сейчас скажет.
были потрясены, и Ахиллес, как человек, близкий к медицине, счел
необходимым подкрепить меня и себя коньяком, бутылку которого он достал из
большого картонного ящика с надписью "Норсульфазолум". Да, пока мы здесь
спорили об этой злосчастной надпечатке, в аптеку зашел марсианин, вручил
Ахиллесу письменное распоряжение сдать предъявителю сего все лекарственные
препараты, содержащие наркотики, и Ахиллес, ничего не помня и не понимая,
передал ему приготовленный пакет с этими лекарствами, после чего марсианин
удалился, не оставив в нашей памяти ничего, кроме отрывочных воспоминаний
и смутного образа, запечатленного краем глаза.
и мясистые пальцы без ногтей, и я поражался, как подобное зрелище не
вышибло мгновенно из моей головы всякую способность вести отвлеченные
споры.
пульсирующее щупальце, протянувшееся к нему как бы из ничего. Кроме того,
он помнил, что вид этого щупальца привел его в сильное раздражение, ибо
оно показалось ему ни с чем не сообразной шуткой. Помнил он и то, как в
сердцах швырнул на прилавок, не глядя, сверток с лекарствами, зато он
абсолютно не помнил, читал ли он предписание и клал ли его в
регистрационную книгу, хотя очевидно было, что читал (раз выдал лекарства)
и клал (раз оно там оказалось).
стоял слева от меня и что на нем был модный свитер с вырезами, и мне
вспомнилось, что на одном из синих пальцев было блестящее кольцо белого
металла с драгоценным камнем. Кроме того, я вспомнил шум автомобиля.
Ахиллес потер лоб и заявил, что вид предписания напоминает ему ощущение
недовольства, которое вызывалось у него как бы чьими-то попытками, до
неприличия назойливыми, вторгнуться в наш с ним спор с какой-то совершенно
нелепой точкой зрения на филателию вообще и на перевернутые надпечатки в
особенности.
пронзительный и неприятный. "Скорее низкий и снисходительный", - возразил
Ахиллес. Однако, я настаивал на своем, и Ахиллес, вновь разгорячившись,
вызвал из лаборатории младшего провизора и спросил его, какие звуки он
слышал на протяжении последнего часа. Младший провизор, на редкость
недалекий юнец, заморгал своими глупыми глазами и промямлил, что слышал
все время только наши голоса, а один раз будто бы где-то включили радио,
но он не обратил на это особого внимания. Мы отослали провизора и выпили
еще по капельке коньяку. Память наша прояснилась окончательно, и, хотя мы
по-прежнему расходились в мнении относительно внешности марсианина, мы
однако же полностью сошлись в воспроизведении последовательности имевших
место фактов. Марсианин, несомненно, подъехал к аптеке на машине, не
выключая двигателя, вошел в помещение, остановился слева от меня, чуть
сзади, и некоторое время стоял неподвижно, рассматривая нас и
прислушиваясь к нашему разговору. (Мороз прошел по коже, когда я осознал
свою полную беззащитность в этот страшный момент.) Затем он сделал нам
несколько замечаний, по-видимому, относительно филателии и, по-видимому,
совершенно некомпетентных, а потом протянул Ахиллесу предписание, которое
Ахиллес взял, бегло просмотрел и сунул в регистрационную книгу. Далее
Ахиллес, все еще будучи вне себя от этой помехи, выдал сверток с
лекарствами, и марсианин ушел, поняв, что мы не желаем принимать его в
разговор. Таким образом, отвлекаясь от деталей, возникал образ существа,
хотя и плохо разбирающегося в вопросах филателии, но в общем не лишенного
правильного воспитания и определенной гуманности, если принять во
внимание, что в то время он мог сделать с нами все, что ему было бы
угодно. Мы выпили еще по рюмке коньяку и почувствовали себя не в силах
оставаться здесь и держать наших в неизвестности относительно этого
происшествия. Ахиллес спрятал бутылку, передал дежурство младшему
провизору, и мы быстрым шагом направились в трактир.
Одноногий Полифем откровенно счел его враньем. "Вы понюхайте, чем от них
разит, - сказал он. - Нализались до синих чертей". Рассудительный Силен
предположил, что это был все-таки не марсианин, а какой-нибудь негр - у
негров иногда встречается синеватый оттенок кожи. Ну, а Парал остался
Паралом. "Хорош аптекарь у нас, - желчно сказал он. - Приходит неизвестно
кто, неизвестно откуда, подсовывает ему неизвестно какую бумажку, и тот
отдает ему без звука. Нет, с такими аптекарями мы разумного общества не
построим. Что это за аптекарь, который из-за своих паршивых марок не
ведает, что творит?" Но зато все остальные были на нашей стороне, весь
трактир собрался вокруг нас, даже золотая молодежь во главе с господином
Никостратом отвалилась от бара послушать. Нас заставляли повторять снова и
снова, где стоял я и где стоял марсианин, как он протягивал свою
конечность и так далее. Очень скоро я заметил, что Ахиллес начинает
украшать рассказ новыми деталями, как правило потрясающими. (Вроде того,
что когда марсианин молчал, у него мигали только два глаза, как у нас, а
когда открывал рот, открывались еще дополнительные глаза, один красный,
другой белый.) Я тут же сделал ему замечание, но он возразил, что коньяк и
бренди удивительным образом действуют на человеческую память, это,
дескать, медицинский факт. Я решил с ним не спорить, попросил Япета подать
мне ужин и, внутренне усмехаясь, стал наблюдать, как Ахиллес уверенно
компрометирует себя. Через каких-нибудь десять минут все поняли, что
Ахиллес окончательно заврался, и перестали обращать на него внимание.
