волкодав не стал его попрекать. Деньги ведь от этого не вернутся.

- Иди домой, - сказал он Эвриху. - Скажи Сигине, что мы тут надолго задержимся.

Аррант нерешительно поднял зеленые глаза:

- А ты?..

- А я, - сказал Волкодав, - еще погуляю.

Так случилось, что испытание честности Йарры произошло в тот же день. По какой-то причине народ хорошо налегал на лепешки, купленные у булочника, торговавшего по ту сторону площади. Сначала Стоум слегка рассердился, возревновав: у него в трактире пекли не хуже. Потом сообразил, что люди макали в подливку и знай похваливали ровно те лепешки, которые у самого булочника расходились почему-то с трудом, хоть даром их отдавай. Поняв свою выгоду, Стоум решил прикупить еще корзинку. И получилось так, что все служанки оказались заняты. Тормар, правда, подпирал плечом дверной косяк и бездельничал, сложив на груди руки, ибо посетители вели себя тихо... Но не его же, действительно, посылать!

Скрепя сердце Стоум подозвал Йарру, вытиравшего отмытые миски ("Эй, как тебя там!"), и, когда тот подбежал, сунул ему несколько монет и широкую плетеную корзинку без ручки.

- Сходишь через площадь, в пекарню... В ту, где над входом маковый крендель.

Купишь двадцать лепешек, вот таких. Понял?

- Понял... - прошептал Йарра.

Он знал эту пекарню. Несколько раз бегал туда за пирожками для стражников, и там его случалось, даже угощали подгоревшим сухариком. Иарра схватил корзинку и деньги и помчался во всю прыть. Посередине площади гомонила большая толпа, окружившая возведенный на скорую руку помост. Там, должно быть, происходило что-то очень интересное, но Йарра даже не повернул головы. В одной рубашонке, без привычных штанов, он чувствовал себя голым. Так и казалось, будто все только и смотрели на его ноги. Йарра постарался не думать об этом. Ну и пускай смотрят.

Наплевать. Голый пленник, выставленный на потеху врагам, тоже может держаться героем.

Булочник узнал его и вслух удивился, увидев беспризорного оборванца при деле.

Йарра от волнения позабыл трудные нарлакские слова, но заставил себя не растеряться. Протянул монетки, указал на стопку горячих румяных лепешек и дважды поднял десять растопыренных пальцев.

- А не лопнешь? Куда тебе столько, малыш? - засмеялся пекарь. Он сам месил тесто вместе с работниками и потому к пятидесяти годам не нажил благополучного брюшка, только лысину, влажно блестевшую возле жаркой печи.

- Стоум... трактир... люди кушать, - выдавил Йарра.

- А-а! - понимающе кивнул хозяин пекарни. И принялся ловко укладывать лепешки, в принесенную Йаррой плетенку. - Что же он тебе такую корзинку дал маленькую, паренек? Смотри не растеряй, пока донесешь!

Не было на свете народа, у которого такое доброе вроде предостережение не называлось бы емко и коротко: оговор. Пекарь, конечно, сообразил, что упускает барыш. Йарра же испугался и стал думать о том, как непременно уронит лепешки, идя обратно в "Зубатку". Тем более что корзину Стоум дал ему действительно слишком мелкую. Кругляки душистого печева высились кучкой, готовой развалиться при первом неосторожном движении... А долго ли с кем-нибудь столкнуться посреди людной площади, в суетливой толпе?..

Йарра поклонился пекарю и пошел, крепко сжимая двумя руками плетенку и внимательно глядя под ноги. Ни вправо, ни влево он по-прежнему не смотрел.

