Осторожно, Кот, другом он тебе быть никак не может, не с чего ему быть
другом, а раз он не друг - значит, враг... И тут он вдруг говорит ни с
того ни с сего:
задавать, когда я его целыми днями не вижу? И что-то мне так горько стало,
и ужасно захотелось сказать ему прямо: "А чтобы вранья поменьше слушать,
друг лукавый". Но я, конечно, этого не сказал. Пробормотал только:
извиняется, - я ведь не могу тебе длинные лекции читать. Во-первых, у меня
времени на это нет, сам видишь. И хотел бы с тобой побольше времени
проводить, да не могу. А во-вторых, лекции - это, по-моему, скучища. Какой
интерес выслушивать ответы на вопросы, которых ты не задавал? Или ты,
может, иначе считаешь?
в столовую двое, а за ними еще и третий. Сияют все трое, как начищенные
медные чайники. И будто все втроем несут крошечную круглую коробочку и с
этой коробочкой - прямиком к Корнею.
держатся как положено. Корней, надо думать, шутить не любит.
Корней эту коробочку берет двумя пальцами, открывает ее осторожно и
вытягивает из нее узкую красную ленту. Эти трое дышать перестали. В
столовой тишина, и слышно только, как галдят в гостиной. Корней эту
красную ленточку рассмотрел внимательно - просто так и на свет, - а потом
сказал негромко:
мне и сказал:
двое покатили за Корнеем, а третий остался и стал аккуратно укладывать эту
красную ленточку обратно в коробочку. Я сижу злой, не люблю пищу принимать
при посторонних. Но он на меня вроде бы и внимания не обращает. Он идет
через всю столовую в угол, где у Корнея стоит какой-то шкаф не шкаф,
сундук не сундук... ящик в общем, поставленный на попа. Я этот ящик сто
раз видел и никогда на него внимания не обращал. А он подходит к этому
ящику и сдвигает кверху какую-то шторку, и в стенке ящика образуется ярко
освещенная ниша. В эту нишу он кладет свою коробочку и шторку опускает.
Раздается короткое гудение, на ящике вспыхивает желтый глаз. Этот тип
снова поднимает шторку... и тут, ребята, я есть перестал. Потому что
смотрю - а в нише уже две коробочки. Этот тип опять опускает шторку -
опять загудело, опять загорелся желтый глаз, поднимает он шторку - четыре
коробочки. И пошел, и пошел... Я сижу и только глазами хлопаю, а он -
шторку вверх, шторку вниз, гудок, желтый глаз, шторку вверх, шторку
вниз... И через минуту у него этих коробочек набралась полная ниша. Выгреб
он их оттуда, распихал по карманам, подмигнул мне и выскочил вон.
понял. Но одно я понял: это надо же, какая машина! Я встал - и к ящику.
Осмотрел его со всех сторон, даже попробовал сзади заглянуть, но голова не
пролезла, только ухо прищемил. Ладно. А шторка поднята, и ниша эта так
светом и сияет мне в глаза. Змеиное молоко! Я огляделся и хвать со стола
мятую салфетку... Скатал ее в шарик между ладонями и бросил в нишу -
издали бросил на всякий случай, мало ли что. Нет, все нормально. Лежит
себе бумажка, ничего ей не делается. Тогда я осторожненько взялся за
шторку и потянул ее вниз. Шторка легко двинулась, прямо-таки сама пошла.
Щелк! И, как следует быть, загудело, зажглась желтая лампа. Ну, Кот!
Потянул я шторку вверх. Точно. Два бумажных шарика. Я их оттуда вилкой
осторожно выгреб, смотрю - одинаковые. То есть точь-в-точь! Отличить
совершенно невозможно. Я их и так смотрел, и этак, и на просвет - даже,
дурак, понюхал... Одинаковые.
Стал я рыться по карманам. Ну, не золотой, думаю, так хотя бы грош
медный... Нет гроша. И тут нашариваю я свой единственный патрон. Унитарный
патрон калибра восемь и одна десятая. Нет, даже в этот момент я еще не
соображал, что здесь к чему. Просто подумал: раз уж денег нет, так хоть
патронов наделаю, они тоже денег стоят. И только когда в нише передо мной
шестнадцать штучек медью засверкало, только тогда до меня наконец дошло:
шестнадцать патронов - да ведь это же обойма! Полный магазин, ребята!
интересные мыслишки в голове у меня бродят, что я тут же спохватился и
поглядел вокруг, не подслушивает ли кто и не подсматривает ли. Хорошую они
машину здесь себе придумали, ничего не скажешь. Полезная машина. Много я у
них всякого повидал, но вот такую полезную вещь всего второй раз вижу.