Золотая молодежь вернулась к стойке бара, и скоро оттуда послышалось
обычное: "Надоело... Скучища у нас тут. Марсиане? Ерунда, плешь... Чего бы
нам отколоть, орлы?" За нашим столиком возобновился старый спор о
желудочном соке. Что это такое, куда он годится, для чего он марсианам и
для чего он нам самим. Ахиллес объяснил, что человеку желудочный сок нужен
для переваривания пищи, пищу переваривать без него было бы невозможно. Но
авторитет его был уже подорван, и никто ему не поверил. "Ты бы заткнулся,
старая клизма, - сказал ему Полифем. - Чего там - невозможно. Третий день
сдаю этот сок, и ничего, перевариваю. Тебе бы так переваривать".
ничем не кончилось. Калаид после долгих судорог, за которыми в томительном
ожидании следил весь трактир, выпалил только: "Ж-ж-жандарм в тридцать лет
уже старик, если хочешь знать". Слова эти имели касательство к какому-то
полузабытому разговору, происходившему еще на "пятачке" и до обеда, и
вообще предназначались не нам, а Пандарею, который уже давным-давно ушел
на дежурство. Мы оставили Калаида рожать ответ на наш вопрос, а сами
пустились в спекуляции. Силен предположил, что цивилизация Марса зашла в
тупик в физиологическом отношении, собственный сок они уже вырабатывать не
могут и им приходится осваивать другие источники. Япет подал голос из-за
стойки, заявив, что марсиане используют желудочный сок в качестве бродила
для производства особого вида энергии. "Вроде атомной", - добавил он,
подумав. А дурак Димант, никогда не отличавшийся смелым полетом фантазии,
заявил, что человеческий желудочный сок для марсиан все равно, что для нас
коньяк или пиво, скажем, можжевеловая водка, и этим заявлением испортил
аппетит всем, кто в тот момент закусывал. Кто-то предположил, что марсиане
добывают из желудочного сока золото или редкие металлы, и это явно
безграмотное предположение натолкнуло Морфея на очень верную мысль.
"Старички, - сказал он. - А ведь в самом деле, золото они из него добывают
или энергию, а надо понимать, что наш желудочный сок для марсиан - вещь
очень важная. Не одурачили бы они нас, а?" Сначала его никто не понял, но
потом до нас дошло, что настоящей цены на желудочный сок никто ведь не
знает и что это за цена, которую назначили марсиане, - неизвестно. Вполне
возможно, что марсиане, люди, надо думать, практичные, выгоняют из этого
предприятия непропорционально большой доход, пользуясь нашим невежеством.
"Скупают у нас по дешевке, - взбеленился одноногий Полифем, - а потом,
стервецы, загоняют на какую-нибудь комету по настоящей цене!" Я рискнул
поправить его, что не на комету все-таки, а на планету, на что он с
присущей ему грубостью предложил мне сначала залечить глаз, а потом уже
вступать в споры. Но дело не в этом.
очень содержательная и полезная беседа, но тут в трактир ввалился Миртил
со своим братом-фермером, оба пьяные до последней степени. Выяснилось, что
брат Миртила вот уже несколько дней производил опыты по перегонке барды из
синего хлеба и что сегодня эти опыты, наконец, увенчались успехом. На стол
были водружены две порядочные фляги синего первача. Все тут же отвлеклись
и стали пробовать, и, надо сказать, "синюховка" произвела на нас большое
впечатление. Миртил себе на горе пригласил к столу Япета, чтобы тот тоже
попробовал. Япет выпил два стаканчика, постоял, закрыв левый глаз, словно
бы размышляя, а затем вдруг сказал: "А ну, валите отсюда, чтобы я вас тут
не видел". Сказано это было таким тоном, что Миртил, не говоря ни слова,
подхватил опустевшие фляги и своего задремавшего братца и торопливо
удалился. Япет оглядел нас тяжелым взглядом и, произнеся: "Взяли манеру -
в мое заведение со своим пойлом приходить", - вернулся за стойку. Чтобы
сгладить неловкость, мы все заказали по выпивке, но прежняя
непринужденность уже исчезла. Посидев еще полчаса, я отправился домой.
Артемиды и пил чай с вареньем. Я не стал вмешиваться в это дело.
Во-первых, Харон, по-видимому, уже отрезанный ломоть, и неизвестно,
вернется ли он вообще, а во-вторых, где-то неподалеку находилась Гермиона,
а от меня так разило спиртным, что я даже сам это чувствовал. Поэтому я
предпочел тихонько проскользнуть в свою комнату, не обращая на себя
ничьего внимания. Я переоделся и просмотрел газеты. Просто удивительно!
Шестнадцать полос, и ничего существенного. Словно вату жуешь. Опубликована
пресс-конференция президента. Два раза ее прочитал и ничего не понял -
сплошной желудочный сок.
Березин Федор
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Самойлова Елена
Лукин Евгений