Потому и не обратил внимания на стайку лоботрясов несколькими годами постарше себя самого. Зато они к нему присмотрелись очень даже пристально и начали подталкивать друг друга локтями. Никто из них не мучился голодом. Им было просто нечего делать. К тому же Кондар, как все порядочные города, делился на концы по числу деревушек, некогда стоявших на его месте. Оттого-то среди своих кончанских любой горожанин чувствовал себя надежно и хорошо, зато в чужом конце - почти как во вражеском становище. Особенно если этот горожанин был босоногий сирота, неспособный как следует за себя постоять и не ждущий помощи от других... Зачем, спрашивается, приблудышу с Восточных ворот забредать на Середку? Только себе лиха искать. Ну так пусть знает следующий раз!

Корзинка постепенно делалась все тяжелее. Йарра прижал локти к животу, стараясь двигаться осторожнее. Когда ему подставили ногу, он не сразу сообразил, что запнулся и падает: был слишком занят, оберегая драгоценную ношу. Потом тело попробовало удержать равновесие, но оказалось поздно, да и подножка была уж очень умелая. Йарра не издал ни звука, лишь мысленно закричал от отчаяния и несправедливости. Краем глаза он заметил круглое веснушчатое лицо, расплывавшееся в довольной улыбке. Он не разжал рук, не попытался смягчить удар о каменную мостовую. Плетенка сама вспорхнула с ладоней и медленно вращаясь, полетела вперед... На этом Иарра зажмурился, но даже сквозь плотно сжатые веки увидел, как она шлепается на заплеванные булыжники, как тяжело подскакивают пышные румяные лепешки и летят в пыль, в вонючие лужи... погибают под топчущими ногами...

Он в кробь разбил локти, но боль не сразу добралась до сознания. Он ощущал только, что это был конец всему на свете и ему, Йарре. Он ждал глумливого хохота, ибо успел понять: сбили его намеренно. Однако вместо хохота послышался какой-то разочарованный вздох. Потом испуганный вскрик. И шорох удирающих ног.

Йарра открыл глаза.

В двух шагах от себя он увидел того самого венна, что утром входил в городские ворота. Венн не спеша выпрямлялся, бережно держа на ладонях корзинку с лепешками. Он поймал ее возле самой земли, припав к мостовой змеиным движением воина, уходящего от удара меча. Лепешки высились непотревоженной горкой. Йарра мимолетно подумал: вот уж кто нипочем не уронит, хоть вдесятером ноги ему подставляй. Летучая мышь, невозмутимо сидевшая у венна на плече, уже принюхивалась к добыче. Йарра видел, как шевелился и влажно подрагивал любопытный нос.

Мальчик поднялся и встал перед чужеземцем, глядя ему в глаза и беспомощно сжимая кулаки. Как говаривали про таких дома: пришли да взяли - и поминай как звали. Не отдаст ведь. И управы на него... Тормара позвать?.. Пока туда да обратно, а и пойдет ли еще, чего доброго, оплеуху отвесит и с места не сдвинется. И как потом жить?.. Даже назад к Восточным воротам уже не сунешься: срам...

- Куда нес? - неожиданно спросил венн, и Йарра понял, что Отец Небо сотворил еще одно чудо. Второе за полдня. Чудо состояло в том, что венн говорил на языке отца Йарры. Потом произошло третье чудо. Венн протянул вздрогнувшему мальчику его плетенку:

- Держи... Пошли, провожу, пока опять не обидели.

Йарра уже привык, что люди, посулив что-нибудь, в последний момент отдергивали ладонь... От человека, говорившего на языке его отца, грех было ждать подлости.

Он протянул руки и взял корзинку. Его трясло, губы прыгали, но он не заплакал.

Он повернулся и молча пошел к трактиру Стоума. Венн зашагал следом. В двух шагах от порога, когда уже виден был стоявший при двери Тормар, Йарра запоздало сообразил, что венна следовало бы поблагодарить, и остановился. Плетенка мешала как следует поклониться, и Йарра просто нагнул голову и впервые за долгое, долгое время прошептал на родном языке:

- Спасибо, достойный человек...

