виноват. Втыкаешь в меня мысли свои, как в мишень дротик. Не обессудь.
поводу. Время не ждет, ты прав. А потому не трать его на пустую болтовню.
позволяет себе лапать мои мозги и которому я не могу верить, скажи на
милость?!
лезу в твои мысли, как нонки в Квартал? Подскажи, я с радостью... И кроме
того, как ты приметил, я честен с тобой. Когда чего уловлю, не скрываю.
Мог же вообще не говорить, что слышу мысли.
кара, я этакого строптивого кандидата как ты не нанял бы ни на каких
условиях. Даже если бы он сам мне предлагал мешок монет с умоляющим
воплем: "Возьми меня на работу!!". Повязаны мы с тобой веревочкой, Вилли.
Так повязаны, что роднее родных братьев теперь. И кроме того, что слова?..
Что бы я тебе ни втирал в уши, толку мало. Судить будешь по поступкам,
о'кей? По чему ж еще судить можно человека, как не по деяньям его... К
слову. Иногда случаются ситуации, в которых возможность услышать мысли
напарника равнозначна цене двух жизней. Твоей и его.
Вилли. - Топать, говоришь, за тобой, как пес на поводке, умозаключать по
деяньям твоим, а после "шмяк", и поздновато уж когти рвать, в котел с
рисом засунешь и сожрешь, пальчики облизав.
Торопыга. - Может, оно и так... - добавил, помедлив пару секунд. - Я
предостерегал, пристрели меня, покуда не опоздал.
Успеется. Ты меня не за того принял, тип. Я не нонка, людей валить сходу
чтоб. Такой привычки не имею.
Грэй улыбнулся. - Успеется, ты прав. Ну что, продолжим экскурсы в
лабиринты воспоминаний?
спрашивается? Пьявка ты, паразит словесно-информационный...
ты - Торопыга? А я, что же, вирус компьютерный?..
врет, что в мозги не лазает... Позабудешь ее, стерву патлатую. Ка-ак же!..
вскочил, наподдав носком сапога батарею пивных жестянок. - Тебе не
взбредало в чердак запыленный по лестнице размышлений, что не один ты у
них побывал, что информацию можно получить не только из твоих занюханных
ненавистью мозгов, другие каналы тоже имеются?! И вот еще что! Забудь
слово такое, "акция"! Придумали тоже, умники... Мы с тобой не в рейд
полезем и не на разведку боем, в эту вашу "акцию" сраную, и не подрывать
пару патрулей вражьих!! И не за парой грудастых туловищ для борделя,
понял?! Мы с тобой уходим, понимаешь ты, уходим из Квартала, быть может,
насовсем, быть может, навстречу верной смерти! Но не забавляться пустяками
уходим, и не наслаждаться жизнью, показывая нонкам, какие мы крутые парни
и насколько мы их выше по всем статьям, потому как люди мы, а они - НЕ
люди. Мы пойдем с тобой прочь из обложенной крепости и займемся наконец
серьезным делом, а не детской игрой в солдатики, которой вы тут все уж Бог
Мой знает сколько времени вынуждены пробавляться!..
чужбину. Пэтро отмалчивался, иногда отшучивался: с помещиком, мол,
подрался, выбил тому оба глаз и все ребра пересчитал, удрал от жандармов
до лесу, к угорскому кордону проскользнул... Стэцько не верил, говорил:
темнишь, земляче, по глазам вижу, врешь, бегают у тебя глазки-то, ой как
бегают.
на самом деле. Стыдно человеку такое про себя рассказывать. Ох как
стыдно!..
хлопец к дивчине Ганне, на осень и свадьбу отгулять наметили, как
полагается. Души в дивчине Пэтро не чаял, любил без памяти, на руках
таскал... Сбежала красуля Ганночка с подпоручиком-москалем, голубоглазым
худющим огрызком, да и сгинула без следа в клятой Московии.
насмешек самборских хлопцев чесанул. Было о ту пору Пэтру от роду двадцать
один год всего-то, голова горячая, в сердце полыхает жгучий костер
смертной обиды... Знал - убить может; хватило ума унести ноги, от греха.
До кордона дотянулся быстро, скользя лесами, обходя села и усадьбы, спал
мало; стремился, аж гэть! в Угорщине застрял. Зачислили в шпионы, кинули в
застенок лютый, после - в другой перегнали, столичный, мытарили с полгода,
стращали да лупили не жалея кулаков и плеток... Но отпустили, дали волю.