(Первая - это Драмба, конечно.) Ну что ж, спасибо. Собрал я патрончики
свои, ссыпал их в карман куртки, оттянули они мне карман, и почувствовал
я, ребята, будто забрезжило наконец что-то передо мной вдали.
потихоньку пополнял; пуговица у меня оторвалась - я и пуговиц форменных на
всякий случай два комплекта наделал; ну еще кое-чего по мелочам. Сначала я
берегся, а потом совсем обнаглел: они тут же за столом кушают и галдят, а
я стою себе у ящика и знай себе шторкой щелкаю. И хоть бы кто внимание
обратил! Беспечный народ, ума не приложу, как это они собираются нашей
планетой управлять при такой своей беспечности. Их же у нас перочинными
ножиками резать будут. Ведь я здесь прямо у них на глазах мог бы всю их
секретную документацию скопировать. Была бы документация... Они ведь на
меня ну совсем никакого внимания не обращали. Хочешь подслушивать -
подслушивай, хочешь подсматривать - подсматривай... Так, который-нибудь
взглянет рассеяно, улыбнется тебе и - снова галдеть. Обидно даже, змеиное
молоко! Все-таки я - Бойцовый Кот его высочества, не шпана какая-нибудь
мелкая, передо мной такие вот шапки с тротуара сходили и шляпу еще
снимали... Правда, не каждый день снимали, а только в дни тезоименитства,
но все равно. Так и хотелось мне встать как-нибудь в дверях и гаркнуть
по-гепардовски: "Смир-рна! Глаза на меня, тараканья немочь!" То-то
забегали бы! Потом я, конечно, запретил себе на эти темы думать. Я свое
достоинство унижать права не имею. Даже в мыслях. Пусть все идет как идет.
Мне одному их всех по стойке "смирно" все равно не переставить. Да и нет
передо мной такой задачи...
нужно было регулировать, так свалились на него еще и личные неприятности.
Всего я, конечно, не знаю, но вот однажды вернулся я под вечер с прудов -
усталый, потный, ноги гудят, - искупался и завалился в траву под кустами,
где меня никто не видит, а я всех вижу. То есть видеть-то особенно было
некого - которые оставались, те все сидели в кабинете у Корнея, было у них
там очередное совещание, - а в саду было пусто. И тут дверь нуль-кабины
раскрывается, и выходит из нее человек, какого я до сих пор здесь никогда
не видел. Во-первых, одежда на нем. Которые наши - они все больше в
комбинезонах или в пестрых таких рубашках с надписями на спине. А этот -
не знаю даже, как определить. Что-то такое строгое на нем, внушительное.
Материальчик серый, понял? - стильный, и сразу видно, что не каждому такой
по карману. Аристократ. Во-вторых, лицо. Здесь я объяснить уж совсем не
умею. Ну, волосы черные, глаза синие - не в этом дело. Напомнил он мне
чем-то того румяного доктора, который меня выходил, хотя этот был совсем
не румяный и уж никак не добряк. Выражение одинаковое, что ли?.. У наших
такого выражения я не видел, наши либо веселые, либо озабоченные, а
этот... Нет, не знаю, как сказать.
дом. Слышу: галдеж в кабинете разом стих. Кто же это такой к нам
пожаловал, думаю. Высшее начальство? В штатском? И стало мне ужасно
интересно. Вот, думаю, взять бы такого. Заложником. Большое дело можно
было бы провернуть... И стал я себе представлять во всех подробностях, как
я это дело проворачиваю, - фантазия, значит, у меня разыгралась. Потом
спохватился. В кабинете уже опять галдят, и тут на крыльцо выходят двое -
Корней и этот самый аристократ. Спускаются и медленно идут по дорожке
обратно к нуль-кабине. Молчат. У аристократа лицо замкнутое, рот сжат в
линейку, голову несет высоко. Генерал, хоть и молод. А Корней мой голову
повесил, глядит под ноги и губы кусает. Расстроен. Я только успел
подумать, что и на Корнея здесь, видно, нашлась управа, как они
останавливаются совсем недалеко от меня, и Корней говорит:
сторону.
вот так, на скорую руку. Я ведь понимаю, ты очень занят...
прощаться.
Меня теперь долго не будет. Мать остается одна. Я требую: перестань ее
мучить. Раньше я об этом не говорил, потому что раньше я был рядом и...
Одним словом, сделай что хочешь, но перестань ее мучить!
слов.
исчезнуть... Все эти... все эти твои занятия... С какой стати они ценнее,
чем ее счастье?