Он так привык изъясняться на ломаном нарлакском, а то и вовсе немо размахивать руками, что эти простые слова изумили его самого. Как все-таки удивительно и прекрасно, когда можно к кому-то обратиться словами настоящей речи, зная, что тебя поймут. И ответят. Йарра вспомнил, сколько раз его лупили за "тарабарщину", на которой, по мнению местных, впору было изъясняться только нечистому духу. Он даже успел подумать: завтра этого венна уже здесь не будет, а значит... значит...

Вот тут он заплакал. Слезы, которые, как он полагал, у него давным-давно пересохли, явились неизвестно откуда, точно оживший родник, закипели в глазах и потекли вниз по щекам. Он отвернулся вытереть скулы о задранное кверху плечо и потому не заметил странного выражения, промелькнувшего во взгляде рослого венна.

Волкодав, давно отученный кого-то бояться, поневоле вспомнил самого себя в его возрасте. Таким же мальцом, замордованным людьми и жизнью и не разумевшим чужих языков, даже по-сольвеннски - с пятого на десятое. Когда его первый раз продали торговцу рабами, там вообще не было никого, кто понимал бы настоящую речь, одни саккаремцы да восточные вельхи. Так он и молчал целыми днями, пока тому же торговцу не продали взъерошенного, пегого от синяков Волчонка...

Они вошли в трактир, и Йарра, шмыгая носом, сразу двинулся к стойке. Тормар окинул Волкодава подозрительным взглядом, но ничего не сказал. Венн, в свою очередь, по-деловому присмотрелся к охраннику. Он отнюдь не забыл, как искал работы в Галираде три года назад. Умел он многое, но никому его умения так и не пригодились. Приличные люди перво-наперво замечали рубцы от кандалов, украшавшие его руки и шею. Волкодав не верил в сказки и не питал надежд, будто кондарский народ относился к беглым каторжникам по-иному, нежели добрые галирадцы. В Галираде, правда, он чем-то глянулся молодой кнесинке, и та наняла его телохранителем. Чтобы этакая благодать да вдруг повторилась? В Кондаре им с Эврихом предстояло самим о себе позаботиться.

Вот потому-то Волкодав и приглядывался к охраннику, оценивая, на что тот способен. Вытащив медяк он купил кусок белого хлеба, кружку молока, взял лишнее блюдце для Мыша и устроился в уголке. У вышибалы Тормара было могучее тело взрослого мужчины, плечи казались покатыми из-за крутых мышц на загривке. Но на толстой мускулистой шее сидела голова с лицом, достойным пятнадцатилетнего проказника. У парня был широкий курносый нос, а когда он улыбался, становилось заметно, что один передний зуб как бы отступал назад из общего ряда, и рот выглядел щербатым. Это только усиливало впечатление. Такому, кажется, только дома сидеть, при мамке и бабушке. Без устали копать огород, жарко краснеть на смешки соседских девчонок и получать по спине полотенцем за сдернутый с доски кусок сладкого пирога... Волкодав знал, что скорее всего ошибается. На поясе у Тормара висел здоровенный кинжал, и вряд ли следовало сомневаться: парню уже приходилось пускать его в ход. А мозолистые руки очень хорошо умели и кости ломать, и задирать девкам подолы...

Служанки сновали туда и сюда, трактирщик согласно обычаю обходил комнату, спрашивая гостей, всем ли довольны. Когда он подошел к Волкодаву, венн сказал ему:

- Пусть Священный Огонь никогда не погаснет в твоем очаге, добрый хозяин. У тебя умелые кухарки и расторопные слуги. Вот только охранник, по-моему, не очень хорош...

Стоум тяжко вздохнул, отлично понимая, куда клонит разукрашенный шрамами посетитель.

- По мне, так довольно хорош, - сказал он, постаравшись, чтобы слышал Тормар. - Здесь еще не шалил ни один лихой человек, которого мой страж не сумел бы отвадить. Лучше ты попытай счастья, друг, где-нибудь по соседству!

Плох тот трактирщик, который не заступится за уже нанятого вышибалу, не примет его сторону, выпроваживая новичка. Работники верно служат хозяину, но и хозяин должен вставать горой за тех, кто ест его хлеб. Иначе никто к нему не пойдет, ни у кого ему веры больше не будет.