Поверили швабы клятые. Пэтро и не чаял уже солнышко повидать и на травке
поваляться...
надо было завербоваться да уплыть за море-океан, лес валить, хлеб
растить...
укатил; в задымленный порт Триест переправил Пэтра и с ним еще сотни три
молодых хлопцев пыхтящий паровоз. Словно баранов, перегрузили их всех из
вагонов в чрево громадного пароплава; загудело чудище, окуталось дымами и
гудками, подняло якоря и подалось за море-океан, в благословенную, по
слухам, землю, званую Америкой, в благословенную страну, Канадой званую: в
стране той лесорубам платят постольку, говорят, что за год на дюжину коров
и пяток десятин землицы скопить - раз плюнуть!..
борщей. Платили щедро, это да. Но при первой же возможности подался Пэтро
на юг, в Северо-Американские Соединенные Штаты. Семья на родине посылок и
денег не ждала, молясь на образа святых мучеников, чтоб здоровья кормильцу
дали - не имелось у Пэтра Нэпыйводы семьи, один как сирота горемычный он
был, один в целом свете, мамо и батько его преставились давно, земля
родимая им пухом, и был он у них единый сын, других Господь не дал; когда
уходил за кордон, заколотил двери да окна хаты родной да поцеловал землю у
порога - знал, в Самбор не вернется. Жменьку той земли носил Пэтро в
торбочке полотняной, на шнурке поцепленной на шею: спасибочки австрийским
жандармам, не конфисковали...
Долгов, слава Господу, не имел. Деньжат в кармане коттоновых, до светлой
синевы вытертых штанов, джинсов по-ихнему, правда, тоже почти не осталось.
Зачем подался, и сам не ведал. Наскучила ему беспросветность, и злобная
алчность наскучила, горящая в глазах земляков, горбатящихся на просеках и
лесопильнях - у них дома голодные рты хлеба ждут; а многие хлопцы да вуйки
семьи на чужбину приволокли, первые хатки украинские на канадской земле
поднялись...
полете своем. Так и Пэтро, хочешь не хочешь, в большие города тянулся -
потеряться, не видеть лиц девчат украинских, чернобровых...
Пришел в этот город из канадского Ванкувера, голодный и злой, но веселый -
начинал понимать, что дороже воли вольной ничего в целом белом свете нет.
хлопца трое греков доматывались, хлопец их костерил почем зря на чистейшей
ридний мови, и закатывал рукава.
к плечу, Пэтро да Стэцько. А греков тех они с трех ударов усмирили,
положили всех, будут знать, как забижать _н_а_ш_и_х_ хлопцев... Нигде не
задерживались наши хлопцы надолго, а в Новом Йорке застопорили ход:
впереди океан, за океаном - ридна нэнько Украйна. Мать родная. Решали: до
дому или погодить? Решили: погодим. Стэцька тоже никто не ждал в родном
Немирове. Крепкие хлопцы в Новом Йорке без работы не останутся; а тут и
газеты весть принесли: в Российской Империи народ супротив царя бунтует,
какую-то революцию затеял. В революцию хлопцы соваться не решились.
Супротив царя-москаля выступить - за милую душу! но пугало страшное,
таинственное слово "революция". Пэтро сказал побратиму: это не просто
бунт, это хуже, и как завсегда украинцы пострадают больше всех...
шинке на Двадцатой Стрит, в который они хаживали промочить глотки
слабенькой американской горилкой, - так то за впэртисть. Ты всэ, що нэ
робыш, старанно робиш до самого кинця. О'кей, як тут кажуть. Лантухы з
кораблив вывантажуеш - бильш за всих. У бийку влизаеш - бьешся клято, докы
нэ впадэш. Пьеш - до всырачкы. Тоби дай можлывисть - выпьеш усю горилку в
Г'Амэрыци. Та й призвыще в тэбэ видповиднэ... Тилькы нэ зрозумию аж нияк,
чого ты николы нэ навидуесся у хатыну до повий? Таки гарни дивчатка тут
е... Вжэ рик тэбэ знаю - николы нэ бачыв, щоб ты на дивок заглядавсь. Чому
цэ так?