на вас всех плевал! Вам ясно? У вас есть еще вопросы?
банки консервированных лакомств, поискала на прилавке глазами и аккуратно
содрала обложку с журнала "Космический человек". - Я вас запомню,
девяносто третий номер! Это вам не прежние времена, - она завернула банки
в обложку. - Мы еще с вами увидимся в муниципалитете.
обмякла.
цилиндрической прической. На углу она остановилась, вскрыла одну из банок
и стала аккуратно кушать, доставая розовые ломтики изящными пальцами. Я
отпустил руку шофера.
им развозить. - Он обернулся ко мне. Глаза у него были измученные. - Так
отвезти вам книги?
в него свои грязные подштанники.
Было слышно, как все трещит и катится внутри фургона. На мостовую упало
несколько книг, какие-то блестящие пакеты, коробки и консервные банки.
Задняя стенка еще не закрылась, когда шофер грохнул дверцей, и фургон
рванулся с места.
руках и смотрел, как ветерок лениво листает страницы "Истории фашизма" у
меня под ногами. Потом из-за угла вынырнули мальчишки в коротких полосатых
штанах. Они молча прошли мимо меня, засунув руки в карманы. Один из них
соскочил на мостовую и погнал перед собой ногами, как футбольный мяч,
банку ананасного компота с глянцевитой красивой этикеткой.
Над перекрестками повисли вертолеты-регулировщики, а потные полицейские,
ревя мегафонами, разгоняли поминутно возникающие пробки. Автомобили
двигались медленно. Водители высовывали головы, переговаривались, острили,
орали, прикуривали друг у друга и отчаянно сигналили. Лязгали бамперы. Все
были веселы, все были добры, все так и сияли дикарской восторженностью.
Казалось, с души города только что свалился какой-то тяжелый груз,
казалось, все были полны каким-то завидным предвкушением. На меня и на
других пешеходов показывали пальцами. Несколько раз мне поддавали бампером
на перекрестках - девушки, просто так, в шутку. Одна девушка долго ехала
рядом со мной по тротуару, и мы познакомились. Потом по резервной полосе
прошла демонстрация людей с постными лицами. Они несли плакаты. Плакаты
взывали вливаться в самодеятельный городской ансамбль "Песни отечества",
вступать в муниципальные кружки кулинарного искусства, записываться на
краткосрочные курсы материнства и младенчества. Людям с плакатами
поддавали бамперами с особенным удовольствием. В них кидали окурки,
огрызки яблок и комки жеваной бумаги. Им кричали: "сейчас запишусь, только
галоши надену!", "А я стерильный!", "Дяденька, научи материнству!" А они
продолжали медленно двигаться между двух сплошных потоков автомобилей,
невозмутимо, жертвенно, глядя перед собой с печальной надменностью
верблюдов.
Вторую Пригородную, в петлице у меня была пышная белая астра, на щеках
сохли поцелуи, и мне казалось, что я познакомился с половиной девушек
города. Вот это парикмахер! Вот это мастер!
Ее длинные ноги в остроносых туфлях покоились на столе, в длинных пальцах
она держала тонкую длинную сигарету и, закинув голову, пускала через нос к
потолку длинные плотные струи дыма.
самом деле? Ведь я вас жду, вы что, не видите?
ей свидание.
что? Книги? Зачем вам?
Или это порники?
мой, какая глупость! Все три одинаковые... А это что такое? "История
фашизма"... Вы что, фашист?
сначала... Мама говорит, что вы литератор, я уже перед всеми
расхвасталась, как дура, а вы, оказывается, чуть ли не интель!
допускать, чтобы тебя принимали за интеля. - Эти книженции мне
понадобились просто как литератору, вот и все.
умею! - Она закинула голову и выпустила из ноздрей две толстые струи дыма.
- Со второго раза получилось. Здорово верно?
в Салоне. Всю меня обслюнявила, старая корова... Будете пробовать?
почему бы нам не выпить?
бренди, посмотрели друг на друга, не нашли, что сказать, и выпили еще
немного бренди. Я чувствовал себя как-то неловко. Не знаю, в чем здесь
было дело, но она мне нравилась. Что-то чудилось мне в ней, я сам не
понимал, что именно; что-то отличало ее от длинноногих, гладкокожих
красоток, годных только для постели. И по-моему, ей во мне тоже что-то
чудилось.
надо думать.
сегодня не встретил ни одного по-настоящему приятного человека, и мне это
просто надоело. Ничего в ней не было.
посидеть в прохладе.
понравилось, хотя соли она, по-моему, не уловила. Я ввел поправку и
рассказал про президента и старую деву. Она долго хохотала, дрыгая чудными
длинными ногами. Тогда я хватил бренди и рассказал про вдову, у которой на
стенке росли грибы. Она сползла на пол и чуть не опрокинула поднос. Я
поднял ее под мышки, водворил в кресло и выдал свою коронную историю про
пьяного межпланетника и девочку из колледжа. Тут прибежала тетя Вайна и
испуганно спросила, что делается с Вузи, не щекочу ли я ее. Я налил тете
Вайне бренди и, обращаясь персонально к ней, рассказал про ирландца,
который пожелал быть садовником. Вузи совсем зашлась, а тетя Вайна,
грустно улыбнувшись, поведала, что генерал-полковник Туур любил
рассказывать эту историю, когда был в хорошем настроении, только там
фигурировал, кажется, не ирландец, а негр, и претендовал он на должность
не садовника, а настройщика пианино. "И вы знаете, Иван, у нас эта история
кончалась как-то не так", - добавила она, подумав. В этот момент я
заметил, что в дверях стоит Лэн и смотрит на нас. Я помахал и улыбнулся
ему. Он словно не заметил этого, и тогда я подмигнул ему и поманил его
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Андреев Николай
Орлов Алекс
Каменистый Артем
Смоленский Вадим