Тормар между тем расправил плечи и подбоченился, улыбаясь. Он понял, что ему собирались бросить вызов. Поняли это и все остальные, кому случилось закусывать нынче в трактире. Стоум еще надеялся потихоньку выпроводить венна, а народ уже обрадованно шумел, в охотку отодвигая столы и убирая скамейки. Кто-то вовсю бился об заклад, сравнивая молодцов. Волкодав, немало помотавшийся по белому свету, не мог припомнить страны, где бы не собирала толпы стычка громил, спорящих из-за теплого места. Ему, правда, сразу показалось, будто кондарцам подобная забава перепадала исключительно редко. Так оно и было на самом деле, но причину он вызнал лишь погодя.

- Это кто тут шумит? - спросил Тормар, подходя и останавливаясь в двух шагах. - Ты, что ли, дядя? А не пошел бы ты по-хорошему?..

Волкодав был старше его самое большее лет на пять, но внешность венна увеличивала видимую разницу.

- Все может быть, - сказал он дружелюбно, - Если прогонишь.

Посетители трактира загалдели громче прежнего. Вызов был принят. И подтвержден.

Согласно обычаю, спор вышибал должен был происходить без оружия. Тормар отстегнул ножны с кинжалом и положил их на стойку. Волкодав снял меч, снял боевой нож и оставил на Божьей Ладони. Мыш поднял нос от блюдца и так исполнился важности происходившего, что даже решил оставить любимое лакомство на потом.

Облизал мордочку и вскочил на ножны - стеречь. Сторожем он был очень надежным.

Волкодав повел глазами по сторонам, запоминая, что где. Начнется схватка, небось станет некогда озираться. Он заметил смуглого светловолосого мальчика, которого встретил на площади. Мальчик подсматривал в кухонную дверь, из-за спин побросавших работу стряпух. На его лице, одном-единственном, был ужас. Прочий народ смотрел с алчным любопытством, почти так же, как возле помоста, где Слепой Убийца метал отточенные ножи. Попадет? Не попадет? И много ли будет крови, если вдруг что?..

...Хозяйке Судеб было угодно, чтобы в течение нескольких последующих дней пересуды и кривотолки о поединке в "Сегванской Зубатке" распространились по всему городу. За это время простой рассказ успел обрасти множеством невероятных подробностей. И надо сказать, что действительные события тому способствовали.

Люди, проходившие мимо трактира, видели, как внезапно шарахнулась легкая занавеска из рогожной ряднины, висевшая в двери от мух, и наружу кубарем выкатился Тормар.

Именно выкатился, выбежал как-то боком, словно на шее у него висела пятипудовая гиря и эту гирю вдруг повело в сторону - только поспевай подставлять под нее ноги!.. Внимательный взгляд заметил бы, что он очень старался устоять, но не смог и наконец растянулся на пыльной мостовой во весь рост. Он сейчас же вскочил и с рычанием устремился назад, внутрь трактира.

- Да сговорились они! - послышался возмущенный крик из-за порога. - А ну, давай мои деньги назад!

Отскочившим было прохожим тут же сделалось интересно, кто с кем сговорился, чьи деньги надо было немедля отдать и, главное, каким таким ветром из двери вынесло Тормара. Народ устремился ко входу в "Зубатку", но слишком проворным пришлось быстренько расступаться, ибо занавеска взметнулась опять. На сей раз Тормар вылетел "рыбкой": сильные руки смягчили удар, но воздух со свистом вырвался из груди, и кое-кто из мальчишек якобы видел своими глазами, как железная кольчуга на его безрукавке высекла искры из мостовой. Он поднялся не сразу. Сперва подобрал под себя ноги и постоял какое-то время на четвереньках, мотая головой и хрипло дыша. Потом выпрямился, сжал кулаки и вновь двинулся внутрь трактира.

