что все свиньи, только одни грязные, а другие нет. Но им я не верю, а тебе
всегда верю...
стол и прикрыл книгой.
руки. - Это очень грешно, но когда я с тобой, мне не нужен бог. Правда?
ледника, степлилось. Пришел мальчик Уно и, неслышно ступая, как учил его
старый Муга, пошел вдоль стен, зажигая светильники, хотя было еще светло.
скупой.
одних и тех же простынях.
жалуются...
светильниках. Оно что - бесплатное?
его с собой.
благородных ?.." Затем он насмешливо фыркнул и побрел из кабинета, шаркая
разбитыми башмаками. Кира посмотрела ему вслед.
у тебя друг.
слышу - барон Пампа да барон Пампа.
любит свою жену.
барон.
сейчас можно одной по улицам бегать?
служанкой буду? Даром.
отчаянием. - А бумаги, с которых переписывает, все в крови. Ему их в
Веселой Башне дают. И зачем ты только меня читать научил? Каждый вечер,
каждый вечер... Перепишет пыточную запись - и пьет... Так страшно, так
страшно!.. "Вот, - говорит, - Кира, наш сосед-каллиграф учил людей писать.
Кто, ты думаешь, он есть? Под пыткой показал, что колдун и ируканский
шпион. Кому же, - говорит, - теперь верить? Я, - говорит, - сам у него
письму учился". А брат придет из патруля - пьяней пива, руки все в
засохшей крови... "Всех, - говорит, - вырежем до двенадцатого потомка..."
Отца допрашивает, почему, мол, грамотный... Сегодня с приятелями затащил в
дом какого-то человека... Били его, все кровью забрызгали. Он уж и кричать
перестал. Не могу я так, не вернусь, лучше убей меня!..
блестящими сухими глазами. Что он мог ей сказать? Поднял на руки, отнес на
диван, сел рядом и стал рассказывать про хрустальные храмы, про веселые
сады на много миль без гнилья, комаров и нечисти, про скатерть-самобранку,
про ковры-самолеты, про волшебный город Ленинград, про своих друзей -
людей гордых, веселых и добрых, про дивную страну за морями, за горами,
которая называется по-странному - Земля... Она слушала тихо и внимательно
и только крепче прижималась к нему, когда под окнами на улице - грррум,
грррум, грррум, грррум - протопывали подкованные сапоги.
хорошее. Расскажи такую сказку крепостному мужику - хмыкнет с сомнением,
утрет рукавом сопли да и пойдет, ни слова не говоря, только оглядываясь на
доброго, трезвого, да только - эх, беда-то какая! - тронутого умом
благородного дона. Начни такое рассказывать дону Тамэо с доном Сэра - не
дослушают: один заснет, а другой, рыгнув, скажет: "Это, - скажет, - очень
все бла-ародно, а вот как там насчет баб?.." А дон Рэба выслушал бы до
конца внимательно, а выслушав, мигнул бы штурмовичкам, чтобы заломили
благородному дону локти к лопаткам да выяснили бы точно, от кого
благородный дон сих опасных сказок наслушался да кому уже успел их
рассказать...
лицо, накрыл зимним плащом с меховой опушкой и на цыпочках вышел,
притворив за собой противно скрипнувшую дверь. Пройдя по темному дому,
спустился в людскую и сказал, глядя поверх склонившихся в поклоне голов:
Комнату, что за кабинетом, завтра же прибрать тщательно. Домоправительницу
слушаться, как меня. - Он обвел слуг глазами: не скалился ли кто. Никто не
скалился, слушали с должной почтительностью. - А если кто болтать за
воротами станет, язык вырву!
потом повернулся и снова поднялся к себе. В гостиной, увешанной ржавым
оружием, заставленной причудливой, источенной жучками мебелью, он встал у
окна и, глядя на улицу, прислонился лбом к холодному темному стеклу.
Пробили первую стражу. В окнах напротив зажигали светильники и закрывали
ставни, чтобы не привлекать злых людей и злых духов. Было тихо, только
один раз где-то внизу ужасным голосом заорал пьяный - то ли его раздевали,
то ли ломился в чужие двери.
думали, что это будет вечный бой, яростный и победоносный. Мы считали, что
всегда будем сохранять ясные представления о добре и зле, о враге и друге.
И мы думали в общем правильно, только многого не учли. Например, этих
вечеров не представляли себе, хотя точно знали, что они будут...
молилась святому Мике, чтобы послал какого ни на есть мужа, только был бы
человек самостоятельный и с понятием. Старый Муга зевал, обмахиваясь
большим пальцем. Слуги на кухне допивали вечернее пиво и сплетничали, а
Уно, поблескивая недобрыми глазами, говорил им по-взрослому: "Будет языки
чесать, кобели вы..."
подумал он. Никаких сил не хватит, чтобы вырвать их из привычного круга
забот и представлений. Можно дать им все. Можно поселить их в самых
современных спектрогласовых домах и научить их ионным процедурам, и все
равно по вечерам они будут собираться на кухне, резаться в карты и ржать
над соседом, которого лупит жена. И не будет для них лучшего
времяпровождения. В этом смысле дон Кондор прав: Рэба - чушь, мелочь в
сравнении с громадой традиций, правил стадности, освященных веками,
незыблемых, проверенных, доступных любому тупице из тупиц, освобождающих
от необходимости думать и интересоваться. А дон Рэба не попадет, наверное,
даже в школьную программу. "Мелкий авантюрист в эпоху укрепления
абсолютизма".
очень тощий, не слишком густоволос, но и далеко не лыс. В движениях не
резок, но и не медлителен, с лицом, которое не запоминается. Которое
похоже сразу на тысячи лиц. Вежливый, галантный с дамами, внимательный
собеседник, не блещущий, впрочем, никакими особенными мыслями...
дворцовой канцелярии, мелкий, незаметный чиновник, угодливый, бледненький,
даже какой-то синеватый. Потом тогдашний первый министр был вдруг
арестован и казнен, погибли под пытками несколько одуревших от ужаса,
ничего не понимающих сановников, и словно на их трупах вырос исполинским
бледным грибом этот цепкий, беспощадный гений посредственности. Он никто.
Он ниоткуда. Это не могучий ум при слабом государе, каких знала история,
не великий и страшный человек, отдающий всю жизнь идее борьбы за