свой Петрозаводск. Базиль снял свою чудовищную куртку, повалился на траву
в тенечке и, кажется, задремал. Бабушка Альбина уплыла в коттедж N 1.
ноги, и стал ждать.
от времени взревывал из своего коттеджа N 7 - что-то насчет погоды, что-то
насчет реки и что-то насчет отпуска. Альбина, по-прежнему вся в белом,
появилась у себя на веранде и уселась под тентом. Донесся ее голос,
мелодичный и негромкий, - видимо, она разговаривала по телефону. Несколько
раз в поле зрения появлялся Дуремар Толстов. Он сновал между коттеджами,
то и дело приседая на корточки, разглядывая землю, зарывался в кусты,
иногда даже перемещался на четвереньках.
с мамой. Обычный контрольный звонок. Он опасался, что день будет очень
занят и другого времени позвонить не найдется. Они поговорили о том о
сем... Тойво рассказал, что встретил здесь престарелую балерину по имени
Альбина. Не та ли это Альбина Великая, о которой ему все уши прожужжали в
детстве? Они обсудили этот вопрос и пришли к выводу, что это вполне
возможно, а вообще-то была еще одна великая балерина Альбина, лет на
пятьдесят старше Альбины Великой... Потом они распрощались до завтра.
отмахиваясь левой рукой; правой он прижимал к груди какой-то объемистый
пакет. У входа в павильон он приостановился и визгливым фальцетом
прозвонил в сторону коттеджа N 7: "Да вернусь я! Скоро!" Тут он заметил,
что Тойво смотрит на него, и объяснил, словно бы извиняясь:
совсем ничего. Тойво решил ждать до восьми часов.
над Малой Пешей, постепенно снижаясь, и мягко сел перед коттеджем N10, тем
самым, где, судя по обстановке, обитала семья живописца. Из глайдера
выпрыгнул рослый мужчина, легко взбежал по ступенькам на веранду и
крикнул, обернувшись: "Все в порядке! Никого и ничего!" Пока Тойво шел к
ним через площадь, из глайдера вышла молоденькая женщина с коротко
остриженными волосами, в фиолетовой хламидке выше колен. Она не стала
подниматься на крыльцо, она осталась стоять возле глайдера, держась рукой
за дверцу.
звали Зося Лядова, и это ее автопортрет, оказывается, Тойво видел в
коттедже у Ярыгиных. Было ей лет двадцать пять - двадцать шесть, она
училась в Академии, в студии Комовского-Корсакова и ничего значительного
пока еще не создала. Она была красива, гораздо красивее своего
автопортрета. Чем-то она напомнила Тойво его Асю, правда никогда в жизни
не видел он свою Асю такой напуганной.
Сыктывкарского учебного округа, а до того, на протяжении почти тридцати
лет, был астроархеологом, работал в группе Фокина, участвовал в экспедиции
на Кала-и-Муг (она же "парадоксальная планета Морохаси") и вообще повидал
белый свет, а равно и черный, серый и всяких иных цветов. Очень спокойный,
даже несколько флегматичный мужчина, руки, как лопаты, надежный, прочный,
основательный, бульдозером не сдвинешь, и лицом при этом бел и румян,
синие глаза, нос картофелиной и русая бородища, как у Ильи Муромца...
супруги вели себя совершенно по-разному. Олег Олегович при виде живых
мешков, лезущих в окно спальни, удивился, конечно, но никакого испуга не
испытал. Может быть, потому что сразу вспомнил о филиальчике в Нижней
Пеше, куда он в свое время несколько раз наведывался, да и сам вид чудовищ
не вызвал в нем ощущения опасности. Гадливость - вот что он испытал
главным образом. Гадливость и отвращение, но никак не страх. Упершись
ладонями, он не впустил эти мешки в спальню, выпихнул их обратно в сад, и
это было противно, скользко, липко, они были неприятно податливо-упруги
под ладонями, эти мешки, больше всего они напоминали внутренности
какого-то огромного животного. Он тогда заметался по спальне, пытаясь
сообразить, чем вытереть руки, но тут на веранде закричала Зося, и ему
стало не до брезгливости...
как некоторые, нельзя. Ведь до сих пор кое-кто не может в себя прийти.
Фролова нам пришлось уложить в больницу прямо в Суле, его отдирали от
глайдера по частям, совершенно потерял себя... А Григоряны с детьми в Суле
и задерживаться не стали, бросились в нуль-кабину все вчетвером и
отправились прямо в Мирза-Чарле. Григорян крикнул на прощанье: "Куда
угодно, только бы подальше и навсегда!.."