Сгрудившийся люд отбросил и смел занавеску, напирая и жадно заглядывая через порог. Самые молодые и наглые сунулись в окошко, по летнему времени свободное от тяжелого ставня. Людские тела совсем перекрыли дорогу солнечным лучам, но на стенных полицах, озаряя углы, ярко горели масляные светильнички.

Счастливцы, которых схватка вышибал застигла внутри заведения, жались вдоль стен, забравшись на скамейки и сдвинутые столы, и вовсю подзадоривали спорщиков.

Рослый бородатый венн стоял посередине трактира, спокойно опустив руки, а на него, по-борцовски пригнувшись, грозно шел Тормар. Больше ни в каком сговоре их не подозревали.

Люди видели, как кулак Тормара устремился к челюсти венна. Молодой вышибала, в общем, свой хлеб у Стоума ел не зря. Заезжие корабельщики, охочие бить посуду и затевать безобразия, время от времени на собственном опыте убеждались: кулаки у Тормара были что надо. Венн, похоже, оказался человеком бывалым и оценил их по достоинству. Что он сделал дальше, мало кто успел уследить. Иные из мужчин, знавшие, как это, когда тебе в подбородок врезается нечто вроде кувалды, не удержались и сморгнули, отдергивая головы. Венн не стал ни шарахаться, ни отскакивать. Наоборот, он вроде шагнул чуть в сторону и даже вперед, сделав отстраняющее движение левой рукой... Кулак вспорол пустой воздух, пройдя выше, чем следовало, зато венн, как по волшебству, возник за спиной у кондарца и крепко схватил его за ворот, осаживая назад. Тормар взмахнул руками и выгнулся, силясь устоять... увы, к тому времени его ноги успели пробежать вперед чуть-чуть дальше, чем следовало. Остановленное тело не исчерпало движения - ноги взлетели, отрываясь от пола. Тормар понял, что падает, и уже помимо собственной воли схватился за руку венна...

И тот, под дружно грянувший хохот, почти ласково опустил его на пол, усыпанный, как было принято у сольвеннов, соломой.

- Ты хороший противник, - сказал он Тормару. - Ты дрался честно и славно. - И повернулся к Стоуму:

- Я победил твоего парня не один раз, а трижды. Ты по-прежнему утверждаешь, что мы сговорились? Или что твой прежний вышибала ничем не хуже меня?

Трактирщику возразить было нечего, но и согласием отвечать почему-то до смерти не хотелось. Тут кто-то из зрителей злорадно стегнул проигравшего:

- Ты слабак, Тормар! Только вид делать горазд, а так тебя всякий...

Венн сразу оглянулся в ту сторону:

- Кто сказал? Иди сюда, покажи нам, слабакам.

Говоривший, конечно, выйти не пожелал, а люди только пуще захохотали, тыча пальцами в незадачливого насмешника. Наверное, он поставил деньги не на того и теперь не мог смириться с потерей. Тормар не стал дожидаться, пока Стоум вслух заявит о найме нового охранника. Он поднялся на ноги и пошел в дверь, зло отшвырнув кого-то с дороги.

- Я беру этого человека, - комкая в ладонях передник, громко объявил Стоум. - Он получает свое место согласно обычаю и закону...

Волкодав кивнул ему и вернулся забрать оружие.

Мыш уже доедал свой хлеб с молоком. Хозяин был цел и на добро никто не покушался, так о чем беспокоиться?.. Волкодав устроил меч за спиной, прошагал через комнату, где уже расставляли в обычном порядке потревоженные столы, и занял подобающее место возле двери.

Когда все более-менее успокоилось и на нового вышибалу перестали пялить глаза, Стоум подошел к нему и тихо, но с большим чувством проговорил:

- И что за нелегкая вынесла тебя из лесу, венн? Один убыток от вашего племени, с какой стороны ни поглядеть!.. Да ты знаешь, что со мной теперь будет?.. Парень, которого ты прогнал, это ж был Сонморов человек!..

Эта подлая жизнь не раз и не два

Окунала меня в кровищу лицом.