никогда испытывать не приходилось. И совсем не в том было дело, опасны эти
животные или нет. "Если нас всех гнал ужас... Не вмешивайся, Олег, я
говорю о нас, простых, неподготовленных людях, а не о таких громобоях, как
ты... Если нас всех гнал ужас, то вовсе не потому, что мы боялись быть
съеденными, задушенными, заживо переваренными и все такое прочее... Нет,
это было совсем другое ощущение!" Зося затруднялось охарактеризовать это
ощущение сколько-нибудь точно. Наиболее удобопонятной оказалась такая ее
формулировка: это был не ужас, это было ощущение полной несовместимости,
невозможности пребывания в одном объеме с этими тварями. Но самым
интересным в ее рассказе было совсем другое.
настолько страшны и отвратны, что представлялись своего рода
совершенством. Совершенством безобразия. Эстетический стык идеально
безобразного и идеально прекрасного. Где-то когда-то было сказано, что
идеальное безобразие якобы должно вызывать в нас те же эстетические
ощущения, что и идеальная красота. До вчерашней ночи это всегда казалось
ей парадоксом. А это не парадокс! Либо она такой уж испорченный человек?..
часа после паники. Они с Олегом заняли какой-то пустующий домик в Суле, и
сначала Олег отпаивал ее тоником и пытался привести в чувство
психомассажем, но это все не помогло, и тогда она схватила лист бумаги,
какое-то отвратительное стило, жесткое, корявое, и стала торопливо, линия
за линией, тень за тенью, переносить на бумагу то, что кошмаром маячило
перед глазами, заслоняя реальный мир...
угадываются знакомые предметы: перила веранды, стол, кусты, а поверх всего
- размытые тени неопределенных очертаний. Впрочем, рисунки эти вызывали
какое-то ощущение тревоги, неустроенности, неудобства... Олег Олегович
находил, что в них что-то есть, хотя, на его взгляд, все было гораздо
проще и противнее. Впрочем, он далек от искусства. Так,
неквалифицированный потребитель, не более...
предположения: Флеминг, Нижняя Пеша, эмбриофор нового типа и так далее.
Панкратов покивал, соглашаясь, а потом сообщил с некоторой грустью, что во
всей этой истории его более всего огорчает... Как бы это выразиться? Ну,
чрезмерная нервность нынешнего землежителя. Ведь все же удрали, ну как
один! Хоть кто-нибудь бы заинтересовался, полюбопытствовал бы... Тойво
вступился за честь нынешнего землежителя и рассказал про бабушку Альбину и
про мальчика Кира.
ладонями по подлокотникам кресла и по столу, он победоносно взглядывал то
на Тойво, то на свою Зосю и, похохатывая, восклицал: "Ай да Кирюха! Ай да
молодец! Я всегда говорил, что из него будет толк... Но какова Альбина-то
наша! Вот вам и цирлих-манирлих..." На это Зося запальчиво объявила, что
ничего удивительного здесь нет, старые и малые всегда были одного поля
ягоды..." И космопроходцы! - воскликнул Олег Олегович. - Не забудь про
космопроходцев, любимка моя!.." Они препирались полусерьезно, полушутливо,
как вдруг произошел маленький инцидент.
улыбаться вдруг перестал, и выражение веселья на лице его сменилось
выражение озадаченности, словно что-то потрясло его до глубины души. Тойво
проследил направление его взгляда и увидел: в дверях своего коттеджа N7
стоит, прислонившись плечом, безутешный и разочарованный Эрнст Юрген, уже
не в крабораколовном скафандре своем, а в просторном бежевом костюме, и в
одной руке у него плоская банка с пивом, а в другой - колоссальной
бутерброд с чем-то красно-белом, и он подносит ко рту то одну руку, то
другую, и жует, и глотает, и неотрывно глядит при этом через площадь на
вход в клуб.
озадаченным видом.
яду.
увидеть здесь после вчерашнего. Нечего было Эрнсту Юргену здесь делать
сейчас, нечего было ему стоять у себя на веранде в Малой Пеше, пить пиво и
закусывать вареными крабораками, а надлежало сейчас Эрнсту Юргену,
наверное, драпать без оглядки куда-нибудь к себе на Титан или даже дальше.
Юргена вчера ночью в поселке не было, а был Эрнст Юрген вчера ночью на
Шломо Вульф
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Зыков Виталий
Зыков Виталий
Афанасьев Роман